Рэмбо. Первая кровь - Моррелл Дэвид - Страница 2

• Предыдущая
• 2/32
• Следующая

— Я голоден.

— Ну, это меня не интересует, — сказал Тисл, затягиваясь сигаретой. Такому парню, как ты, должно хватать мозгов, носить еду с собой. На тот случай, если он спешит, как ты сейчас.

Он поднял кувшинчик со сливками, собираясь налить их себе в кофе, но заметил сгустки на дне и брезгливо скривился.

— Тебе нужна работа? — тихо поинтересовался он.

— Нет.

— Значит, у тебя уже есть работа?

— Нет, работы у меня нет. Мне не нужна работа.

— Это называется бродяжничеством.

— Черт возьми, называйте это как хотите.

Тисл резко хлопнул рукой по стойке.

— Укороти язычок!

Немногочисленные посетители забегаловки сразу же устремили взгляды на Тисла. Он оглядел их и улыбнулся, будто сказал что-то смешное, потом прислонился к стойке и начал пить кофе.

— Теперь им есть о чем поговорить. — Он зло улыбнулся. Шутки кончились. Послушай, я тебя не понимаю. Все это — одежда, волосы и прочее. Неужели ты не знал, что стоит тебе появиться на главной улице, ты будешь там выделяться, как чернокожий?

Да мои патрульные сообщили о тебе по радио через пять минут после того, как ты вернулся.

— Им понадобилось так много времени?

— Язычок, — сказал Тисл. — Я тебя предупреждал.

Похоже, он хотел добавить что-то еще, но тут старуха принесла Рэмбо еду в бумажном пакете и сказала:

— Доллар тридцать один цент.

— За что? За эти крохи?

— Вы сказали вам с зеленью.

— Заплати ей, — сказал Тисл.

Она не выпускала из рук пакет, пока Рэмбо не отдал ей деньги.

— Окей, поехали, — сказал Тисл.

— Куда?

— Туда, куда я тебя повезу. — Он осушил чашку четырьмя глотками и положил на стойку монету в двадцать пять центов. — Спасибо, Мерль. — Когда они шли к двери, все взоры были устремлены на них.

— Чуть не забыл, — спохватился Тисл. — Эй, Мерль, как насчет того, чтобы почистить у кувшинчика дно?

Машина стояла у выхода.

— Полезай, — велел Тисл, оправляя свою потную рубашку. — Черт возьми, жарковато для первого октября. Не понимаю, как ты можешь ходить в этой куртке.

— Я не потею.

— Конечно, не потеешь.

После полумрака закусочной, у Рэмбо болели на солнце глаза, он закрыл их, откинулся на сиденье машины. А когда снова открыл, увидел щит с надписью «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МЭДИСОН».

Тисл резко остановил машину на щебеночном крае дороги и повернулся к Рэмбо.

— Пойми наконец, — я не хочу видеть в своем городе парней, которые выглядят как ты и у которых нет работы, — сказал он. — А то не успеешь оглянуться, тут появится целая куча твоих друзей — будут попрошайничать, может даже воровать или продавать наркотики. Я и так уж подумываю, не посадить ли тебя за решетку за то неудобство, которое ты мне причинил. Но я так понимаю: парень вроде тебя, имеет право на ошибку. У тебя ум еще не такой развитой, как у людей постарше, на что я и делаю скидку. Но если ты вернешься снова, я оторву тебе задницу. Я выражаюсь ясно? Ты меня понял?

Рэмбо подхватил пакете едой, спальный мешок и выбрался из машины.

— Я у тебя спрашиваю: ты слышал, что я велел тебе не возвращаться.

— Слышал, — ответил Рэмбо захлопывая дверцу.

Тисл утопил педаль газа, и машина рванула с места, метнув в Рэмбо две пригоршни щебенки. Потом круто развернулась, визжа покрышками, и уехала в сторону города, на этот раз не посигналив Рэмбо.

Когда машина скрылась из вида, Рэмбо опустился в придорожную канаву, вытянулся на длинной пыльной траве, открыл пакет с едой.

Черт знает что за гамбургер. Он просил побольше луку, а получил одну чахлую стрелку. Кружок помидора был тонкий и желтый. Булочка оказалась жирной, рубленый бифштекс в ней — жестким.

