Голос дороги - Крушина Светлана Викторовна - Страница 7

Все понимали, что дело тут не только и не столько в пойманном мальчишке. Поэтому жертва, получив пару пинков для ускорения, была отпущена с миром. Всеобщее внимание переключилось на Грэма, и тот без особого удивления обнаружил, что окружают уже его. К драке он был готов, хотя и не рассчитывал отделаться на этот раз парой синяков. И сначала он очень удивился, когда понял, что бить его не собираются. Но вскоре понял — почему. У Роджера появилась хитроумная идея. Он знал, что мальчишку, изгнанного из шайки, остальные компании к себе не примут, а начнут травлю. Строптивцу, решил он, хорошо бы на своей шкуре испытать, что значит стать дичью — такой урок будет гораздо нагляднее примитивного избиения. Намаявшись, строптивец вернется с повинной, над ним можно будет еще немного поиздеваться, потом даровать прошение, и все станет по-прежнему. Но Роджер не учел двух обстоятельств. Первым был упрямый характер строптивца. Казалось бы, за пять лет Роджер мог бы хорошенько изучить приятеля, но он был слишком упоен собственной гениальностью и забывал о мелочах, которые, тем не менее, портили весь его великолепный. Вторым обстоятельством был Брайан, но его не учитывал и Грэм, поскольку никто еще не знал, что они должны в ближайшее время встретиться.

Беседовали бывшие приятели недолго. Роджер заявил, что ему надоели штучки Соло, и если тот хочет держаться коллектива, то пусть поумерит свой пыл непокорства и делает, что ему говорят, а если он будет и дальше так выпендриваться, пусть катится к Безымянному. В ответ Грэм высказал все, что он думает о самозваном главаре шайки. Далее последовал короткий, но весьма шумный разговор. Без рукоприкладства, впрочем. Грэму велели убираться подальше и впредь не появляться в районе под угрозой физической расправы, и Роджер с компанией гордо удалился. Грэм понял: ему следует немедленно бежать и искать укрытие.

Следующие несколько недель ему пришлось ох как худо, на него открыли охоту все шайки. Компанию Роджера не любили, и не в последнюю очередь — за жестокость и немалые амбиции предводителя. Когда же стало известно, что один из членов группы изгнан, все очень обрадовались. Никто и не подумал принять изгоя к себе, зато все начали устраивать облавы и хвастаться друг перед другом, что изловят жертву первыми. Они не могли навредить Роджеру лично, но рады были отыграться хотя бы на одном из членов ненавистной компании.

Пришла пора сматываться из Карнелина, но Грэм все еще медлил. Здесь он вырос, здесь была могила его матери — он не мог просто так уйти. Он метался по городу, не зная, куда приткнуться. Узнавали его в два счета, спасибо белым волосам. Но надежды Роджера не оправдались: у него даже и мысли не возникло, что можно вернуться к приятелям. Однажды, в полном отчаянии, он решился на самоубийственный поступок. Он попросился в другую компанию, понадеявшись на снисхождение: именно к этой шайке принадлежал мальчишка, за которого он однажды заступился. Много лет спустя он так и не мог понять, каким чудом ему удалось улизнуть невредимым. После такого негостеприимного приема он больше ни к кому уже не совался.

Грэм держался до последнего, но наконец понял, что погибнет, если останется. И он уже собрался бежать из Карнелина, но не успел. Точнее, ему не дали. Сколько ни крутись по городу, отыскивая укромные местечки, все равно один против многих долго не протянешь. Его поймали. Засада была организована почти профессионально, и он попался, просто не мог не попасться. И место было идеальное — глухая подворотня, где никто не мог помешать расправе.

Противников было человек десять, и они накинулись всей кучей. Его сразу же сбили с ног, и сопротивляться было просто немыслимо, удары сыпались со всех сторон. Он уже почти потерял сознание, когда мальчишки вдруг кинулись врассыпную. Грэм хотел было подняться, но бок пронзила жгучая боль, и он снова повалился на землю. Сильно болела и кружилась голова, тошнило. Скорчившись на земле, он скорее почувствовал, чем увидел, как над ним склоняется какой-то человек. Человек что-то говорил, а может, спрашивал, но слов Грэм не разбирал. Уже на грани потери сознания, он вдруг понял, как его подняли и понесли куда-то. Тогда он окончательно провалился во тьму.

