Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых - Март Михаил - Страница 53

• Предыдущая
• 53/58
• Следующая

Шабанов хотел поймать другую волну, но его остановили три голоса одновременно. «Не трогай!» — произнесли, не сговариваясь, Лиза, Журавлев и Кострулев. Все недоуменно переглянулись. Пауза длилась недолго, вновь послышались возгласы «Горько!».

Первым на свежий воздух с самокруткой в зубах вышел Кистень. Следом Лиза, с папироской.

— Услышал имя брата? — тихо спросила она.

Стояла морозная звездная ночь, тусклая желтая луна одела деревья в голубой наряд.

— Ты-то почем знаешь? — не оглядываясь, спросил Кистень.

— Моя подруга была свидетельницей убийства. Она видела в окно, как Иван убивал твою жену в ту роковую ночь. Ты не убийца, Петя. Ивану нужен был твой саквояж с золотом.

Кострулев резко обернулся, хотел возразить, но увидел вышедшего из избы Важняка.

— И жену брата ты тоже не убивал, Петр, — сказал Журавлев. — Он убил ее сам, а подставил тебя. Хотите знать историю саквояжа?

Лиза терялась в догадках, с любопытством смотрела на следователя.

— На Парижской выставке, — начал Журавлев, — твой отец, Лиза, сделал подарок Рибентропу. Впереди маячил пакт о ненападении Германии на СССР. Подарочек попал в руки Геринга. В 45-м американцы вернули нам ценности с полным списком и каталогом. Мы не хотели их признавать. Я оказался крайним, и меня убрали. Слишком много знал. Навесили ложное обвинение и отправили на Колыму. А все начиналось до банальности просто. Брат лучшего шнифера дал наводку на сейф. И не возьми ты тогда, Петя, этот сейф, наши судьбы могли сложиться по-другому.

— Понятно! Во всем виноват я! — огрызнулся Кострулев.

— Среди нас нет виноватых. Ты никого не убивал, Петр. А Лиза потеряла своего жениха, убитого твоим братом по приказу ее отца, и потеряла мать, преданную мужем. Мы здесь. Мы наказаны, а преступники пожимают руку председателю Совмина и пьют шампанское на приеме у шаха.

— Дорого бы я заплатила, чтобы оказаться на одном из таких приемов.

— Кто же тебе запрещает, Лиза? — улыбнулся Журавлев. — Нам что тайга, что колымские сопки, что тундра. Все нипочем. Можем и пустыню пересечь.

— Согласна.

— А муж? — спросил Петр.

— Был трюкачом, станет факиром. Родя меня поймет.

— У него свои дела есть. В Москве, — сказал Важняк. — Он тоже должен найти убийцу своей жены.

— Значит, нам обоим надо сбросить груз со своих плеч. Какая же это семья, если у жены и мужа по камню на душе. Выходит, не все испытания мы прошли.

— А ты что скажешь, Петр?

— Сколько верст до Ирана?

— Не менее пяти тысяч.

— Пустяки. С арабским проблем не будет, моя жена понимает их тарабарщину. И ей будет интересно побывать на родине предков. Надо бы рекомендательное письмо у езидского шейха попросить. Может, его помнят в тех местах? Не зря же его Николашка Второй орденами осыпал. — Кострулев рассмеялся.

— А ведь ты прав, Петя, — задумчиво произнес Журавлев. — Твои бредовые, как многие считают, идеи всегда приносят пользу.

— Так, значит, решено? — спросила Лиза. В ее глазах вновь засверкали искорки.

— Я бы сказал так — цель поставлена, остальное зависит от нас. Судьбе угодно было свести нас, но она не может нами управлять. Мы уже перешагнули привычные понятия о возможностях человека. Предела этим возможностям не существует.

На крохотном крылечке дома, стоящего на вершине горы под названием «Адские врата», рождался новый план кучки сумасшедших, взобравшихся на эту гору в тысячах верст от цивилизации. Что касается судьбы, то тут можно поспорить.

На следующий день Дейкин и Журавлев обнаружили следы лошадей в трех километрах от рудника.

— Не меньше десятка всадников прошли, — уверенно сказал Дейкин.

— Проморгали, нам их не нагнать. Наделали им подков на свою голову, — сокрушенно заметил Журавлев.

— Это последние, Матвей Макарыч. У Ахмади Гуддина не может быть слуг больше, чем у шейха. Шейха охраняют тридцать сабель, значит, у пира их двадцать пять или меньше. Одиннадцать вояк мы уже закопали, думаю, что Гуддин бросил последние силы.

