В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Март Михаил - Страница 17

• Предыдущая
• 17/75
• Следующая

— Наконец-то ты произнес самую главную фразу своего высушенного на печке доклада. Стало быть, сторожевой корабль «Восход», стоящий на рейде бухты Тихая, нашему флоту хуже бельма на глазу. Его не было, нет и быть не должно. И что они с ним сделают, появись он на горизонте?

— Потопят, товарищ генерал. Пустят на дно.

— Но в районе Северных Курил никто не ходит.

— За мысом Лопатка на выходе в Тихий океан разгуливают американские подводные лодки и чувствуют себя достаточно вольготно в наших водах. В штабе знают о том, что американские торговые суда встают на рейд в Анадырском заливе и входят в залив Креста, не опасаясь последствий. Они продолжают забирать у чукчей пушнину в обмен на порох, патроны и выпивку, местное население знает английский язык лучше русского. Американскому послу устали передавать ноты протеста. Ничего не меняется. Бизнес есть бизнес. Тихоокеанский флот не имеет ни одной базы на Чукотке и не может патрулировать ее берега, авиаразведка лишь фиксирует нарушения. В Москве на нарушения границ смотрят сквозь пальцы.

— Обратились бы к нам, мы бы укрепили границы нашей родины, создали оборонительные пограничные отряды из зеков, вооружив их американскими винчестерами.

Масоха не знал, как реагировать на небрежно брошенную фразу генерала — то ли он шутит, то ли говорит серьезно.

Белограй прошелся по вытоптанным шкурам и глянул на старшего лейтенанта.

— Сколько, по твоим расчетам, мы сможем намыть золота к весне?

— Если смотреть на вещи трезво, то не более сорока пяти тонн.

— А как же план?

— Я, товарищ генерал, говорю о реальных возможностях приисков и забоев на сегодняшний день. Запасы истощены. Геологи не нашли за последние полгода ничего, кроме олова и вольфрама. Есть одно, но очень скудное месторождение серебра, но разрабатывать его нет смысла. И так мы закрываем леспромхозы и угольные шахты, перебрасываем все силы на золотодобычу.

— Ты прав, Масоха. Смелый парень, не боишься резать правду-матку.

— Так вы и без меня все знаете, товарищ генерал, чего мне перед вами ваньку валять.

— Свободен, старлей. До утра отдыхаешь. Результат твоей командировки расцениваю как удовлетворительный.

— Разрешите идти?

— Ступай.

Генерал вызвал Мустафина и велел собрать совещание на шесть вечера.

Глазом моргнуть не успели, как подкрался новый, 1950 год. В драматическом театре, самом красивом здании города, готовились к празднику загодя. Хуже всего дело обстояло с отоплением. Артисты репетировали в телогрейках, пар шел изо рта. Протапливали несколько дней ради одной ночи — слишком большое было помещение. Машины круглые сутки подвозили уголь. И праздник состоялся, в новогоднюю ночь был устроен настоящий бал. От столичного он отличался отсутствием карнавальных костюмов и масок: открытые лица не позволяли попасть сюда посторонним.

Здесь все давно знали друг друга. Как всегда, женщин не хватало, и генерал Белограй распорядился разослать спецприглашения медперсоналу ближайших больниц и выделить транспорт. С этим проблем не было — имелось достаточное количество машин, полноценный аэропорт располагал пятью транспортными самолетами, легкой авиацией, механизировался морской порт. Дальстрой — государство в государстве размером с пол-Европы.

Вечер удался. Столы ломились от яств. Специальным рейсом из Хабаровска доставили виноград и мандарины. В фойе второго этажа устроили танцы. Привезли духовой оркестр из порта, состоящий из привилегированных зеков. Не обошлось и без концерта Вадима Козина. Белограй выполнил свое обещание и вручил «соловью Колымы» собственный приказ об освобождении, оставалось выполнить некоторые формальности. Такое освобождение можно считать условным — Козину воспрещалось жить в крупных городах и выезжать в центральную часть России, но одна мысль о том, что он перестал носить «гордое» звание заключенного, грела душу. Голос соловья сегодня звучал по-особому, и концерт длился около трех часов.

Все веселились от души. Трофейные елочные игрушки из Германии, бенгальские огни, серпантин, конфеты из Китая, вино с Кавказа. Главный снабженец постарался и получил благодарность в личное дело за подписью полковника Челданова и особую благодарность от его жены, организовавшей новогодний вечер.

