Белый тапир и другие ручные животные - Линдблад Ян - Страница 2

Если говорить об интересе к животным, мои папа и мама всецело отвечали детскому представлению об идеальных родителях.

Дай черту мизинец, он всю руку заберет. То же можно сказать о настойчивых детях… За периодом «танцующих» мышек последовало много других «периодов». Мои товарищи с годами охладевали к животным, я — нет, и до сих пор, слава богу, не охладел. В разное время моя комната служила пристанищем для всяких существ и тварей, подчас довольно необычных для городской квартиры. Летучие мыши, змеи, беркут, филин, лисы и барсуки, хорьки и летяги — вот некоторые из доброй сотни видов, на которых закалялось терпение моих родителей.

А терпение их было поистине велико, в этом мои сверстники могли мне позавидовать. Но только в этом. Я рос хилым ребенком, восьми лет заболел диабетом, а в десять лет меня одолел мучительнейший недуг, который врачи один за другим характеризовали как «обыкновенные колики». Дошло до того, что я почти каждую неделю день-два проводил в постели. До сих пор отчетливо помню преследовавшие меня дикие боли. В поисках облегчения я наваливался боком на край кровати, резь становилась еще сильнее, словно мне вонзали нож в живот, тогда я поворачивался на спину, боль немного спадала, и если прежде она казалась мне нестерпимой, то теперь какое-то время я чувствовал себя вполне сносно. Это были не колики. Позднее, когда мне исполнилось уже двенадцать лет, выяснилось, что левый мочеточник сильно сужен и почечная лоханка раздулась, будто шар. Мне пришлось подвергнуться чрезвычайно сложной операции.

За два года, что болезнь немилосердно терзала меня, я отдал дань двум увлечениям. Во-первых, жадно поглощал все книги, какие только мог достать, преимущественно популярные очерки жизни животных, астрономии, химии, путешествиях и так далее. Вскоре я стал, если верить статистике, самым прилежным читателем отделения городской библиотеки, которое весьма кстати помещалось как раз напротив нашего дома. А второе увлечение — мыши!

Вероятно, мои хвори были причиной того, что родители сквозь пальцы смотрели на мои опыты по разведению мышей. И в конце юнцов, чего уж греха таить, я хватил через край.

При «благоприятных» обстоятельствах от одной пары можно в год получить потомство в 30 тысяч мышей. К счастью, природа почти никогда не следует устрашающим кривым статистики. Мыши не только производят на свет выводок за выводком, не менее прилежно они поедают выводок за выводком. Роженицы бездумно гасят искры жизни, а некоторые самцы бесцеремонно приканчивают и чужое потомство, и нежелательных соперников. Чем больше особей приходится на единицу площади, вернее на единицу объема, тем сильнее дает себя знать явление стресса, пусть даже корма и прочих мышиных благ сколько угодно. Но кто знал об этом тогда? Все же мои опыты по разведению мышей дали заметные плоды, из купленной мной в зоомагазине молодой пары скоро стало полсотни. Я даже начал раздавать маленькие живые сувениры одноклассникам и другим знакомым, однако в этом меньше преуспел. Ибо мамаши одна за другой ласково, но решительно побуждали своих чад возвращать дарителю дружеский презент.

Вивека Юнг, ныне балерина Королевского театра, а тогда очаровательная девчушка с длинными — руки так и чесались дернуть — косами, легко убедила меня, что годится на роль приемной матери для пары хорошеньких грызунов. Ее родители почти не уступали моим в терпимости и разумном взгляде на племенное животноводство. Но все-таки уступали, Когда я вскоре встретил на улице маму Вивеки, она поблагодарила меня за заботу о биологическом воспитании ее дочери. И спросила, может быть, я тем не менее заберу обратно этих милых крошек. Конечно, я их забрал — как подаренную мной пару, так и еще четыре десятка «безобразников», которыми природа успела их благословить.

