Мир приключений 1984 г. - Ефимов Е. - Страница 21

Эту фразу библиотекарша, на редкость чисто, без акцента говорившая по-испански, отметила своим твердым ярко-красным ногтем. Рамиро ничего не сказал, лишь учтиво поблагодарил. Когда же он в тот же вечер сдавал книги, “женщина-монстр” любезно предложила:

— Сеньор Фернандес, мы вчера получили новый сборник речей и выступлений Кастро. Хотите, я вам его завтра оставлю?

— Не надо! Там ничего не может быть интересного. — Рамиро уже познакомился с этим сборником в библиотеке школы, куда поступали не только издававшиеся на Кубе газеты, но и наиболее значительные книги.

В первую же встречу в школе с инструктором Сонни Рамиро спросил:

— Скажи, Сонни, ты, случайно, не знаешь библиотекаршу из “Майами паблик лайбрери”? В очках, кривоногая, страшней ее там нет.

— Кто ее не знает? — ответил инструктор. — Отец ее пять лет отсидел по обвинению комиссии по расследованию. Да и она сама коммунистка. Не нашел что-нибудь поприличнее?

— Ты это лучше директору библиотеки скажи. — Рамиро достал из нагрудного кармана две сигары “Ромео № 1. Люкс” в алюминиевой трубочке и одну предложил Сонни.

— Богато живешь, Фернандес! — с нескрываемой завистью заметил янки.

— Бедно живут только дураки, инструктор, — ответил Рамиро и направился в класс.

Если бы у Рамиро на затылке были глаза, он увидел бы коварную ухмылку на лице Сонни.

В следующую субботу, полюбовавшись с набережной морем и надышавшись его соленой свежестью, Рамиро поехал к Марте. Она торопливо вышла из дому и бегом направилась к машине. Рамиро сразу почувствовал что-то недоброе.

— Дорогой, я звонила тебе вчера весь вечер… — теребя сумочку и явно волнуясь, заговорила Марта.

— Не ревнуешь ли? — Рамиро попытался шуткой развеселить Марту, но та лишь махнула рукой.

— Оставь, радость моя, не до этого. Я хочу есть! Специально не завтракала. Давай поедем в ближайшую пиццерию. Так люблю эту итальянскую еду. И не пойдем сегодня в ресторан? А?

Когда принесли бутылки кьянти и дымящиеся пиццы с анчоусами, Марта, отправив кусок пирога в рот, тут же заговорила:

— Рамирито, любовь моя, я не хочу, чтобы они меня затянули. Что-то надо делать! Это страшные люди! Они ничего не боятся. У них нет ничего святого…

— Постой! Погоди! Так можно и подавиться, Мартика. Поешь, девочка, потом расскажешь. — Рамиро ловил ножом тянувшуюся за куском пиццы нить расплавленного сыра.

— Нет, я не могу молчать ни минуты! Я знаю, ты любишь, чтобы по порядку. Значит, так! Еще в понедельник ко мне заехала Кика. Это моя знакомая — мы одно время снимали вместе комнату. Подругой она мне не была, просто хорошая знакомая. Мы не виделись больше года. И вот… приехала раз, потом второй. А вчера… Вчера хозяин и хозяйка уехали на уик-энд. Она явилась, мы поужинали у меня, выпили ликеру.

— Хозяйского? — Морщинки у глаз Рамиро собрались в гармошку. — Ты угощала?

— Нет, Кика с собой привезла. Выпила, расплакалась и все мне начистоту выложила. Если узнают, они с ней что-нибудь сделают.

— Да кто это “они”? Марсиане? — Рамиро положил вилку рядом с тарелкой.

— Хуже! Кику заставили сделать вид, что она влюблена в Адальберто. Она заманила его на виллу, а там… Ты знаешь, как вся колония его хоронила. Кика боится, но ее заставили прийти ко мне. Она и сказала, что им нужны настоящие кубинские патриотки. Сказала, что они очень рассчитывают, надеются на меня…

— Да кто это “они”, Марта? Не делай пиццу невкусной! И что это за птичка твоя Кика? — Рамиро налил доверху стакан кьянти.

— Кика, когда мы с ней перестали видеться, тут же встретила Фелнпе Риверо. Стала с ним… Теперь она… И они… — Сквозь грим на верхней губе Марты проступили росинки пота.

— Стоп! — Рамиро поднял руку. — Это надо обсудить на сытый желудок, Марта. Давай поедим. — Улыбка получилась у него достаточно кривой.

