Кровавая комната - Картер Анджела - Страница 10
- Предыдущая
- 10/40
- Следующая
— По всему побережью рассказывают всякие истории, — сказал он.. — Когда-то жил один маркиз, который на материке охотился на молодых девушек; он гнал их собаками, как лисиц. Мой дед слыхал от своего деда о том, как маркиз вынул однажды из седельной сумки отрубленную голову и показал ее кузнецу, когда тот подковывал его лошадь. «Прекрасная особь, брюнетка… да, Гийом?» А это была голова жены того кузнеца.
Но в наши, более демократические, времена маркизу приходилось совершать путешествие в Париж, чтобы поохотиться в гостиных и салонах. Я задрожала, и Жан-Ив почувствовал это в тот же миг.
— О мадам! Я думал, это всего лишь бабушкины сказки про всякую нечисть и привидения, чтобы стращать непослушных детей! Но откуда вам, не знакомой со здешними местами, знать, что старинное название этого места — Кровавый Замок?
И действительно, откуда бы мне знать? Не считая того, что в душе я всегда знала: хозяин этого замка станет моим палачом.
— Слушайте! — внезапно произнес мой друг. — Море поменяло тональность; должно быть, скоро утро. Начинается отлив.
Он помог мне встать. Я выглянула в окно и посмотрела в сторону берега на дорогу, мокрые камни которой влажно мерцали, освещаемые неярким огоньком, показавшимся на том краю мглы, и с почти невообразимым ужасом, силу которого я не могу вам передать, я увидела вдали, далеко-далеко, неумолимо приближающиеся огни его огромной черной машины, лучи фар которой пробивались сквозь густой туман.
В самом деле, мой муж возвращался; на сей раз это уже не шутки.
— Ключ! — воскликнул Жан-Ив. — Нужно вернуть ключ на связку к остальным. Как будто ничего не произошло.
Но ключ был все еще покрыт пятнами крови, я помчалась в ванную комнату и сунула его под кран с горячей водой. В раковине забурлила алая вода, однако следы крови не смывались, как будто сам ключ кровоточил. Бирюзовые глаза дельфинов насмешливо подмигнули мне; они-то знали, что мой муж куда умнее меня! Я стала тереть пятно щеткой для ногтей, но оно все равно не смывалось. Я думала о том, что машина, наверное, уже неслышно подъезжает к закрытым воротам замка; чем больше я терла, тем ярче становилось кровавое пятно на ключе.
В сторожке привратника звякает колокольчик. Заспанный сын привратника откидывает лоскутное одеяло, зевает, натягивает через голову рубаху, просовывает ноги в сабо… не спеши, не спеши; как можно дольше не открывай двери своему хозяину…
А кровавое пятно словно издевалось над водяной струей, которая лилась из пасти хитроглазого дельфина.
— У вас больше нет времени, — сказал Жан-Ив. — Он уже здесь. Я знаю. Я останусь с вами.
— Нет! — сказала я. — Немедленно возвращайтесь в свою комнату, я прошу.
Он заколебался. Я подбавила в свой тон металла, потому что знала: я должна встретить своего хозяина одна.
— Оставьте меня!
Как только он ушел, я схватила ключи и пошла к себе в спальню. Дорога за окном была безлюдна; Жан-Ив оказался прав, мой муж уже в замке. Я плотно задвинула шторы, разделась, задернула вокруг себя полог, и в тот же миг терпкий аромат юфти возвестил о том, что мой муж снова рядом со мной.
— Дорогая!
С самой предательской и похотливой нежностью он поцеловал мои глаза, а я, изображая только что проснувшуюся новобрачную, обвила его руками, ибо от моего притворного молчаливого согласия зависело мое спасение.
— Меня обошел да Сильва из Рио, — насмешливо произнес он. — Мой нью-йоркский агент телеграфировал мне в Гавр и тем самым избавил от напрасного путешествия. Так что, любовь моя, мы можем продолжить наши прерванные утехи.
Я не поверила ни единому его слову. Я знала, что веду себя в точности согласно его желаниям; разве не для этого он купил меня? Обманным образом меня вынудили предаться этой безграничной тьме, отыскать источник которой я была призвана во время его отсутствия, и теперь, когда я столкнулась с этой потаенной стороной его существа, проявлявшейся только перед лицом его собственных ужасных пороков, я должна заплатить цену своего новоприобретенного знания. Тайна ящика Пандоры; но он сам дал мне в руки этот ящик, зная наперед, что я должна разгадать его секрет. Я играла в игру, где каждый ход был предначертан судьбой столь же всемогущей и жестокой, как и он, потому что он сам был воплощением этой судьбы. И я проиграла. Проиграла, не разгадав вовремя загадку невинности и порока, которую он мне загадал. Проиграла так, как проигрывает жертва своему палачу.
