Нежить - Адамс Джон Джозеф - Страница 101

• Предыдущая
• 101/147
• Следующая

Проснулся я за полночь — от сна, в котором женский голос шептал мне на ухо в темноте, и шептал вот что:

«Так вот, приехал он в город, с запасом книжек Кроули и записей „Дорз“, и еще при нем была бумажка — от руки написанный список паролей к разным сайтам по черной магии. И все было хорошо. У него даже образовалось несколько адептов, таких же, как он, которые из дому сбежали. И желающие отсосать находились всегда, так что все было хорошо.

А потом он начал верить во все, что говорил, потому что адепты смотрели ему в рот. Он вообразил себя крутым. Возомнил о себе. Решил, будто он грозный взрослый тигр, а не крошка-котенок. И он откопал… откопал кое-что, что было нужно кое-кому другому.

Он-то решил, будто его открытие придаст ему силы. Глупый сопляк. И вот настает та ночь, и он сидит на Джексон-сквер, беседует с гадальщиками по Таро, разглагольствует перед ними о Джиме Моррисоне и каббале, и тут кто-то хлоп его по спине. Он обернулся, и этот кто-то швырнул ему в лицо щепотку порошка, а он возьми да и вдохни.

Вдохнул, хотя и не все. Хотел что-нибудь предпринять и тут понял: он бессилен, его парализовало. В порошке рыба фугу, и жабья кожа, и толченая кость, и много чего еще, а он такое вдохнул — и теперь ему не шелохнуться.

Вызвали „скорую“, свезли его в больницу, ну, особо там возиться не стали, решили — еще один уличный торчок. А на другой день его отпустило, он уже мог пошевелиться, но вот заговорить смог только дня через два, через три.

Беда в том, что он захотел еще. Почуял, что без этого ему невмоготу. Что в зомбирующем порошке кроется какая-то тайна и он уже почти до нее докопался. Кое-кто говорил ему, будто мешает с этой штукой героин, а кто-то — будто принимает как есть, в чистом виде, на кишку, но ему и растолковывать ничего не надо было. Он хотел еще.

А ему в ответ — нет, не продадим. За деньги продать не соглашались, а вот если службу сослужит, тогда да, ему давали щепотку-другую — этот порошок можно и курить, и нюхать, и в десны втирать. Чего ему только ни поручали, всякую пакость, за которую никто и не брался. Бывало, что и просто унижали его для развлечения, он ведь ради порошка на все был готов — скажут собачье дерьмо жрать, он и послушается. Может, он даже и убивать соглашался. На что угодно шел, лишь бы не помереть. От него одна кожа да кости остались. Говорю, на что угодно был готов, лишь бы еще щепотку зомби-порошка получить.

У него почти ничего и в голове-то не осталось, и все равно этой чуточкой мозгов он думает, будто он вовсе и не зомби. Думает, будто он не мертв, будто не перешагнул еще порог. А на самом деле давно уже перешагнул».

Я протянул в темноте руку и коснулся ее. Тело рядом со мной было упругим, поджарым и крепким, а груди на ощупь были как нарисованные Гогеном. И губы ее, в темноте слившиеся с моими, были мягкими и теплыми.

Люди появляются в нашей жизни не просто так.

Я проснулся затемно. В комнате стояла тишина. Я зажег свет, глянул на подушку — нет ли там ленточки, белой или алой, или, может, серебряной сережки в виде мышиного черепа, но подушка была даже не смята, словно я провел эту ночь один.

Встав, я раздвинул шторы, посмотрел за окно. Небо на востоке начинало светлеть, вернее, сереть.

Я подумал: не двинуться ли дальше на юг, не продолжить ли мое бегство, мое притворство, будто я все еще жив.

Но я знал: уже слишком поздно. В конце концов, есть двери между миром живых и миром мертвых, и они открываются в обе стороны.

Я зашел далеко — насколько сумел.

В дверь тихонько постучали. Я натянул брюки и футболку — те, в которых пустился в дорогу, и, босой, отпер дверь.

За порогом меня поджидала маленькая разносчица кофе.

Там, за дверью, все источало свет — всепроникающее чудесное предрассветное сияние, и я услышал утреннюю перекличку птиц. Улица располагалась на холме, и соседние домишки были просто-напросто хибарками. По земле стелился предрассветный туман, вился, как нечто из старых черно-белых фильмов, но к полудню он растает.

Девочке, худенькой и маленькой, на вид нельзя было дать больше шести. Глаза ее затягивала какая-то пленка, наверно, катаракта, а кожа, такая коричневая когда-то, теперь серела. Девочка бережно протягивала мне чашку кофе — отельную белую чашку, одной рукой держа ее за ручку, другой — под донце блюдца. Чашку наполовину заполняла дымящаяся жидкость цвета грязи.

Я наклонился взять чашку и отпил глоток. Напиток сильно горчил и обжигал, и я проснулся окончательно.

— Спасибо, — произнес я.

Кто-то откуда-то звал меня по имени. Девочка терпеливо ждала, пока я допью кофе. Я поставил пустую чашку прямо на ковер, потом протянул руку и коснулся хрупкого плеча. Она тоже протянула руку, растопырив серые пальчики, и вложила ее в мою. Она знала, что я с ней. И куда бы мы теперь ни направились, мы пойдем вместе.

Я припомнил слова, которые когда-то услышал от кого-то.

— Все хорошо. Каждое утро — это зерна нового помола, — сказал я ей.

Выражение ее серого личика не изменилось, но маленькая разносчица кофе кивнула, будто услышала меня, и нетерпеливо потянула меня за руку. Ее холодные-холодные пальчики крепко вцепились в мои, и наконец мы вместе зашагали туда, где в тумане начинался рассвет.

Мелани впервые в жизни воспользовалась автостопом — после того, как выбралась из могилы. Еще неделя — и она бы уже не смогла флиртом проложить себе путь в кабину седана последней модели, рядом с водителем и удобным доступом к радио. Но у нее была великолепная фигура, южный калифорнийский загар и крашеные блондинистые волосы, которые запросто могли сойти за натуральные. Красивое тело в свое время обеспечило ей богатого мужа, и она удерживала свое положение жены очень долго — любую другую, менее удачливую женщину уже давно заменили бы.

Привлекательные лицо и фигура по-прежнему служили ей — бальзамировщики хорошо потрудились, чтобы сохранить ее потрясающую внешность. А средних лет хиропрактик, подвозивший ее с кладбища, с радостью довез бы ее через весь город к дому, в котором она жила со своим мужем Брэндоном, да только Мелани решила сначала наведаться в квартиру к Ларри.

Больше всего на свете она хотела отыскать человека, поднявшего ее из мертвых.

Несколько человек заметили ее, когда она шагала от стоянки к дому Ларри, и рассматривали довольно пристально, но Мелани не обратила на них внимания. Здесь, в Лос-Анд-желесе, стране Барби, ее часто принимали за актрису или модель.

Лестница, ведущая к квартире Ларри, кажется бесконечной, если у тебя каблуки высотой четыре дюйма. Мелани пригладила волосы, прокашлялась, прежде чем постучаться в дверь к Ларри, и почувствовала радостное возбуждение. Как он обрадуется, когда снова увидит ее живой!

• Предыдущая
• 101/147
• Следующая