Спасителем его оказался Брайан, который шел мимо и услышал подозрительную возню и пыхтение. Кто другой прошел бы себе мимо, сделав вид, будто ничего не заметил. Но ему до всего в жизни было дело. Он свернул в подворотню, и тут уж увидел и прыснувших в стороны «охотников», и распластанного по земле избитого мальчишку.

Очнувшись и разлепив глаза, Грэм увидел над собой темное плоское лицо Брайана и услышал его сочувственный вопрос: "За что же тебя так дружки отделали, парень?". Он не ответил и отвернулся, недоумевая, кто этот человек и что ему нужно.

Брайан был бедный плотник, круглый сирота, как и Грэм, живущий только тем, что приносила ему работа в мастерской. Происхождение его было покрыто мраком тайны, но в его жилах явно текла южная горячая кровь; и внешность, и характер его с полной очевидностью это подтверждали. Тщеславия в Брайане было достаточно, чтобы полюбить Анастейжию, дочь карнелинского банкира, которая — о чудо! — отвечала ему взаимностью. Помимо тщеславия, в его характере имелось еще немало неприятных черт, в том числе — бешеная вспыльчивость, через которую он постоянно страдал. Внешне он выглядел суровым и недобрым человеком, но сердце его было гораздо мягче, чем могло показаться с первого взгляда.

Он принес избитого найденыша в свой бедный дом и взялся его выхаживать. Анастейжия, навещавшая возлюбленного каждый день, тоже не пожелала оставаться в стороне. Она нашла лекаря, который осмотрел Грэма и установил наличие переломов правой ноги и двух ребер. И порадовал внимавшего ему с тревогой Брайана сообщением, что мальчик, вероятно, останется хромым на всю жизнь. Анастейжия едва не расплакалась и стала умолять лекаря сделать все возможное для излечения Грэма, чем страшно удивила последнего. Он силился и не мог понять, почему совершенно чужие люди так о нем заботятся; он слишком привык во всем полагаться только на себя. Поначалу Анастейжии, да и Брайану тяжко с ним приходилось: разговорить его было невозможно, на вопросы он почти не отвечал, только огрызался и щетинился. Всякую заботу о себе он воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Возможно, он вел себя неблагодарно, но он ведь и не просил никого о помощи! В тогдашнем мрачном состоянии духа он скорее с благодарностью принял бы смерть, а не излечение.

К его счастью, Брайан и Анастейжия обладали просто безграничным запасом терпения и спокойно сносили его поведение. Наткнувшись на стену угрюмого молчания, они просто перестали задавать вопросы. Девушка теперь, оставаясь с Грэмом и хлопоча по хозяйству, вела беседы вроде как сама с собой, и он невольно прислушивался. Брайан же вообще говорил мало.

Но дни шли, и Грэм все реже рычал на своих спасителей. Он понял (не без внутренней паники), что привязывается к молчаливому, вспыльчивому и мрачноватому Брайану и его красноволосой юной подружке. Анастейжия ему начинала нравиться — веселая и подвижная, она во время своих приходов озаряла весь дом подобно солнышку. Прислушиваясь к разговорам, Грэм начинал понимать всю сложность отношений молодой пары. Брайан был влюблен, влюблен безнадежно, поскольку понимал, что никакого будущего у них нет. Отец Анастейжии, банкир, был влиятельным человеком, и уж конечно он не позволил бы единственной дочери (у него было еще трое детей, но все — сыновья) выйти замуж за бедного плотника. Впрочем, пока ни он, ни мать даже не подозревали о влюбленности дочери, а все ее отлучки из дому, если уж они очень сильно бросались в глаза, покрывал ее старший брат, человек на редкость демократичный. Он был посвящен в тайну сестренки и не возражал против ее отношений с Брайаном, только помочь ничем не мог. Безнадежность положения сводила Брайана с ума. Анастейжия же, по причине юных лет, редко заглядывала в будущее больше чем на два-три дня, и поэтому всегда была в хорошем настроении.