Книга желаний (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 33

— А из замка мы по воздуху выберемся? — Сварливо поинтересовалась "она". — Или святые братья продемонстрируют чудо телепортации?

Про телепортацию Вальрик не понял, о таких чудесах ему слышать не доводилось. Впрочем, Вальрик сомневался, что монахи вообще способны творить чудеса, иначе испепелили бы нападавших взглядом, а не отстреливались, как обычные люди.

— Проучить бы тебя, чтоб не ботала, — буркнул князь. — По подземному ходу выйдете. Аккурат под башней начинается.

— А ты?

— Это мой дом, и не одна сволочь не ступит на его порог до тех пор, пока я жив! Да и не окончено еще тут… поглядим, кто кого…

— Я тоже остаюсь.

Подзатыльник, отвешенный отцом, послужил решающим аргументом в пользу завершения спора. Самое обидное, что это видели все. Вальрик едва не расплакался от злости — ну почему с ним обращаются, как с ребенком? Он ведь взрослый, он имеет право решать.

Дальнейшие события он запомнил плохо. Князь втолковывал, как управлять тварью при помощи желтого браслета, а Вальрик думал лишь о том, что его снова прогоняют.

Обида некоторое время грызла изнутри, а потом выплеснулась в логичную и понятную мысль — отец снова отослал его прочь! Вся эта царственная продуманная речь про подвиги, про долг, про обязательства перед человечеством — ложь от первого до последнего слова. Его снова отсылают прочь. А это не честно! Все сражаются, а он должен бежать. Он — не трус и никогда не был им! И не станет бежать!

Цепкие лапы худого, костлявого монаха с изуродованным шрамами лицом, держали крепко. Вальрик покорно шел, все равно куда… его прогнали… снова прогнали.

И лишь увидев дыру, в которую надлежало спуститься, Вальрик понял, что следует делать. Отец отдал ему власть над Коннован? Что ж, теперь у Вальрика имеется оружие, способное спасти всех. Он-то знает, на что способна вампирша. Коннован — оружие, а Вальрик имеет право распорядится этим оружием по своему усмотрению. А значит из замка он не уйдет: Вальрик это решил твердо. И столь же твердо приказал:

— Мы возвращаемся.

Он был готов к возражениям, спорам, к чему угодно, но только не к тому, что произошло: на голову обрушилась тяжелая и болезненная темнота.

Было страшно. Никогда прежде Фоме не доводилось испытывать такого животного, стыдного страха, когда тело цепенеет, а в голове на месте слов молитвы защитнику всех людей святому Гейтсу образуется гадкая пустота, которая моментально заполняется ужасом. Если бы не брат Морли и брат Рубеус, Фома погиб бы в первые минуты боя. Но, Господи всемилостивейший, как же ему было страшно!

Но больше всего Фому поражало хладнокровие, с которым братья-монахи ввязались в схватку. Они нажимали на спусковой крючок без малейших колебаний, абсолютно не задумываясь над тем, что отнимают чужую жизнь. Мало того, брат Морли, отправляя очередного нападавшего в преисподнюю, весело хохотал, и Фома каждый раз вздрагивал — а ну как к толстяку подкралось то самое, неизвестное колдовство "газ" и вместе с ним безумие.

Когда же князь Володар повелел уходить из замка, Фома, признаться, неимоверно обрадовался и тут же устыдился этой радости, которая являлась несомненным признаком малодушия. Однако умирать было так страшно, что не помогала даже вера в вечную жизнь после смерти. Фома униженно молил Господа об отсрочке, и Великий, Всемогущий Бог внял. Здесь, под землей было тихо и спокойно, никакого хохота, никаких выстрелов, лишь шлепанье ног по полу, тяжелое дыхание соратников и невнятная брань Морли.

— Тысяча чертей, — толстяк, испустив очередное проклятие, тут же покаялся, — прости Господи, но этот мальчишка весит столько, словно отлит из чистого золота.

