В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Март Михаил - Страница 8

• Предыдущая
• 8/75
• Следующая

— А что вы скажете по поводу образования Североатлантического союза? В него вошло двенадцать стран Европы и Америка. По-вашему, нищие китайцы их шапками закидают? Хорошо вооруженная Европа при поддержке американцев тоже сила.

— Ты забыл о сообщении ТАСС. Теперь у нас есть своя атомная бомба.

— Я ничего не забываю, и что такое ядерное оружие, мне известно не понаслышке. Но бомбы сами не летают.

— Ничего. Лаврентий Павлович приделает им крылья. Он гениальный стратег, если за что-то берется, доводит дело до конца.

— Мне об этом хорошо известно.

— Похоже, Тагато, американцы тебе больше нравятся, чем русские. А? Мы на Японию атомные бомбы не сбрасывали.

— Бомбы — война. Теперь она кончилась. Спасибо американцам, что они не позволили вам разделить Японию на сектора влияния, как вы сделали это в Европе. Япония осталась единым государством и сохранила монархию. Американцы у нас ничего не отнимали, а сейчас прекратили взымать репарации и оказывают помощь в восстановлении страны. Русские же лишили нас стратегически важных территорий. За что мне вас любить?

— Территории и впрямь стратегически важные. Южный Сахалин и Курильская гряда перегораживают России выход в Тихий океан, мы сидели запертыми в Охотском море. Только ты забыл историю, Тагато. Мы вам проиграли первую войну и 5 сентября 1905-го подписали позорный Портсмутский мир. Тогда вы забрали себе Курилы и Южный Сахалин, Порт-Артур, железную дорогу и беспрепятственно браконьерствовали в наших водах. Мы долго с этим мирились. В 45-м даже американцы не стали возражать против возврата нам исконных территорий.

— Япония никогда не подпишет с вами мирного договора, пока вы не вернете Курилы.

— Что такое Япония, друг мой! Пятачок в океане. Мы не нуждаемся в мирном договоре. Нам хватит акта о безоговорочной капитуляции, подписанного четыре года назад на борту авианосца «Миссури». Курилы вы не получите никогда, теперь наш флот наравне с американским бороздит просторы Тихого океана.

— Русские не справляются со своими территориями, и вы это прекрасно знаете. Южный Сахалин и Курилы превратились в необитаемые острова. Кроме рыбачьих поселков на них ничего нет. Погранотряды составляют мизерные группы, живущие в палатках. Даже близкая к Соединенным Штатам Чукотка не защищена от вторжения врага. Или вы мобилизуете зеков на защиту родины? Тихоокеанский флот не сдержит натиска.

— Поздно, Тагато. Раньше надо было думать. Теперь, после испытания атомной бомбы, никто к нам не сунется. Курилы — сдерживающий плацдарм. И войск у нас на востоке хватает, только тебе об этом ничего неизвестно. Сейчас мы стали самой сильной военной державой в мире. Со стороны Европы у нас буфер из Чехии, Словакии, Польши, ГДР, Румынии, Венгрии. О Болгарии я уж не говорю.

— А ведь вы чего-то боитесь, Кузьмич-сан?

Наступила пауза. Белограй растерялся, выпад японца оказался слишком неожиданным.

Генерал налил самогонки в фужер и выпил залпом.

— Ты хоть представляешь себе, кто я такой?

— Конечно, Кузьмич-сан. Сила ваша безгранична. Я знаком с русским фольклором. Кощей Бессмертный тоже считал себя властелином земли, однако его смерть таилась в игле, спрятанной в глубоком ущелье. Ваша игла хранится в стенах Лубянки в Москве под присмотром генерала Абакумова. Пока жив генерал Петренко, вы отгорожены от неприятностей, за все он в ответе. Но часы Петренко сочтены, хрупкий бастион рухнет, по вам пальнут из всех пушек.

— С чего ты взял?

— Я состою при вас четыре года, мне не надо ничего говорить, достаточно уметь слушать и анализировать ситуацию.

— Пошел вон, Тосиро!

Японец резко встал, вытянулся в струнку, поклонился и зашагал к выходу.

Генерал выпил еще стакан и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза, на скулах заходили желваки.

Генерал

До 39-го года Магадан считался поселком, к началу 49-го он превратился в процветающий город: появился горный техникум, выстроили дома культуры, больницы. 22 января открыли памятник Ленину — событие особой важности. Дальстроевцев телеграммой поздравил Сталин. Начальство сверлило дырки в кителях, под ордена. В первом кинотеатре Магадана «Горняк» показали новый фильм «Поезд идет на Восток» с песнями на музыку Хренникова, после чего провели торжественное собрание и организовали вечеринку, но уже только для избранных, с накрытыми столами и настоящим шампанским.