— Мы можем их взять только на обратном пути. Лыжи, обтянутые мехом, не годятся для скоростного бега.

— У нас есть веревка. Обратно они пойдут по старому следу. Надо сделать растяжки, пугнуть их в лесу, они пустятся вскачь, вот их лошади и споткнутся. Добивать проще, чем ускользать от стрел.

— Хорошая идея! Так и сделаем.

На дробилке не думали о враге, работа шла горячая. Шабанов и Чалый вытаскивали вагонетку из шахты, а Лиза и Огонек сыпали золотые булыжники на конвейер, который шел к жерновам. Лиза сняла шарф, вытерла взмокшее лицо. В эту секунду на каменистом холме появились всадники. Шабанов первый увидел лошадей.

— Трюкач! К пулемету!

Лиза оглянулась. Ветер раздувал ее рассыпавшиеся черные волосы. Она увидела направленный на нее арбалет и человека в чалме.

— Клеопатра! — крикнул Огонек.

Лиза не шелохнулась, ее словно загипнотизировали.

Выпущенная стрела полетела в цель. Огонек не успел подумать, он загородил Лизу собой, и стрела со стальным наконечником вонзилась ему в грудь. Застрекотал пулемет, раздались винтовочные выстрелы. Первых всадников скосило пулями, остальные пустились в бегство.

Лиза склонилась над Огоньком. Мальчишка лежал бледный и с обожанием смотрел на нее.

— Успел! Кле…оп…патра!

Он улыбнулся, и глаза его застыли.

Огонька похоронили на кладбище, где лежали гвардейцы Колчака, но вместо креста поставили звезду, выпиленную Кистенем из крыла самолета.

На табличке написали: «Герой Иван Соломонович Грюнталь (Огонек)».

На похоронах Лиза плакала, как девчонка. Такой ее еще не видели.

Дейкину и Журавлеву удалось довести дело до конца. Они положили шестерых и среди них единственного человека в чалме. Это был пир Ахмади Гуддин.

— Убивать надо врага, а не целиться в баб! — сквозь зубы процедил Дейкин, когда гроб опускали в землю.

Стоящий рядом Журавлев шепнул ему на ухо:

— Он принял Лизу за свою дочь.

— А погиб мальчишка. Он еще жить не начинал.

— Вот тут и верь в судьбу.

— Вам ли говорить о какой-то судьбе, Матвей Макарыч.

— А почему нет? Надо же во что-то верить, если верить больше не во что! Вчера свадьба, сегодня поминки… А завтра что?

Генерал Улусов даже в невзрачном штатском костюмчике выглядел очень солидно. Его выдавала походка, выправка, манера держаться и очень умный, проницательный взгляд. Как он ни старался, но на обычного служащего, учителя или бухгалтера не походил. За его передвижением по городу наблюдали сотни глаз. Сегодня Улусов отдал приказ: никого на улице не задерживать, документы не проверять, а лишь наблюдать за происходящим.

Генерал зашел в обычную рюмочную, где вутренние часы можно встретить только инвалидов войны, непригодных для работы на заводе или железной дороге. Безрукие и безногие жили на скудные пособия и сидели на шее детей или родственников. Кому повезло, работали сторожами на кладбище и складах, другие стояли на паперти у единственной действующей церкви, большинство бывших героев спивались. Повезло плотникам, они пригрелись на берегу Иртыша, мастерили рыбачьи лодки, смолили корпуса баркасов, строгали весла.

В рюмочной сидели несколько забулдыг, да и то трое из них были людьми генерала, старающимися походить на местных. Генерал заказал себе пиво и сел у окна. Человек, которого он ждал, пришел минута в минуту. Дисциплину и воспитание каленым железом не вытравишь.

Невысокий, бледный, с крючковатым носом человек лет пятидесяти, в таком же костюме, который генерал видел на задержанном накануне Петряке, осмотрелся и сразу же сообразил, к кому ему следует присоединиться. Улусов понял, что Петряк описал ему внешность генерала госбезопасности.

Не издай Улусов приказ, такого типа тут же арестовали бы, появись он на улицах города. Он не только на рабочего, но и на чиновника не был похож. Немецкий полковник имел карикатурную внешность, именно такими изображали немцев на плакатах военного времени.

• Предыдущая
• 53/58
• Следующая