Рамиро превосходно знал, кто такой Фелипе Риверо Диас. Бывший батистовский чиновник, владевший акциями медных рудников Матамбре, еще в 1960 году в Нью-Йорке основал организацию, названную им “Кубинское националистическое движение”. С первых же дней своего существования немногочисленная группировка эта, объединившаяся вокруг таких отчаянных людей, как братья Игнасио и Гильермо Ново Сампол, Сантьяго Гонсалес Наранхо, Мигель Сампедро, объявила, что ее конечная цель — создание на Кубе режима, подобного тому, который установил в Италии еще в 1922 году Бенито Муссолини.

Этот же Фелипе Риверо Диас в апреле 1961 года, будучи плененным на Плая-Хирон, был вместе с другими наемниками приглашен в студию Гаванского телевидения. Ответы Риверо на вопросы кубинских журналистов обнаружили его незаурядную эрудицию, достаточно глубокую культуру, бесстрашие и политический фанатизм. Он открыто осудил за провал вторжения американский империализм, стоявший за спиной бригады № 2506, и во всеуслышание заявил, что он — откровенный приверженец идей итальянских фашистов и испанских фалангистов.

С той поры акции Фелипе Риверо, как ни странно, возросли, несмотря на то что он так же упрекнул кубинскую буржуазию, госдепартамент и Белый дом в том, что по их вине “на Кубе процветает коммунизм”. Националистические идеи Риверо Диаса и его дружков, однако, не имели, да и не могли иметь, успеха среди гусанос. И тогда в дипломатических, торговых и иных представительствах Кубы и Канады, Мексики, Англии, Японии — стран, в той или иной степени сотрудничавших с революционной Кубой, — стали одна за другой рваться бомбы. В 1964 году был совершен, к счастью неудавшийся, выстрел из миномета по зданию ООН в Нью-Йорке.

Федеральное бюро расследования заставили поприжать фашиствующих гусанос, и Риверо Диас угодил на несколько лет за решетку. Вскоре “движение” изменило свою тактику, убедившись в том, что бомбы против дипломатических представительств лишь вызывают, как следствие, аресты и широкое осуждение в международном масштабе.

Теперь Риверо Диас обвинил таких видных руководителей кубинских контрреволюционеров, как Торрьенте, Масферрер, Артиме, Санчес Аранго, Маноло Рейес, в том, что главными виновниками морального разложения, политической разобщенности и физического распада антикастровских сил являются они и им подобные политические деятели, которые уже давно своей деятельностью преследуют личные, корыстные интересы. Было заявлено, что за подобное “преступление” лица эти должны понести заслуженную кару. Таким образом, утверждали люди Риверо Диаса, “на основе ликвидации предателей будет произведена оздоровительная чистка эмиграции”.

Все это в один миг всплыло в сознании Рамиро Фернандеса, и, как бы еще продолжая вспоминать, он произнес весьма невесело:

— “Торрьенте, положивший себе в карман четыре миллиона долларов, собранных в кассу “национальной прогрессивной коалиции”, — вредное насекомое… а их просто следует давить!” — так в январе заявил журналу “Реплика” твой Риверо Фелипе. — “Торрьенте умрет в час ноль-ноль!” Сейчас начало апреля, а Торрьенте весело живет. Я за то, чтобы угроза Риверо не осталась пустым словом…

— Да и он сам такой же! Аристократ, купается в золоте, любит сладкую жизнь. Кика из-за него страдает — хочет наложить на себя руки, утопиться…

— Надо срочно научить ее плавать, — перебил Рамиро. У него созревал план, как сделать так, чтобы отпала заинтересованность Риверы Диаса Мартой, красивой, одинокой, ни с чем не связанной женщиной. — Марта, ты мне веришь? Знаю — не до конца! Но в главном веришь?

— Да, Рамиро! Да, верю. Очень! Когда любишь…

— Ну вот! Скажешь в следующий раз своей Кике, что я сделал тебе предложение и что ты раздумываешь, но, поскольку… нет ничего лучшего… склоняешься к тому…

— Рамиро, побойся бога! Как ты можешь такое говорить?

— Так надо, Мартика! — уговаривал Рамиро, вкладывая в голос всю нежность, на которую только был способен. — Точно так надо ей сказать! “Поскольку нет ничего лучшего…” Поглядим, что будет дальше. Надо выиграть время.

— Хорошо, Рамиро, как скажешь, — покорно согласилась Марта. — Только вот еще… У меня от тебя секретов нет. Но, ради бога, не сделай хуже себе. Кика так и сказала, прощаясь со мной: “Помни! Фелипе — человек слова! Пепе Торрьенте осталось жить не больше недели!”