Северный пес - Крушина Светлана Викторовна - Страница 21

— Лекаря?

— У меня была сломана нога. Когда меня арестовывали, с солдатами был магик… — последовал кривая улыбка, больше похожая на оскал или судорогу. — Он немного перестарался, когда пытался… деактивировать меня. А касотцы были заботливы. После каждого допроса они присылали лекаря…

— Так значит, этот касотец должен тебя знать?

— Должен, но прошло много лет, да и я… сильно изменился. Он не узнал меня там, в лагере. Может быть, не вспомнил и теперь.

— Так где же доказательства твоих слов? — сухо спросил тан Локе.

— Я же говорила, — вмешалась Джулия. — Может быть, касотец и не узнал Грэма, но он спрашивал, где они могли встречаться. Значит, его лицо все-таки показалось касотцу знакомым.

Пес коротко глянул на нее и пожал плечами.

— Возможно. Хотя он может не помнить моего лица, но должен помнить человека, причастного к похищению принца… Спросите его. Впрочем, я думаю, что он ни за что не признается теперь, даже если и помнит. Если он так упорно отрицает факт своего родства с императором, то едва ли подтвердит мои слова.

— Вот именно, — кивнул тан Локе. — А что же хотели узнать у тебя касотцы, и, в частности, император, раз так жестко допрашивали?

— Много чего: откуда я взял перстень, как нам удалось проникнуть в крепость, кто нам помог, показал дорогу, поддержал легенду… был ли еще кто-нибудь с нами… еще что-то, я уже не помню сейчас.

— И ты рассказал?

— Вот этого не могу сказать, — медленно проговорил Пес с какой-то мучительной, болезненной иронией. — Я, видите ли, не всегда помнил себя…

Повисла пауза, нарушенная парой тихих слов, брошенных друг другу таном Локе и Изолой. Джулия не очень прислушивалась к тому, о чем шептались офицеры, она присматривалась к Псу, который сидел, слегка ссутулившись, склонив голову. На лице его было ясно написано усталое безразличие, даже яркие глаза как-то потускнели, полускрытые опущенными белыми ресницами.

Офицеры, наконец, закончили короткое совещание, и снова заговорил тан Локе, обращаясь к Псу:

— Ты свободен. То есть, я хочу сказать — пока свободен. Это не последний наш разговор, если будет на то воля богов… Хаген, пусть твои парни проводят его до казарм.

Наинец вскочил со стула, будто подброшенный невидимой пружиной:

— Благодарю покорно, я сам доберусь.

Тан Локе в большом сомнении окинул его взглядом:

— Ты уверен?

— Господа! — Джулия поднялась со своего места, поняв, что про раны Пса никто тут не помнит, включая и самого Пса. — Позвольте напомнить, что Грэм был ранен, и нуждается в присмотре лекаря. Я бы просила разрешения сопроводить его не в казармы, а к господину Рональду, чтобы тот мог осмотреть рану и сделать перевязку.

— И впрямь, — тан Локе словно только сейчас заметил запятнанную кровью повязку на плече Пса. — Наше положение таково, что важен каждый человек. Проводите его к господину Рональду, десятник.

Джулия поспешно отсалютовала и подскочила к Псу, подхватила его под локоть. Он попытался отстраниться, но она вцепилась в него, как Борон в новую душу, и поволокла его за собой, на ходу прошипев:

— Не упирайся! Надо убраться отсюда побыстрее.

Таким образом они вышли в коридор, и едва за ними захлопнулась дверь, Пес снова застроптивился:

— Что за спешка?! Что еще взбрело тебе в голову?!

— Ты хотел еще разок прогуляться с Хагеновскими ребятами? — сердито поинтересовалась Джулия. — Скажи-ка, кто из них тебя так разукрасил? Молчишь? Ну, молчи… С тобой вообще все в порядке? Ты неважно выглядишь.

Он усмехнулся и покачал головой.

— Я просто устал, Джули. Знаешь, чего я больше всего хочу? Я хочу лечь, уснуть и никогда не просыпаться. Много лет я молю Борона об этой милости, но он не слышит меня.

Да, Пес был явно не в себе. Подобных откровенностей, да еще приправленных таким отчаянием в голосе, от него еще не слыхивали… Тем большее впечатление они произвели на Джулию. Впрочем, ни раскисать сама, ни давать раскиснуть Псу она не собиралась, и потому, скрывая невольную жалость, только иронично хмыкнула:

— Зачем молить, все в твоих руках. Ты всегда можешь убить себя сам. А вообще, кончай молоть чепуху.