Генерал Белограй пригласил Лизу на вальс. Странно было это видеть, но Лютый, с его тяжелой косолапой походкой, прекрасно танцевал — легко и красиво. Сколько масок носил этот человек! Суровый молчун, вызывающий у окружающих содрогание, сегодня улыбался, осыпанный конфетти и связанный серпантином. Таким его еще никто не видел.

— Я тобой доволен, Елизавета Вторая. Новогодний вечер удался. Выношу тебе свою личную благодарность с занесением в личное дело.

Жена полковника Челданова расплылась в улыбке, обнажив белые ровные зубы. Не так важна благодарность, как титул новой императрицы Колымы. Время Александры Четвертой кончилось. Она покинула Колыму вместе с ушедшим в отставку Никишовым, и ее местонахождение никому по сей день не известно. Пришла новая эра, а с ней и новая императрица. У Белограя не было ни жены, ни подруги, и титул достался жене его заместителя. Сам он пережил всех «правителей» Колымы, оставаясь при них серым кардиналом. Эта роль его устраивала. Ответственные документы подписывались начальником Дальстроя, но составлял их Белограй и всегда гнул свою линию. Перед историей он был чист. Сколько новых начальников переживет Колыма, никто не знал, а Белограй один такой.

Кружась в вальсе, он заметил скромную красивую женщину, стоящую в сторонке и с умиленной улыбкой смотрящую на танцующих.

— Как я понимаю, Елизавета Степанна, здесь нет ни одного человека, которого вы бы не знали?

— Конечно, Василий Кузьмич. Все прошли через мое сито.

— Харитон на вас молиться должен. Он, наивный, думает, будто я не знаю, кто картотеку создавал. Вы же по профессии историк-архивист, подошли к делу профессионально. А Челданов начинал свою карьеру в Первой конной совсем еще мальчишкой. На образование времени не нашлось, для него перо в руках тяжелее шашки. Спасибо вам, грамоте полковника обучили.

Возражать не имело смысла, Белограю врать нельзя. Он человека насквозь видел. Лиза промолчала, вот только улыбка ее немного потускнела. Генерал решил сменить тему. Он дал понять местной королеве красоты, что ценит ее и уважает. Услышать от такого человека высокую оценку имели честь немногие.

— Кто эта женщина в сером платьице, притаившаяся в уголочке?

Лиза посмотрела в ту сторону, куда кивнул генерал, и увидела красивую женщину лет тридцати. В первые секунды у Лизы вспыхнуло чувство ревности, но она тут же успокоилась. Белограй обратил внимание на женщину — уже событие из ряда вон выходящее. Но предмет внимания генерала отбывала срок на Колыме, а значит, не соперница.

— Врач из больницы Бохнача. С 43-го у нас. Фронтовой хирург. Илья Семенович от нее в восторге. Червонец ей влепили, плюс пять лет «намордника». Сама из Ленинграда, на фронт ушла добровольцем, участвовала в Сталинградской битве, награждена двумя боевыми орденами и медалью. Капитан медицинской службы. Ныне зека И-3217. Я ее заприметила на перегоне в Бутугычаг, их гнали в женскую каторжную зону на Вакханку, что за перевалом. Неудачный жребий ей достался. В пути у одной бабы выкидыш случился, она ее спасла. Жизнь сохранила, тем и привлекла к себе внимание. Выяснилось, что у нее высшее медицинское образование. Я ее сняла с этапа и переправила в городскую больницу. Тогда еще центральная даже не строилась. Выносливая девочка. Вояки все выносливые.

— Как зовут?

— Варвара Трофимовна Горская.

— На чем засыпалась? Донос?

— Самодонос, Василь Кузьмич. Письмецо домой отписала. Оно попало особистам, а те свое дело туго знают. В письме ничего особенного, оно к делу подшито. А вот с обратным адресом напортачила. Буковку одну в спешке пропустила. Обратный адрес начинался так: «город Сталингад». Кто же ей такое простит? Хорошо еще сразу к стенке не поставили: раненых слишком много было. Как только группировку фельдмаршала Паулюса взяли в кольцо, Горскую отдали под трибунал. До Москвы гнали вместе с немцами, а потом — в телятник и во Владивосток.

• Предыдущая
• 17/75
• Следующая