Под моим неусыпным присмотром — мамин энтузиазм почему-то пошел на убыль — мышиная колония выросла до 174 здоровых половозрелых особей. Тут даже я понял, что какие-то рамки нужны. Почетные места в моей комнате занимали три аквариума, из них два (зоомагазин списал их как брак) — очень большие, и оба были набиты битком. Они сообщались туннелем из проволочной сетки, и, если какой-нибудь самец приходил в раж, эффект получался поразительный. В моем мышином царстве был свой чемпион, которого я прозвал Пиратом. Дело в том, что один его глаз окаймляло выразительное черное пятно, а зрачки горели зловещим огнем. Пират кусал всех без разбора. Когда он начинал подыскивать себе партнершу, обитатели обоих аквариумов трепетали от страха. Пират давал волю своему темпераменту, и мыши бросались врассыпную. Аквариум номер один уподоблялся разладившейся стиральной машине, когда же сотня мышей устремлялась вверх по тесному ходу в аквариум номер два, вся конструкция напоминала кофеварку.

Волей-неволей пришлось отказаться от разведения мышей. Мои карманные деньги плюс жалованье, целая крона за вечер в те редкие счастливые дни, когда я выступал статистом в оперном театре (я танцевал там семь лет), — все уходило на ненасытных грызунов.

Принимая в расчет кодекс чести, который действовал среди мальчишек нашей классической гимназии и гласил, в частности, что сделка обратного хода не имеет, я решил не дарить мышей, а продавать. Постарался возможно красивее написать объявление в рамке из карабкающихся по краю симпатичных мышек и с разрешения швейцара вывесил его в школе:

Разница в цене отнюдь не означала дискриминацию женского пола. Просто Пирату удалось заметно сократить число соперников, и я стремился соответственно уменьшить количество самок.

Распродажа происходила в школьном дворе, она заняла всего одну перемену, и успех был огромный. К моему великому удивлению, предложенная к продаже партия белых мышей таяла, как майский снег. Интерес мальчишек к биологии превзошел все ожидания, и курс на только что приобретенную живность быстро подскочил. На черном рынке, тут же учрежденном юными коммерческими дарованиями, стоимость мышей живо перевалила за крону, потом и за две.

И вот передо мной пустой аквариум, а на дне его сверкает на опилках гора монет. Нежданно-негаданно мне в руки попало колумбово яйцо коммерции. Что-то в этом роде открыл для себя Том Сойер, когда уступал ненавистную малярную кисть своим приятелям в обмен на их мальчишечьи драгоценности. Мыши, которых я с переменным, преимущественно негативным успехом пытался раздарить, разошлись в мгновение ока, как только приобрели ценность, выраженную в деньгах!

Здесь следует упомянуть еще об одном обстоятельстве, несомненно сохранившемся в памяти нашего высокочтимого швейцара Мартина Карлссона, который санкционировал мое коммерческое начинание: дело происходило в последний день перед каникулами.

Через несколько дней на празднике по случаю окончания учебного года я снова встретился с Карлссоном. К тому времени он уже успел оправиться. Однако лицо его порой принимало страдальческое выражение и в глазах читалась легкая озабоченность — так бывает с человеком, которому с недавних пор всюду чудятся прыгающие белые пятна. Боясь, как бы симптомы не повторились, он пристально всматривался в стремительный, неуправляемый поток гимназистов, врывающийся в актовый зал.

К счастью, в тот день обошлось без белых мышей.

— Слава богу, что Линдблад принес своих мышей в последний день занятий! — произнес Мартин Карлссон, безуспешно пытаясь сделать строгое лицо. — Я совсем из сил выбился, пока бегал из класса в класс и выручал учительниц, которые спасались на кафедрах!

Белые мыши были моими первыми подопечными. Но отнюдь не последними. Длинная зоологическая цепочка протянулась от них до усыновленного мной единственного в мире белого тапира…

Самым первым «дикарем», с которым я соприкоснулся, был зайчонок — мы с сестрой кормили его листьями одуванчика. Дело было летом, мы жили в Норрбеке, на родине мамы. Мне тогда исполнилось всего четыре года. Моя сестра Моника на девять лет старше меня; естественно, поначалу она заботилась о том, чтобы в доме не переводились лягушки, кролики, кошки и прочие зверушки — весьма действенный стимул для мальчугана, чей интерес к животным рос не по дням, а по часам. С годами этот интерес становился более глубоким, к нему добавилось увлечение местными растениями. Все это определило и выбор профессии, я мечтал стать биологом.