Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 20

• Предыдущая
• 20/235
• Следующая

— Для Гая я хотел бы получить хорошие земельные угодья, чтобы они обеспечили ему место в Сенате. Для этого потребуется приблизительно шестьсот югеров земли, готовой для продажи, — дополнительно к моим пятистам в Альбанских холмах.

— Цена?

— Чудовищна. Зависит от качества земель и близости к Риму. В Риме — ужасная дороговизна, спрос превышает предложение… Четыре миллиона сестерциев… миллион денариев, — отважился вымолвить Цезарь.

— Согласен. — Марий оставался спокоен, как будто речь шла всего лишь о тысячах. — Надеюсь, сделка останется между нами?

— Естественно! — поспешно согласился Цезарь.

— Деньги принесу завтра. Лично. Еще?

— Думаю, когда мой Секст войдет в Сенат, ты будешь уже консуляром. У тебя будет достаточно политического влияния — благодаря женитьбе на Юлии. Надеюсь, ты поможешь моим сыновьям продвигаться по пути чести. Если же ты согласишься в ближайшие два-три года стать легатом, то возьми с собой моих сыновей. Они не неопытные юнцы, они уже стали младшими офицерами, но им необходимо пройти через настоящие воинские испытания, чтобы закрепить начало карьеры. Никто не сможет обучить их лучше тебя.

Марий не считал, что оба молодых человека смогут когда-либо вырасти в крупных военачальников; однако это не значит, что они не смогут стать неплохими офицерами. Поэтому Марий заверил Цезаря, что готов с этим помочь.

Гай Юлий продолжал:

— Что касается их политической карьеры, то здесь имеется одно маленькое неудобство: они — патриции. Поэтому, как тебе известно, они не имеют права претендовать на пост плебейского трибуна, хотя это был бы наиболее простой и эффективный способ начать политическую карьеру. Им остается одно: стать курульными эдилами. Это требует больших расходов. Я хотел бы верить, что ты поможешь и Сексту, и Гаю занять эти места. Игры и зрелища, которые проложат им путь к этим креслам, должны быть так пышны и роскошны, что люди вспомнят о них и тогда, когда мои сыновья будут баллотироваться в преторы. И если придется подкупать голоса, ты не станешь скупиться.

— Согласен. — И Гай Марий с готовностью протянул руки для пожатия, скрепляющего сделку, которая обойдется ему по меньшей мере в десять миллионов сестерциев.

Гай Юлий Цезарь горячо потряс его руку. Он был доволен. Они наконец вернулись в дом, где Цезарь отправил сонного слугу за старым солдатским плащом гостя.

— Когда я смогу увидеть Юлию и поговорить с нею? — спросил Марий.

— Завтра в полдень, — ответил Цезарь, сам открывая входную дверь. — Спокойной ночи, Гай Марий.

— Спокойной ночи, Гай Юлий.

И Марий вышел на улицу, где сразу попал под бешеные порывы северного ветра. Однако он не ощущал ненастья. Ему было теплее, чем обычно. Неужели предчувствия вот-вот обратятся в реальность? Стать консулом! Вступить в священный круг римского нобилитета! Если это удастся, то единственное, чего еще можно желать, — это сына. Второго Гая Мария.

Обе Юлии собрались в маленькой гостиной, где обычно завтракали. Юлилла была необычайно оживлена и никак не могла усесться спокойно.

— В чем дело? — удивленно обратилась к ней сестра.

— Да как тебе сказать… Сегодня такая необычная погода… и я хочу встретиться с Клодиллой в цветочной лавке — я ей обещала быть там! Однако мне кажется, что придется сегодня сидеть дома, — опять родители затеяли говорильню.

— Много ты понимаешь! Немногие девушки могут похвастаться тем, что им дают слово на семейном совете.

— Да ну, ерунда! Такая всегда скука на этих советах… Ни о чем интересном не говорят — все о службе, возможностях, учебе… Бросить бы эту школу! До смерти надоел Гомер и зануднейший Фукидид. Неужели это требуется девушке?

— Они делают тебя образованной и культурной. Разве тебе не хочется получить хорошего мужа?

— Почему-то мои представления о супружеских обязанностях имеют мало общего с Гомером и Фукидидом. Я хочу уйти сегодня утром… — И от нетерпения младшая Юлия заплясала на месте.

— Ты прекрасно знаешь: захочешь — уйдешь. А пока сядь и поешь.

В дверях показалась тень. Девушки оглянулись и замерли. Отец! Здесь!

