Книга желаний (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 39

— Садись, да-ори, — брат Рубеус указал пальцем на землю. Да-ори? Любопытно, откуда он знает, как правильно обращаться к Воину? Впрочем, я давно догадывалась, что Рубеус непрост, а сегодня получила очередное подтверждение.

Отказаться от столь вежливого предложения было невозможно, и я присела. Жестко, холодно и компания не самая веселая подобралась. Вальрик смотрит исподлобья, Морли вообще к стене отвернулся, а Меченый спокоен как те камни, на которых я сижу.

— Да-ори понимает, что ее дальнейшее существование связано с жизнью князя Вальрика?

Какая вежливая формулировка. Понимаю ли я? Конечно, понимаю, можно сказать, шкурой чувствую.

— Да-ори не желает разговаривать с людьми?

— Ну почему же, можно и поговорить.

— Тогда отвечай, дьявол тебя забери! — Рыкнул Морли. То ли оттого, что монах замерз, то ли из-за плохой акустики, рык вышел слабеньким и даже смешным. Но в чем-то толстяк прав: не следует злить господина князя и его новообретенного приятеля.

— Я прекрасно осведомлена об особенностях своего положения, брат Рубеус может не сомневаться в моей преданности…

— Чушь! Эта тварь предаст при…

— Морли, будь добр, помолчи. Надеюсь, да-ори не оскорблена сомнениями в ее словах? Да-ори следует понять, что ситуация непростая и…

— Послушай, человек, — мне безумно надоело выслушивать эту вежливую белиберду. Мне хотелось к костру и к людям, которые считали меня частью компании. Хотелось дремать, прислушиваясь к неспешному разговору, дышать дымом и ждать заката.

Ночью я выйду на охоту…

Если разрешат, конечно.

А для того, чтобы разрешили, нужно хорошо себя вести и договорится с Меченым. И при этом еще постараться не задеть нежные чувства Вальрика.

Ну и влипла же я.

— Послушай, человек, я буду откровенна, ты ведь этого хотел?

Рубеус кивнул.

— Во-первых, ты правильно угадал: умрет князь, умру и я. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить мою лояльность…

— Но не желание сотрудничать.

Так вот что ему надо? Браво, Рубеус, ты еще умнее, чем я предполагала. Все-таки люди — удивительные существа: наступить на горло ненависти — а я знаю, что Меченый меня люто ненавидит — для того, чтобы врага превратить в союзника. Аплодирую, правда, мысленно.

Но я не договорила.

— Во-вторых, тангры — мои враги. Более того, они больше мои враги, чем ваши. Люди им нужны. Люди — это пища, рабочая сила, слуги, рабы и жизненная необходимость. А такие как я — конкуренты.

— Одна волчья стая выживает другую, — понимающе заметил Морли.

— Примерно.

— А овцам-то какая разница?

Хороший вопрос. Я попыталась вспомнить все, что слышала о танграх, и кажется, нашла ответ.

— Мы не вмешиваемся в жизнь людей. Нас мало, много меньше, чем их, значит, и овец… — Морли поморщился, пускай, он сам выбрал подобную аналогию, — мы убиваем меньше. А еще за все время нашего существования мы не пытались установить контроль над вами.

— Зачем контролировать дикий скот, когда есть домашний? — Спросил Меченый, глядя в пол.

— Что?

— Ничего. Пустой разговор, да-ори. Ты знаешь, кто такие тангры, я знаю, кто такие да-ори. Будь моя воля, извел бы оба рода под корень.

— Не сомневаюсь.

— К сожалению, ситуация такова, что без твоей помощи нам не обойтись. Нам нужны твои знания, твое мастерство воина, твои способности.

— А взамен?

— Взамен? Ты будешь жить, — Рубеус пнул носком сапога камень, тот, ударившись о противоположную стену, срикошетил и ударил меня по плечу. Не больно, но обидно.

— Как щедро.

— Подумай, да-ори. Жизнь — это ведь не просто существование рядом с людьми. А союзнику позволено больше, чем рабу…

И я согласилась. Да, согласилась, без торга, без условий и условносте, просто чтобы выжить.