Его рука скользнула по моей груди под простынями. Мои нервы напряглись, и, не в силах удержаться, я отпрянула при его интимном прикосновении, ибо оно напомнило мне погибших жен в подвальном склепе и тернистые объятия Железной Девы. Когда он заметил мою строптивость, глаза его затуманились, но страсть не улеглась. Он облизал языком свои алые, и без того уже влажные, губы. Молчаливо, загадочно он отодвинулся от меня, чтобы снять пиджак. Он снял золотые часы и, как порядочный буржуа, положил их на прикроватный столик; выгреб из жилета звонкую мелочь и начал — о боже! — с наигранной озабоченностью похлопывать себя по карманам, недоуменно скривив губы, как будто что-то ища. Затем он поворачивается ко мне и с устрашающе-мрачной торжествующей улыбкой восклицает:
— Ну конечно же, ведь я отдал ключи тебе!
— Твои ключи? Ах, ну да. Они здесь, под подушкой… подожди-ка. Ах нет. Где же я их оставила? Помнится, без тебя я коротала время за роялем. Ну конечно! Они в музыкальной гостиной!
Внезапно он швырнул на кровать мой пеньюар из старинного кружева.
— Пойди и принеси их!
— Сейчас? Сию минуту? Это не может подождать до утра, дорогой?
Я старалась выглядеть соблазнительной, я видела себя, бледную, склонившуюся, как стебелек, попираемый безжалостной ногой, — дюжину хрупких, трогательных девушек, отражающихся в дюжине зеркал, и я видела, с каким трудом он сопротивляется мне. Если бы он подошел ко мне и присел на кровать, я бы его задушила.
Но он глухо прорычал:
— Нет, я не могу ждать. Сейчас.
Комната наполнилась неземным рассветным сиянием; не верилось, что до сих пор в этом ужасном месте я лишь однажды встречала рассвет. Но делать было нечего: пришлось идти за ключами в музыкальную гостиную, молясь о том, чтобы он не стал рассматривать их слишком пристально, умоляя Бога, чтобы глаза изменили моему мужу, чтобы его поразила внезапная слепота.
Когда я вернулась в спальню, неся связку ключей, которая позвякивала при каждом шаге, словно какой-нибудь странный музыкальный инструмент, он сидел на кровати без пиджака, в одной безукоризненно белой рубашке, обхватив голову руками.
И мне показалось, он был в отчаянии.
Странно. Невзирая на свой страх перед ним, который сделал меня белее моих одежд, я чувствовала, что в тот момент от него исходил отвратительный дух совершеннейшего отчаяния, зловонный и мрачный, словно окружавшие его лилии вдруг все разом начали загнивать или юфтевая кожа, запах которой сопровождал его повсюду, стала разлагаться на составляющие — свежесодранные шкуры и ворвань. В комнате царила гнетущая атмосфера его тяжелого, хтонического присутствия, так что кровь застучала у меня в ушах, как будто я оказалась низверженной на самое дно морской пучины, а надо мной бушевали волны, с грохотом разбивающиеся о берег.
Моя жизнь была в моих руках вместе со связкой ключей, и через мгновение мне предстояло отдать ее в эти руки с холеными ногтями. Увиденное в той кровавой комнате явственно говорило о том, что мне не следует ждать пощады. И все же, когда он поднял голову и пристально, словно не узнавая, посмотрел на меня невидящими, полуприкрытыми глазами, сквозь страх я почувствовала жалость к нему, к этому человеку, который жил настолько странно и уединенно, что, полюбив его достаточно сильно, чтобы последовать за ним, я должна была умереть.
Каким ужасно одиноким было это чудовище!
Монокль выпал из его глаза. Курчавая шевелюра была взъерошена, словно он в рассеянности теребил ее. Я видела, что налет безразличия исчез с его лица, и теперь его переполняло сдерживаемое возбуждение. Он потянулся, чтобы взять фишки, которые были ставкой в игре любви и смерти, и рука его слегка дрогнула; он обратил ко мне лицо, в котором угадывалось мрачное безумие, состоящее, как мне показалось — да, да, — из ужасающего стыда и страшного, порочного ликования, когда он постепенно удостоверился в глубине моего грехопадения.
- Предыдущая
- 10/40
- Следующая
