Мир приключений 1984 г. - Ефимов Е. - Страница 24

“…Коммунист — это тот, кто выигрывает. Фернандес, потом тебе будет поставлен памятник, и я первый положу к нему цветы. Прости, друг!” — пронеслось в голове. Рамиро затянул поясок.

— Погоди, Сонни. Ты молодец! Хорошо, что приехал! По телефону я мог бы и не ответить. Жарко! Что делать? В четыре я с ним встречаюсь…

— Где? — спросил рыжий и поглядел на часы.

— Здесь! В холле отеля!

— Оп! — Сонни приятно крякнул. — Ты куришь дорогие сигары. Угостил бы нас, Гуахиро.

Рамиро полез в ящик стола.

— По телефону утром он сказал, что нуждается в помощи. Вначале просил денег, а теперь… что-то другое.

Сонни улыбнулся и тоном старшего распорядился:

— Отделайся! Чтобы после восемнадцати тебя с ним рядом не было. Вечером позвони мне домой. Сегодня интересный бокс по пятой из Нью-Йорка. Буду пить с женой, сидеть у ящика и вспоминать тебя. — Сонни весело хлопнул Рамиро по ягодице. — Спеши! Уже скоро четыре, Гуахиро. — Он взял из ящичка три сигары, одну протянул рыжему, и они удалились.

…Рауль Луис сидел в той части холла, которая была отгорожена от входа живой стеной из цветов. Ра миро горячо его обнял и тут же остановил себя. “Чего это я? А если наблюдают? Хорошо! Друг, я не могу тебе помочь даже взглядом!”

— Ты извини! Дела. Завтра спешно улетаю в Чикаго. Зоопарк потом…

— У тебя, — Фернандес посмотрел по сторонам, а потом просящими глазами на Рамиро, — у тебя… здесь нет места, где бы мне укрыться на несколько дней? Не спрашивай! Это серьезно. Помоги, будь другом.

Мучительно тяжелыми были эти несколько секунд. Рамиро знал, что ему делать перед дулом пистолета, в море, полном акул, с присосками “детектора лжи” на теле или когда встретил брата, отрекшегося от него, но сейчас… сейчас он был растерян и собирал всю силу воли в кулак, чтобы не обнаружить себя… “Как помочь? Как? А… Жизнь только и может торжествовать, если все делать, подчиняясь железным правилам, ею же самой выработанным! Все!”

— Э! Рауль Луис, ты хороший парень. Умный! Но извини! Ты принял меня не за того. Я в эти игры не играю. Так что… извини!

Последнее “прости” получилось с хрипотцой, и Рамиро поспешил подняться на ноги. Свести в бар. Угостить! Пусть ему… может, в последний раз… будет хорошо. Нет! Он обязан быть трезвым. Предстоит… и одному… серьезное сражение. И надо выстоять!

— Если что, кому сообщить?

Рауль Луис ответил пустым взглядом и защелкал сухими суставами. Встрепенулся.

— Надо меня укрыть!

— Улетаю в Чикаго! — Рамиро протянул руку, и если бы Рауль Луис был наблюдательным, то отметил бы, что рука Рамиро непривычно для него дрожала и была влажной. — Желаю тебе! — И почти бегом оставил холл.

Прошла неделя. Острота переживаний притупилась. Рамиро продумал, как станет докладывать об этом печальном случае в Гаване, знал, что станет краснеть.

Третьего дня, на субботу и воскресенье, они летали с Мартой в Сан-Франциско. Тоже американский город, но резко отличающийся от здешних, восточных. Марта заметила, что Рамиро был не в настроении, отнесла это на свой счет. Потом Рамиро стоило труда разубедить ее.

Вторник начался с экзаменов — проверяли будущих выпускников спецшколы. Все они были зафиксированы фотографической памятью Эль Гуахиро — шахматиста. Ему удалось узнать и настоящие фамилии многих. Весь этот день, где бы он ни был, Рамиро испытывал чувство эйфории. Его распирало, и он радовался жизни. Сердце ликовало.

Выйдя из кафе, где он слегка перекусил, Рамиро пешком дошел до Флаглер. Неоновые вывески, разноцветные рекламные щиты вспыхивали, гасли, привлекали внимание, слепили и тревожили. Когда-то, в былые годы неуверенной жизни, он часами простаивал на углу Третьей, Восьмой, Двенадцатой или Двадцать седьмой авеню и в точно размеренном, монотонном повторении вспышек света находил движение. Мыслями он непременно уносился в будущее. Тогда помогало жить воображение. Сегодня он был рад действительности. За год столько сделано! Собран ценнейший для Гаваны материал.

