Черная пантера - Картленд Барбара - Страница 46
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая
Когда машина остановилась возле кладбища, я попросила шофера подождать. Это было довольно дорого, но я боялась потерять связь с внешним миром. В этом бесконечном нагромождении надгробий было нечто жуткое. Я понимала, почему мадам Мелинкофф не пожелала увидеть могилу своей дочери. На мгновение меня охватило сожаление от того, что я вообще отправилась сюда. Остановившись в нерешительности у ворот, я попыталась решить, стоит ли мне развернуться и уехать. — Это превращается в навязчивую идею, — сказала я себе. — Чего я добьюсь тем, что увижу ее могилу?
Однако я заставила себя направиться в контору и выяснить, где похоронена Надя. Получив указания, я побрела по ухоженным дорожкам, вдоль которых стояли мраморные кресты, ангелы, урны и прочие совершенно фантастические надгробия, которыми люди украшают последнее пристанище тех, кого они когда-то любили.
— Когда я умру, — решила я, — я хочу, чтобы меня кремировали и мой пепел развеяли над самым обыкновенным полем. На кладбище, вроде этого, я чувствовала бы себя, как в тюрьме.
Но я тут же посмеялась над своими страхами. Если я — Надя, то какой может быть разговор о тюрьме! Какая разница, где лежать мертвой оболочке, если душа свободна?
Я нашла тот участок, на который меня направили в конторе. Я взглянула на длинный ряд надгробий. Мое внимание привлек очень простой памятник. Он отличался от остальных в первую очередь тем, что был сделан из необычного изумрудно-зеленого камня. Буквы, такие глубокие, что и не так-то легко было прочитать, оказались не черными, а серебряными. На могиле, которая своей простотой выделялась из общего ряда, не было цветов.
Я подошла поближе и, наклонившись, прочитала:
«В память о Наде Мелинкофф, которая покинула этот мир 29 июня 1920 года. Да упокоится она с миром».
Вот и все. Несколько мгновений я пристально смотрела на надпись. Что-то в этих словах показалось мне знакомым, что-то, чего я не могла вспомнить. Я еще раз прочитала дату — 29 июня было днем моего рождения! Прошло несколько секунд, прежде чем до меня дошел смысл прочитанного. Оглушенная, я замерла. Надя умерла в тот же день, когда я родилась.
Не трудно было понять, что все мои фантазии просто смешны. За пять месяцев до самоубийства Нади я уже была живым существом и ворочалась в материнской утробе. Даже в своих самых смелых рассуждениях я не могла допустить, душа и жизненная сила зарождаются в человеке не одновременно. Таким образом, я была, по крайней мере, на пять месяцев, старше Нади.
Кажется, я рассмеялась вслух. К своему удивлению, я обнаружила, что по моим щекам текут слезы. Я стояла перед зеленым надгробием и тщетно пыталась сдержать рыдания. Думаю, мое поведение ничем не удивило посетителей кладбища, так как это была обычная картина. Я повернулась и опрометью бросилась к воротам, где меня ждало такси.
— Поезжайте в Вест Энд, — приказала я.
Я вытерла слезы и принялась пудриться. Потом я сняла шляпку и, откинувшись на сиденье, прикрыла глаза.
Какой же я была дурой! Самой настоящей идиоткой! Это послужит мне уроком, чтобы я не давала волю своему воображению. Слава Богу, что я ничего не сказала Филиппу, — ведь теперь я ясно видела, насколько бредовы были мои идеи. Простое сходство голосов — вот единственный довод, который мог бы поддержать мою теорию. Три строчки, которые я совершенно неожиданно для себя прочитала вслух, не имели никакого значения. Мне стало страшно стыдно, и я готова была еще раз поклясться себе держать в узде свое воображение. Я надеялась, что по ночам буду спокойно спать, а не пытаться разрешить проблемы, которые существовали только в моем воспаленном сознании.
Я попросила шофера остановиться возле чайной на Бейкер-стрит. Расплатившись, я направилась в кафе и заставила себя поесть: яйца-пашот, салат, рогалики с маслом и кофе. После этого я провела довольно много времени в дамской комнате, где пыталась привести себя в порядок. Я умылась, с помощью помады и пудры ликвидировала последние следы своего эмоционального взрыва и надела шляпку.