В пещере, куда их привел один из людей князя — живой, подвижный, словно комар, темноволосый парень по имени Селим — оказалась на удивление просторной. Целых два зала. Даже три, если считать тот, который выходит на поверхность. Правда, это не зал, а скорее нора, затянутая толстыми стволами плюща и широкими, влажными листьями. Селим сказал, что из-за плюща найти вход практически невозможно. А брат Рубеус, после того, как все забрались внутрь, велел поправить сбитые ветви.

Брат Рубеус мудр, надо будет отметить это в рукописи. К примеру, написать: "И после долгих молитв, поста и умерщвления плоти, снизошло на брата Рубеуса озарение. Было ему видение чудное: Дева Пречистая указала на скалу и раскололась скала…". Красиво, только неправда. С другой стороны, разве ж будет интересно читать про то, как они, вымокшие, замерзшие, уставшие, встав на четвереньки, пытались пролезть в узкую щель, которую и разглядеть-то сложно? Или про то, как брат Морли застрял и ругался, а Рубеус велел заткнуться и меньше жрать? Или про то, как долго спорили, кому надлежит сидеть на страже у выхода?

Какой человек захочет читать подобное непотребство? Да и Святой отец по голове не погладит. Нет, лучше уж про молитвы, пост и чудеса.

На страже выпало сидеть Анджею, Фома ему сочувствовал: сидит, бедолага, согнувшись, словно старец юродивый, не повернуться, не пошевелится — у самого входа пещера узкая, что перстень на пальце Святого отца — и костер не развести. А вот князевы люди заняли самую дальнюю из пещер и развели огонек, благо запас дров имелся. Монахов к огню не приглашали, а в воздухе висело напряжение, точно не соратники собрались, а враги смертные.

Морли говорит, что это от недоверия. Глупо, как могут простые стражники не доверять посланцам Святейшего? И князь — Фома все никак не мог привыкнуть, что Вальрика следовало величать князем — глупый. Брат Рубеус ему дело предложил, кому, как не Избраннику Папы, нести тяжкий груз ответственности, а Вальрик отказался, причем грубо.

Фома хлюпнул носом.

— Чего, совсем замерз? Иди к… этим, погрейся, — посоветовал Морли.

— Я… спасибо, я лучше тут.

— Замерзнешь тут в одних подштаниках. Лучше б сутану ловил, а не сумку свою, все равно от нее пользы никакой.

— Не замерзну, — благодарность, которая было появилась по отношению к толстяку-Морли, исчезла. Ну как можно говорить, что от его труда никакой пользы нету? Есть польза, точнее будет. Обязательно будет! Например, он уже много знает про… вампира. Намного больше, чем остальные святые, а узнает еще больше. И вообще негоже ставит материальные блага вперед духовных.

— Брат Морли прав, — неожиданно проронил Рубеус, — иди, Фома, погрейся, если есть огонь, грех им не воспользоваться.

Фома чувствовал себя крайне неловко. С одной стороны ему очень хотелось погреться у костра, с другой, страшно было отходить от Рубеуса и Морли. Кто знает людей Вальрика, они ж долгое время с тварью дьявольской якшались, а вдруг и сами уже не люди? Вальрик-то с Рубеусом сидит, к костру не идет, так чего же Фому прочь гонят?

— Иди, Фома, считай, что я приказал, — брат Рубеус сидел, опершись спиной на стену, жестко наверное, но лишения и страдания тела укрепляют дух. — И посмотри как там… она. Когда очнется, скажешь, чтобы сюда пришла. Надеюсь, князь не возражает?

— Нет, — князь опустил голову, точно стыдился чего-то. А может, и вправду стыдился, кто ж его знает?

Третья пещера, самая дальняя и укромная была и самой большой. Во всяком случае, места хватило и для костра, и для людей. Над огнем на палках сушились вещи — чьи-то сапоги, рубаха, даже штаны. Может и книгу так пристроить? А разрешат? Люди глядели на Фому с подозрением и приглашать к костру явно не собирались. Тварь же сидела, у самого огня, как ей только пятки не обжигает?

— Добрый вечер, — Фома не знал, что следовало сказать, чтобы они перестали видеть в нем врага. Да и когда это Святая Церковь была кому врагом?

— Добрый, — ответил один, тот самый, который привел в пещеру. И снова молчание. Нежить улыбается. Почему она улыбается? Уж не потому ли, что успела словами сладкими смутить разум этих людей? Уж не потому ли, что задумала недоброе?