— Юлия, я хочу поговорить с тобой.

Цезарь вошел, даже не взглянув на Юлиллу — свою любимицу.

— Папочка! А утренний поцелуйчик? — подбежала к нему проказница.

Он ласково взглянул на нее, чмокнул в щеку и улыбнулся:

— Если у тебя есть сегодня какие-нибудь дела, моя бабочка, — лети!

Ее лицо озарилось радостью:

— Спасибо, папочка. Можно мне пойти в цветочную лавку, в портик Маргарита?

— И сколько жемчужин ты собираешься купить сегодня?

— Тысячу! — воскликнула Юлилла, бросаясь к отцу на шею.

Цезарь дал ей серебряный денарий, который она тут же сжала в ладошке.

— На это, конечно, не купишь и самую маленькую из жемчужин, но зато вполне хватит на какой-нибудь шарфик.

— О, папочка! Спасибо, спасибо! — Юлилла поцеловала его в щеку и выбежала.

Цезарь повернулся, с нежностью посмотрел на старшую дочь.

— Садись, Юлия.

Она тут же опустилась на скамью, но отец молчал, пока не вошла Марсия и не села на скамью рядом с дочерью.

— Что случилось, Гай Юлий? — спросила она с любопытством.

Цезарь вновь взглянул на Юлию:

— Милая моя, тебе понравился Гай Марий?

— Да, отец.

— Чем?

Несколько мгновений Юлия размышляла.

— Речью — складной, но откровенной. Тем, что ничего из себя не строил. Он такой, каким всегда мне представлялся.

— Да ну?

— Да. Ходили слухи, будто он не говорит по-гречески, что он — неотесанный деревенщина, что его военные заслуги преувеличены по прихоти Сципиона Эмилиана. Мне всегда казалось, что люди слишком много говорят — и ты знаешь, с каким упорством и злостью, — об этом, чтобы убедить самих себя в правдивости этой лжи. Увидев его, я поняла, что была совершенно права. Я не считаю его невежей. Он умен и образован. Возможно, его греческий и нехорош, но виною тут скверный акцент. Нет, по-гречески он говорит почти так же хорошо, как на латыни. Что еще? Брови слишком густы… но это пустяк. Наряд безвкусный… но здесь, думаю, виновата его супруга.

Юлия неожиданно умолкла, смутившись.

— Юлия! Он действительно тебе понравился! — В голосе Цезаря прозвучала откровенная радость.

— Да… пожалуй.

— Рад это слышать, поскольку ты выходишь за него замуж, — выпалил Цезарь, утратив свои знаменитые дипломатические таланты.

Юлия побледнела.

— Я?

Марсия рядом с дочерью напряглась:

— Она?

— Да, — просто ответил отец, садясь.

— И когда же ты принял это решение? — Голос Марсии зазвенел от гнева. — Когда это он встречался с нашей Юлией, чтобы просить ее руки?

— Он и не просил ее руки. Это я предложил ему Юлию в жены. Сам. Или Юлиллу. На выбор. Поэтому и пригласил его на обед.

Марсия уставилась на Гая Юлия Цезаря так, будто сомневалась, в уме ли ее муж.

— Ты предложил «новому человеку», почти одного с тобой возраста, выбрать себе в жены одну из наших дочерей?

Марсия уже не пыталась скрыть своего гнева, но Цезарь оставался невозмутим.

— Да.

— Почему?

— Ты ведь прекрасно знаешь, кто он.

— Знаю.

— Значит, тебе должно быть известно, что Гай Марий — самый богатый человек в Риме.

— Да.

— Цыц, женщины! — посерьезнел Цезарь. — Вы обе знаете, что нас ждет. Четверо детей — и очень мало средств, чтобы обеспечить их будущее. Наши мальчики по праву рождения и по способностям могли бы подняться на вершину власти, наши девочки по праву рождения и красоте — выбрать себе лучших мужей в Риме. Но у нас нет для этого денег!

— Верно, — упавшим голосом подтвердила Марсия. Ее отец умер еще до того, как пришла пора выдавать ее замуж, и дети от первого брака обстряпали дело таким образом, что приданого Марсии почти не досталось. Гай Юлий Цезарь женился на ней по любви, и ее семья была рада этому союзу. Брак по любви был вознагражден счастьем, спокойствием, прекрасными детьми. Однако Марсия всегда чувствовала себя неловко из-за того, что Цезарь, женившись на ней, не получил никакой материальной поддержки.

• Предыдущая
• 20/235
• Следующая