Было уже три часа. Я направилась по Бейкер-стрит, миновала Портман-сквер и вышла на Парк Лейн. Часы на башне пробили четверть четвертого, когда я подошла к дому Филиппа.
Он ждал меня внизу, в библиотеке.
— У меня плохие известия, Лин, — сказал он.
— В чем дело? — спросила я.
— Моя тетка, — объяснил он, — которую я не видел уже тысячу лет, потребовала, чтобы мы пришли к ней сегодня на прием. Я попробовал отказаться, но безрезультатно. Она так настаивала, а я не смог придумать никакой отговорки. Пришлось согласиться. Ты простишь меня?
— Конечно, — ответила я.
В какой-то мере это известие обрадовало меня. У меня не было настроения оставаться наедине с Филиппом. Наш разговор мог бы принять личностный характер, а я к этому была неготова.
— Знаешь, — обратился он ко мне, когда мы садились в машину, — у меня складывается впечатление, что ты с каждым днем все сильнее отдаляешься от меня. Я вижу тебя в редкие минуты, когда отвожу тебя домой после приема.
Его слова прозвучали для меня как комплимент.
— Не беспокойся, — весело проговорила я. — В скором времени я буду полностью в твоем распоряжении.
— Мне это кажется маловероятным, — сказал он. — Ты боишься? Я покачала головой.
— У меня такое чувство, — ответила я, — что у нас не получится так уж много видеть друг друга. Ты будешь занят на работе, а у меня, если верить предостережениям твоих родственников, совсем не будет свободного времени.
— Бедная Лин! — промолвил он. — Ты уверена, что у тебя не возникнет желания сбежать, пока не поздно, вернуться в Мейсфилд и проводить все дни в мечтаниях, сидя в саду?
— Я уже давно перестала мечтать, — не задумываясь резко ответила я. Он поднял брови.
— С каких это пор? — удивился он.
— Как приехала в Лондон, — ответила я. — Я обещала маме, что не дам своему воображению возобладать над здравым смыслом. Это долгая история, мне стыдно рассказывать ее, но мне все же удалось избавиться от своего недостатка.
— А мне нравится твое воображение, — сказал Филипп. — Не будь так жестока по отношению к этому потрясающему качеству.
— Я и не предполагала, что ты знаешь о его существовании, — удивленно воскликнула я.
— Любой после непродолжительного общения с тобой, — ответил он, — понял бы, что тебе открыт доступ в сферы, недоступные простому смертному.
Его замечание настолько изумило меня, что я не удержалась и посмотрела на него.
— Ты издеваешься надо мной? — спросила я.
— Нет, даже не думаю, — сказал он. — Какая же ты смешная, Лин. Ты проявляешь чудеса проницательности, когда дело касается других людей, и удивляешься, когда окружающие подмечают что-то в тебе самой.
— Наверное, дело в том, что я привыкла к тому, что меня не замечают, — потупив глаза, промолвила я.
Меня охватило неудержимое желание взять его за руку, рассказать, что он думает обо мне. Но я испугалась — испугалась услышать ледяные нотки в его голосе, увидеть маску отчужденности на его лице. «Осторожнее, — приказала я себе. — Ты начинаешь нравиться ему, он заинтересовался тобой. Ради Бога, не спеши, ты можешь спугнуть его!»
Через мгновение мы уже болтали о совершенно посторонних вещах. Вскоре мы подъехали к дому, где устраивался прием.
Как обычно, нам пришлось провести два страшно утомительных часа в разговорах с совершенно незнакомыми мне людьми, которых мне представляли то Филипп, то его тетка. Я выпила немного холодного кофе, из-за чего у меня возникло впечатление, что в моем животе лежит кусок льда. У меня разболелась голова. Когда я почувствовала, что ноги уже не держат меня, ко мне подошел Филипп.
— Может, попробуем сбежать? — спросил он. — Я видел, что моя тетушка только что вошла в дом. Другого случая нам не представится.
— Ради Бога, не упускай этот шанс, — взмолилась я. — Я совершенно без сил.
Подобно двум школьникам, сбежавшим с уроков, мы пробрались к машине.
— Давай поедем домой и выпьем хорошего чаю, — предложил Филипп, опуская специальную подставку, чтобы я положила на нее ноги.
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая
