И вспыхнет пламя - Коллинз Сьюзен - Страница 64
- Предыдущая
- 64/66
- Следующая
27
Все рушится разом. Из земли бьют фонтаны грязи, корней и обрывков растений. Деревья окутываются пламенем. Даже небо вдруг расцветает яркими всполохами. Его-то зачем забрасывать бомбами? Ах да, это фейерверки. Настоящие взрывы гремят внизу. Должно быть, распорядителям показалось мало уничтожить арену вместе со всеми трибутами. Решили добавить зрелищности нашим кровавым смертям.
Позволят ли хоть кому-нибудь выжить? Будет ли в семьдесят пятом сезоне Голодных игр свой победитель? Может, и нет. Ведь это Квартальная бойня, в конце концов, и... что там прочел президент на карточке?
«...дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия...»
Даже самый сильный среди сильнейших не должен торжествовать. Наверное, в этой Игре никто и не собирался короновать победителя. Или мой бунт развязал распорядителям руки.
Прости меня, Пит. Прости, пожалуйста, что не спасла тебя.
Какое там «не спасла»! Скорее украла последнюю надежду, обрекла на гибель, разрушив силовое поле. Может, играй мы все точно по правилам, его оставили бы в живых.
Планолет появляется надо мной без предупреждения. Была бы сейчас тишина и окажись поблизости пересмешница, я все поняла бы раньше. Джунгли умолкли бы, а потом раздался бы голос птицы, предвещающий появление капитолийского летательного аппарата. Но моим ушам никогда не различить подобных тонкостей в разгар бомбежки.
Челюсти выпадают из планолета и замирают прямо надо мной. Металлические когти сгребают меня в охапку. Хочется закричать, убежать, вырваться на свободу, но я словно заледенела и не могу ничего поделать. Разве что в отчаянии надеяться умереть, прежде чем надо мной склонятся сумеречные фигуры, ожидающие наверху. Не для того же меня забирают, чтобы короновать. Хотят насладиться моей максимально медленной и публичной казнью.
Худшие опасения подтверждаются, когда надо мной первым делом возникает лицо Плутарха Хевенсби, главного распорядителя. В какой беспорядок я превратила его красивые Игры с их аккуратно тикающими часами, с ареной для победителей! Он еще понесет наказание за свою неудачу, возможно, даже поплатится жизнью, однако прежде увидит, как покарают меня. Его рука тянется в мою сторону – чтобы ударить? Нет, гораздо хуже. Большим и указательным пальцем Плутарх закрывает мне веки. Беспомощно погружаюсь в кромешную темноту. Теперь со мной могут сделать все, абсолютно все, а я даже не увижу...
Сердце колотится с такой силой, что кровь начинает хлестать из-под самодельной повязки. Мысли туманятся. Вот бы истечь кровью, пока хирурги не принялись за дело... Беззвучно шепчу «спасибо» Джоанне Мэйсон за добросовестно нанесенную рану – и тут же лишаюсь чувств.
Медленно прихожу в себя. Чувствую, что лежу на мягком столе. В левой руке покалывает; кажется, в нее вставлены трубочки. Меня намерены оживить. Похоже, тихая смерть, да еще не у всех на виду, сама по себе могла бы стать своеобразной победой. Тело почти не слушается. С трудом разлепляю веки и поднимаю голову. Правая рука кое-как шевелится – словно плавник или, вернее, частично одушевленная дубинка. С моторикой очень плохо. Не могу понять, целы ли мои пальцы. Однако мне удается раскачать руку так, чтобы трубочки отвалились. Аппаратура пищит – вызывает кого-то. Я так и не успеваю увидеть кого, потому что теряю сознание.
...И снова выныриваю. Тоненькие трубочки на месте, руки привязаны к столу. Можно только открыть глаза и слегка приподнять голову. Я нахожусь в большой комнате с низкими потолками, наполненной серебристым светом. Вижу два ряда кроватей, обращенных друг к другу. До слуха долетает чье-то дыхание – должно быть, других трибутов. Прямо напротив лежит Бити, подключенный сразу к десятку аппаратов. «Черт, дайте нам умереть спокойно!» – мысленно кричу я. С размаху бьюсь затылком об стол, и перед глазами все гаснет.
Когда я окончательно, по-настоящему прихожу в себя, никаких уз нет и в помине. Поднимаю ладонь: пальцы на месте и послушно шевелятся по моей команде. Привожу свое тело в сидячее положение. Какое-то время сижу на столе, дожидаясь, пока комната перестанет качаться. Левая рука перебинтована, однако трубки свисают с прикроватной консоли.
Я здесь одна, не считая Бити, который по-прежнему лежит напротив, под присмотром армии аппаратов. Где же тогда остальные? Пит, Финник, Энорабия и... и... Джоанна, Рубака или Брут – к началу бомбежки один из них был еще жив. Наверняка распорядители пожелают казнить публично всех, кого смогут. Но куда же делись другие? Переведены из лазарета в тюрьму?
– Пит... – шепчу я.
Мне так хотелось его защитить. И я до сих пор не отказалась от своего намерения. Раз уж не получилось спасти ему жизнь, попробую хотя бы избавить напарника от мучительной смерти, уготовленной капитолийскими палачами. Нужно добраться до него раньше – и убить. Осторожно спускаю ноги со стола. Оглядываюсь, подыскивая оружие. На столике возле кровати Бити лежит прозрачный пакет со стерильными шприцами. Отлично. Наберу воздуха и введу в вену.
На мгновение замираю, раздумывая, не прикончить ли заодно и Бити. Но тогда мониторы начнут пищать, и меня поймают, не дав исполнить задуманное. Мысленно обещаю товарищу вернуться и подарить ему спокойную смерть.
На мне почти нет одежды, кроме тонкой ночной сорочки, так что шприц приходится сунуть под повязку на руке. У двери – ни одного охранника. Видимо, я угодила в бункер, выкопанный на много миль глубже Тренировочного центра, либо в одну из крепостей Капитолия, откуда побег немыслим. И ладно. Я ведь собираюсь не бежать, а только закончить свою работу.
Крадусь по узкому коридору к металлической двери. Та чуть приоткрыта. За ней кто-то есть. Достаю шприц и прижимаюсь к стене. Прислушиваюсь к долетающим до меня голосам.
– В Седьмом, Десятом и Двенадцатом дистриктах нарушены коммуникации. Зато в Одиннадцатом под контролем транспорт. По крайней мере, есть надежда подбросить им немного еды.
По-моему, это Плутарх Хевенсби. Впрочем, я лишь однажды с ним разговаривала. Хриплый голос задает какой-то вопрос.
– Нет, извини. В Четвертый я тебя переправить не могу. Но дал особое распоряжение, чтобы ее вернули при первой возможности. Большего я пообещать не могу, Финник.
Финник? Я судорожно пытаюсь вникнуть в смысл разговора. Точнее, сообразить, почему он происходит между Плутархом Хевенсби и Одэйром. Неужели парень так дорог Капитолию, что ему простили все преступления? А может, он просто не догадывался о намерениях Бити? Финник хрипит еще что-то. Голос у него срывается от безысходности.
– Не глупи. Это худшее, что ты мог бы сделать. Тогда ее точно убьют. А пока ты жив – будут охранять как наживку, – отвечает Хеймитч.
Хеймитч! Я с грохотом распахиваю дверь и нетвердым шагом вхожу. Наш бывший ментор, Плутарх, а также изрядно потрепанный Финник сидят за накрытым столом, однако никто не ест. В изогнутые окна струится дневной свет, вдали можно различить верхушки деревьев. Мы, оказывается, летим.
– Что, солнышко, надоело калечить саму себя? – раздраженно бросает Хеймитч. Но тут же подхватывает меня, сильно покачнувшуюся вперед. Ловит за руку, замечает шприц. – Ага, теперь она борется с Капитолием при помощи уколов! Вот почему тебя никто и не допускает к серьезным планам. – Я недоуменно раскрываю глаза. – Ну-ка, брось!
Хватка на запястье резко усиливается. Наконец ладонь раскрывается, и шприц падает на пол.
Хеймитч усаживает меня в кресло рядом с Финником.
Плутарх ставит передо мной тарелку с похлебкой. Кладет булочку. Сует в руку ложку.
– Поешь. – Его голос звучит куда теплее, чем у Хеймитча.
А тот усаживается напротив.
– Китнисс, я тебе расскажу, что происходит. Только молчи и не задавай вопросов, пока не разрешу. Поняла?
Я тупо киваю. И вот что мне удается узнать.
С первого дня, когда объявили Квартальную бойню, возник тайный заговор с целью вызволить нас с арены. Трибуты из Дистриктов номер три, четыре, шесть, семь, восемь и номер одиннадцать кое-что знали об этом. Хевенсби вот уже несколько лет является членом подпольной группы, готовящейся свергнуть власть Капитолия. Это его стараниями среди оружия оказался провод. Бити поручили пробить отверстие в силовом поле. Посылки с хлебом, который мы получали, несли в себе зашифрованное послание. Номер дистрикта, где его испекли, означал третий день, назначенный для побега. Количество булочек, то есть двадцать четыре, – час. Планолет явился из Дистрикта номер тринадцать. Бонни и Твилл из Восьмого, мои лесные знакомые, не заблуждались по поводу его существования и могущественных возможностей. Сейчас мы кружным путем направляемся именно туда. В большинстве дистриктов Панема полным ходом идет восстание.
- Предыдущая
- 64/66
- Следующая