— Я не могу убить себя сам, — очень серьезно сказал он. — Смелости не хватает.

— Грэм! — окончательно рассердилась Джулия. — Вот как дам сейчас тебе по дурной башке, чтобы не нес околесицы! Как малый ребенок, клянусь Рондрой…

— Хуже, Джули, хуже, — в глазах его вспыхнул отсвет прежнего бешеного, насмешливо-злого огня. — Куда мы идем?

— К Рональду, я же сказала…

— Опять будет пичкать меня всякой гадостью?..

Джулия не стала отвечать. Она не ожидала, что этот жесткий, злой и не боящийся ничего на свете (ну разве что только темных подвалов) парень может вести себя как пятилетний ребенок, болтать чушь и капризничать.

— Опять во что-то вляпался? — Рональд только головой покачал, взглянув на разбитую физиономию Пса. — Любишь ты неприятности, парень.

— Это неприятности любят меня, — серьезно отозвался наинец. — Любовь до гроба.

— Да уж вижу… Кто это тебя так?

— О косяк ударился… Господин лекарь, нельзя ли побыстрее? Что-то слишком часто и слишком долго я стал у вас засиживаться.

Рональд оторвался от своих пробирок, в которых смешивал какие-то жидкости и порошки, оглянулся через плечо, приподняв бровь:

— Ты куда-то спешишь?

— Мы вообще-то в осаде, — с нескрываемым ехидством отозвался Пес.

— Я в курсе, — было очень трудно вывести лекаря из себя. — Только на твоем месте я поменьше думал бы об этом. И побольше о том, как остаться целым к началу сражения. С твоим норовом шансов у тебя, прямо скажем, маловато. А что касается осады и планируемого прорыва, подумай о том, что в твоем состоянии пользы от тебя будет немного. Тебе бы выспаться хорошенько… — Рональд закончил свои алхимические действия, вылил получившуюся жидкость в плоскую чашу и бросил туда же чистые полосы материи; после этого принялся аккуратно снимать повязки с плеча Пса. — Я слышал, ты был в карцере.

— Был, — вздрогнув, ответил наинец.

— Не дергайся. Кошмары еще мучают тебя?

— Я… — Пес одарил Джулию непонятным взглядом, от которого ее почему-то пробрала дрожь. — Нет. Уже нет.

Врет он все, возмутилась Джулия про себя и уже хотела повторить то же самое вслух, но почему-то промолчала.

— Да? Значит, спишь ты хорошо?

— Просто отлично, господин лекарь.

Рональд молча кивнул и, осмотрев рану, которая уже начала затягиваться, извлек из чаши бинты, тщательно отжал их и вдруг повернулся к Джулии:

— А вам, кстати, совершенно необязательно сидеть здесь. Вас, наверное, ждут свои дела.

— Мое дело — проследить, чтобы с Грэмом все было в порядке, — суховато ответила Джулия.

— Это, вообще-то, мое дело, — чуть усмехнулся Рональд. — Впрочем, как пожелаете, конечно…

— И куда ты отведешь меня теперь? — после визита к лекарю все прежнее ехидство, весь злобный яд вернулись в голос Пса. — В казармы или опять в свою спальню?

И чем только он так нравится мне? — с недоумением подумала Джулия (который уже раз, впрочем!) Временами можно подумать, что язык у него во рту не обычный, человеческий, а раздвоенный, как у змеи.

— Куда бы тебе хотелось? — спросила она, стараясь не показывать раздражения и напустив в голос как можно больше слащавого яду.

— В твоей кровати, конечно, гораздо приятнее спать, чем на казарменной койке. Кроме того, в ней снятся весьма интересные сны.

— Ты же сказал, что не видел вообще никаких снов, — фыркнула Джулия.

— Кое-какие все же видел.

— Какие же?

Он вдруг остановился и заставил остановиться и ее, положив руку ей на плечо. Джулия развернулась и наткнулась на его взгляд — напряженный, вопрошающий, ищущий. И, что самое странное, в глубине его бешеных глаз она заметила — или ей только показалось? — сомнение и неуверенность. Те чувства, наличие которых в нем она никогда и заподозрить бы не могла.