Запив эту еду кока-колой, он сложил вощеную бумагу от гамбургеров в бумажный пакет и поджег его. Потом растоптал пепел сапогом и рассеял в разные стороны, удостоверившись, что искр нет. Черт возьми, уже шесть месяцев, как он вернулся с войны, а все еще по-прежнему тщательно уничтожает следы своего пребывания — чтобы никто не мог его по ним вычислить.

Он тряхнул головой. Не нужно думать о войне. И тут же вспомнил другие привычки оставшиеся у него с войны: привычка к бессоннице, пробуждение при малейшем шорохе, потребность спать на открытом месте — это все после долгого пребывания в плену…

— Да, лучше думай о чем-нибудь другом, — сказал он вслух и понял, что разговаривает сам с собой. — Ну и как? В какую сторону пойдешь? — Он посмотрел в направлении города, в противоположную сторону, куда вела такая же дорога, и принял решение. Подхватив спальный мешок, повесил его на плечо и зашагал в город.

На дороге валялись повсюду животные, задавленные машинами. Сначала кошка, полосатая как тигр, — похоже, красивая была кошка — потом кокер-спаниель, кролик, белка… Это тоже осталось у него с войны — теперь он больше замечал мертвых, испытывая при этом не ужас, а любопытство — как они расстались с жизнью.

Он шел мимо этих трупиков по правой стороне дороги, безмолвно голосуя в надежде, что его подвезут. Одежда Рэмбо была желтоватой от пыли, длинные волосы на голове и борода свалялись, и все, кто проезжал мимо, окидывали его взглядом. Но никто не остановился. Ну, думал он, что ж ты не приведешь себя в порядок?

Постригись и побрейся. Почисти одежду. Тогда тебя охотно будут сажать в машину. Все это так, возражал он себе, но бритва — одна из тех вещей, которые ограничивают свободу, а стрижка стоит денег, которые лучше потратить на питание. И вообще невозможно спать в лесу и выглядеть принцем. Но тогда зачем бродить вот так, зачем спать в лесу? На этой мысли круг замкнулся, возвращая его к войне. Думай о чем-нибудь другом, велел он себе. Почему бы не повернуться и не уйти прочь? Зачем возвращаться в этот город? Что в нем особенного? А вот зачем, я сам имею право решать, оставаться мне здесь или нет. Я никому не позволю решать за меня.

Этот полицейский оказался дружелюбней большинства из них. Разумнее. Может, не стоит задирать его? Сделать как он говорит и…

Нет, если кто-то улыбается, давая тебе мешок дерьма, это еще не значит, что ты должен этот мешок принять. Плевал я на его дружелюбность. Главное — это поступки.

Но ты выглядишь не очень-то мило, и от тебя можно ждать неприятностей. Он в чем-то прав.

И я тоже в чем-то прав. Со мной произошло одно и то же в пятнадцати городах. Этот последний. Больше не позволю себя толкать.

Но почему бы не объяснить ему все, не привести себя в порядок? Или ты жаждешь этих неприятностей? Надоела спокойная жизнь, а? Хочешь доказать ему, на что ты способен?

Я не обязан объясняться ни перед ним, ни перед кем-то. После того, через что я прошел, я имею право никому ничего не объяснять.

Тогда по крайней мере расскажи ему про свою медаль, про то чего она тебе стоила.

И снова его мысли вернулись к войне.

Тисл его ждал. Развернувшись и проехав мимо него, он увидел парня в зеркало. Тот стоял на месте, глядел вслед удаляющейся машине и, вроде бы, никуда не собирался уходить.

Боже мой, а ведь ты собираешься вернуться, вдруг понял Тисл и от неожиданности расхохотался. Ты искренне хочешь вернуться. И выражение у тебя на лице такое…

Вот Тисл и ждал. Улица, на которой стояла его полицейская машина, пересекала главную наподобие буквы «Т».

Где же парень?

Возможно, он не появится. Возможно, он ушел.

Нет, я видел, какое у него было лицо. Он придет.

— Тисл вызывает участок, — проговорил он в микрофон радиопередатчика. Есть какие-нибудь новости?

Как всегда, Шинглтон, дневной радист, отозвался сразу же, — его голос потрескивал в атмосферных разрядах.

— Нет, шеф. Ничего интересного.

— Ладно.

Я задержусь.

Этот парень раздражал Тисла — его еще и приходится ждать. Он зажег сигарету, огляделся по сторонам. Потом включил двигатель и выехал на главную улицу — посмотреть, где же парень, черт бы его побрал.

• Предыдущая
• 2/32
• Следующая