— Скоро он очнется, — безо всякой радости произнес Фома. Ему было стыдно за свой страх и испытываемую в данный момент радость, тем паче, что Вальрик, которому было столько же лет, сколько и Фоме, выказал завидную отвагу. Подумать только, нарушить приказ отца! Приказ брата Рубеуса! Повернуть назад! Фома восхищался и… завидовал. А зависть порождала злость. Хотелось фырчать и плеваться искрами, как факел, который поручили нести Фоме.

— Вряд ли скоро, рука у Рубеуса тяжелая, и удар хороший, так что тащить мне его и тащить. Ну, оно и к лучшему, уж можешь мне поверить, мальчонка — самодур, мало его батька порол, ох мало… — И, поправив ношу, толстяк прибавил шагу. — А ты, давай, вперед лучше, свети, а то темень, как у беса под хвостом, прости Господи. Держи факел, кому сказал, а то не видно ни черта!

Фома подчинился, хотя и обидно, он же не виноват, что факел такой тяжелый, руку вниз тянет. А на шее сумка с книгой и пистолетом, к которому Фома так и не прикоснулся. Не отсырела бы книга. А, если желтый дым страницы повредил? Как бы глянуть? Попросить Морли факел подержать? Он разозлится, значит, придется ждать привала, должен же быть привал! А пока, дабы отвлечься от мрачных мыслей, Фома решил сочинить новую главу. Это будет примерно так: "Подземный ход был на удивление широк и просторен, словно великие титаны древности вознамерились построить в глубине недр земных чудесный град, однако же сгинули, не доведя задуманное до конца. Даже темнота, коею не способны разогнать слабые огни наших факелов…" — на этом месте Фома покосился на влажную стену, по которой медленно ползло рыжее пятно. Какими словами описать ее? Например, так: "даже темнота не в силах сокрыть величие стен из неведомого материала, похожего на камень, и вместе с тем гладкого, точно стекло". Дальше нужно написать про прошлое, про то, что на этом месте могли цвести дивные сады и бродить звери, как написано в Священной книге, это был бы настоящий рай на земле…

Тут Фома споткнулся и, едва не упав в отнюдь не райскую воду, выпустил факел из рук, тот обиженно зашипел, и Фома поспешил поднять его. Господи, только бы не погас, только бы не погас…

— Под ноги смотри! — Рявкнул Морли. — А то и сам шею свернешь, и мы с тобой тут подохнем.

— От чего? — Теперь Фома держал факел обеими руками. К счастью, просмоленное дерево выдержало купание в воде, огонь не погас. А вот раздражение брата Морли росло с каждым шагом.

— От голода, жажда и дурости твоей.

— Стой, дальше нельзя. — Из темноты перед самым носом Фомы вынырнул человек: высокий, крепко сбитый парень из ее команды.

— Почему?

— Она не велела. — Парень, чье имя Фома не помнил, лениво потянулся. — Сказала ждать здесь.

— А сама где? — Морли оттеснил Фому назад, и теперь тому оставалось вслушиваться в разгорающуюся ссору. Толстяк был взбешен, и Фома опасался, что ссора в любой момент перейдет в драку. Что ему тогда делать?

— Впереди что-то есть.

— Да ни черта там нету! Сбежать ваша мамочка решила, а ты дурак, и поверил!

Парень на выпад не отреагировал, чем еще больше разъярил Морли. На всякий случай Фома отошел подальше, уповая на то, что скоро появится брат Рубеус и все решит. Вон, рыжие пятна факелов совсем уже близко.

— С дороги! — Морли всем своим немалым весом надвинулся на парня.

— Нет.

— Ты, ублюдок, променявший род людской на одну кровососку, если ты сейчас…

— Что здесь происходит? — Холодный тон брата Рубеуса подействовал на спорщиков подобно хлысту.

— Да тут… Этот… — Толстяк отпустил такие ругательства, что Фома поежился.

— Дальше идти нельзя, пока Коннован не вернется, — спокойно повторил парень. Фома вдруг вспомнил его имя — Ильнар, нет, Ильяс. Точно, Ильяс… Рубеус думал недолго.

— Привал. — Скомандовал он.

— Проклятье. — Рыкнул Морли. — И ты туда же.