С уходом Никишова в отставку и опалой Александры Четвертой банкеты и музыкальные вечера стали редкостью. Магаданская элита заскучала. Женские вечерние панбархатные платья ела моль, украшения тускнели, лаковые туфельки покрывались пылью. Но это был особый день: в Драматическом театре устроили под патефон танцы до утра. Женщин как всегда не хватало. К ночи, когда остались самые избранные, под строжайшим секретом привезли самого голосистого зека Вадима Козина. Его голос обожали, песни знали наизусть и подпевали, когда очередь доходила до «Магаданского ветерка», «Новогоднего одиночества» или «Осенний дождь стучит». Александра Романовна Гридасова, боевая подруга Никишова, заправлявшая культурой на Колыме, обещала вызволить Козина из лагеря, но не успела. Белограй решил довести дело до конца. Успеет ли — неизвестно.

Веселые, сытые и подпившие гости радовались. Вечер удался на славу. Только на такие праздники Белограй и надевал мундир с погонами и орденами. Протокол обязывал. Он позволил себе пригласить на вальс подругу Челданова Лизу, одну из самых красивых женщин, может, на всей Колыме.

Вечер испортил приезд фельдъегеря из Москвы с пакетом особой важности. Офицера проводили в кабинет директора театра, где его принял еще здравствовавший начальник Дальстроя Петренко. Народ в фойе переглядывался. Что за блажь гнать самолет за семь с лишним тысяч верст от Москвы ради какой-то бумажки!

Офицер покинул кабинет через пять минут, но генерал из него так и не вышел. Через десять минут адъютант Петренко пригласил к Ивану Григорьевичу Белограя.

Петренко сидел за письменным столом при свете настольной лампы с зеленым стеклянным абажуром, отчего его бледное лицо приобрело кошмарный оттенок и походило на маску смерти, выглядывающую из преисподней. Верхние пуговицы мундира были расстегнуты. Начальник смотрел на Белограя с надеждой, как смотрит умирающий на врача. Перед ним лежал развернутый бланк Министерства госбезопасности, заполненный печатным текстом, со знакомой закорючкой Абакумова. Рядом валялся пакет с надломленной сургучной печатью.

Не в силах произнести ни слова, Петренко взглядом указал на документ. Белограй подошел к столу и взял секретную бумагу в руки.

Документ начинался с поздравлений и высокой оценки вклада Дальстроя в развитие народного хозяйства страны и освоения северо-восточных территорий. Дальше шли сплошные приказы.

«Первое. В связи с докладом председателя правления Госбанка СССР и заместителя министра финансов СССР Попова В.Ф. "О состоянии золотого запаса и финансовых средств, выделяемых на восстановление тяжелой промышленности и перспективного развития атомной промышленности" особым совещанием Политбюро принято решение увеличить поставки золота с подведомственных вам источников до пятидесяти тысяч тонн в 1949-м году.

Второе. Приказываю отгрузить специальную партию в размере трех тонн россыпного золота по особому распоряжению Политбюро без учета планового задания. Указанную партию химически чистого сырья подготовить не позднее июня месяца сего года. Специальный транспорт будет выслан из Москвы.

План согласован с Главным управлением по геологии и ресурсам Дальстроя.

Министр Государственной безопасности генерал-полковник B.C. Абакумов».

Белограй бросил бумагу на стол.

— Почему бы им ни приказать луну достать с неба?!

— Откуда они взяли эти цифры, Вася? — едва дыша, спросил Петренко.

— Во всем виноват Берзин. Хороший был мужик, но выскочка. Все на свою жопу приключений искал. Заварил кашу Эдуард Петрович. В 34-м намыли пять с половиной тонн, так в Москве чуть ли не салют устроили на радостях. Нет, ему мало показалось. В 35-м он дал на-гора четырнадцать с половиной тонн, а в 36-м — тридцать две тонны, в те времена здесь спотыкались о золото. И чего он добился? Пять лет пыжился и его отблагодарили — в августе 38-го встал к стенке. Никакой аргументации. Дело состряпали по доносу говнистого профессора Семенова. Сделав свое грязное дело, Семенов повесился. Но начинание Берзина поддержал Никишов. Мы тут шутили: «Никишов войну выиграл». Стоимость одного дня войны зависела от количества добытого золота, если только людские жизни деньгами не измерять. Колыма не бездонная бочка, Ваня. Никишов давно это понял. К 48-му году кризис охватил весь Дальстрой, он разлетается по швам. Никишов тут же ретировался по состоянию здоровья, а нам что делать? Переход на эксплуатацию мелких россыпей на Колыме, Индигирке, Яне результатов не дает. Открытые места в отличие от забоев требуют вчетверо больше охраны и заградительных сооружений. Где взять? У меня каждый солдат на учете. Цинга, дизентерия, туберкулез косят людишек тысячами. Медикаментов не дают. Как хочешь это называй: саботажем, вредительством или даже войной.

• Предыдущая
• 8/75
• Следующая