В ближайшие недели, месяц—другой — и предлог, возможность отправиться на остров и тем самым положить конец, нет, точнее, отметить важный этап, утверждающий его новое существование, найдется сам по себе. Так полагал Рамиро Фернандес.

Сев в машину, он отправился в Луммуз-Парк, к морю. Облокотившись о парапет веранды, об основание которой в шторм разбивались волны, Эль Гуахиро вспомнил типа, консультировавшегося у него вчера. Тому, по всей вероятности, предстояла в скором времени поездка на Кубу. Запомнились его руки, огромные, неуклюжие, тяжелые, словно два висячих пятифунтовых молотка, и глаза — светлые, но холодные и циничные глаза убийцы.

На пляже рядом никого не было. Он поднес руку к лицу, и в его воображении легко возник образ Марты и ее громкий смех. Он вспомнил, как она совсем недавно в загородном клубе, на виду изумленной разодетой публики бегала, скинув туфли, по теплой бархатной траве газонов, чтобы ощутить свободу и поступить всем назло. С каким удовлетворением он внес тогда в кассу клуба тридцать долларов — наложенный дежурным администратором штраф.

Вспомнился вдруг сгорбленный старик Эдельберто де Каррера, бывший владелец гаванских кинотеатров, и с ним те, кто там, на его родине, когда-то жили шикарной жизнью, вызывая у него зависть, а теперь здесь влачили жалкое существование. И подумалось: “Отгородиться от всего мира стеной любви и…” Перед глазами возник Педро, любимый друг Эль Альфиль, не устававший к месту и без места повторять слова Марти: “Кто не идет вперед, тот движется назад!”

В метре от лица Рамиро над парапетом нависала цветущая ветвь хакаранды. Он притянул ее к себе, уловил легкий аромат и поглядел на часы. Время было отправляться на встречу со старым знакомым по “Альфе”, который задолжал ему триста долларов и теперь готов был их возвратить.

Лучистая лунная дорожка, искрясь не греющим мерцанием, убегала до горизонта, где проходила грань между темным небом и светлым от луны морем. Загадочные воды Гольфстрима… “По ту сторону они омывают мои берега. Что проще? Броситься в их теплые объятия и… через девяносто миль… дома”. Рамиро улыбнулся, закурил сигарету и неторопливо зашагал к своему “шевроле”.

Как только швейцар — негр-великан во всем белом — закрыл за Рамиро массивную, обитую красной кожей дверь и Рамиро остался в полутьме, в нос пахнуло острой специфической и единственной в своем роде смесью ДДТ, спиртных и винных паров вперемежку с людским потом и духами.

Высвечивая маленьким ручным фонариком путь, метр провел Рамиро, назвавшего себя, к отдаленному от эстрады столику.

Знакомый встретил его радушно, но ближе к полуночи стал заметно нервничать и заторопился домой, как только окончилось первое шоу. Они расстались у туалетной комнаты.

На улице, сделав несколько быстрых и глубоких выдохов, Рамиро ощутил сладкое желание вытянуться в постели, застланной свежими простынями. Луна добралась почти до зенита. У стоянки он не обнаружил негра-старика, но перед его машиной не было других. У самой дверцы он еще раз взглянул на луну. Ему показалось, что ночное светило растянуло губы в приветливой улыбке. И тут же Рамиро услышал: “Эй, амиго!” Услышал прежде, чем увидел, как сбоку, из-за третьей от него машины, показалась голова в светлом соломенном сомбреро.

Рамиро не успел, хотя обязан был сделать рывок в сторону. Дуло пистолета уперлось ему в спину под лопатку. Рука незнакомца проворно скользнула под пиджак, за спину, к поясу, где в легкой кобуре находился браунинг. Обожгла мысль: “Знают, где я ношу оружие!”

— Не вздумай шалить, чико! Нас много, ты один! Шагай! К машине! — негромко, но властно приказал незнакомый голос.

Навстречу из-за черного “паккарда” вышел еще один тип с лицом астматика.

— Иди сюда! Поживей! — В левой руке говорившего, опущенный к земле, тускло поблескивал пистолет-пулемет.

У машины, перекатывая языком из-за щеки за щеку жвачку, стоял, широко расставив ноги, верзила, похожий на медведя гризли, с большими телячьими глазами и в соломенной шляпе на затылке. Он открыл заднюю дверцу и пихнул Рамиро на сиденье. Там находился четвертый кубинец с оружием в руках.