Вадимка - Алпатов Михаил Антонович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая

— Господин полковник, — козырнул ему сотник Карташов. — Для штаба нужен ещё один повар. Может быть, тут найдётся? Да денщик у меня обморозился, — разрешите взять одного в денщики?

— А он из вашего же револьвера пулю вам не всадит?

— Это едва ли! — улыбнулся сотник.

— Дело ваше! — махнул рукой полковник в знак согласия.

Карташов подошёл ближе к пленным.

— Повара есть?

— Я был поваром у Филиппова! — крикнул один.

— А я готовил в «Яре», — отозвался другой.

Сколько надежды послышалось Вадимке в этих голосах!

— Выходи оба!.. Выходи и ты! — сказал сотник совсем молодому парню, посиневшему от холода. Видно, сотник его выбрал себе в денщики. — Одевайтесь! — указал он на валявшееся на снегу обмундирование, на которое уже успело намести снегу.

Сотника Карташова Вадимка знал — о нем в обозе говорили, что он без офицерского гонору и очень справедливый человек.

— Все! — отрубил полковник и пошёл в штабной курень.

Вадимка сорвался с места и побежал ко двору, где стояла его бричка. Ему хотелось спрятать куда-то голову, чтобы не видеть и не слышать. Неужели этих людей расстреляют? А дома на хуторе старики говорили, что пленных расстреливать не полагается. Но скоро за станицей захлопали частые выстрелы, глухо доносившиеся сквозь пургу. Вадимка в страхе закрыл уши озябшими ладонями и горько заплакал. Но никто не услышал его плач, никто не подошёл к его бричке. До Вадимки никому не было дела. Долго плакал потрясённый парнишка, но когда на душе немного полегчало, он сказал своим коням:

— Не горюйте… Когда-нибудь вернёмся домой… Не всегда же будет такое.

Но тут рыдания снова стали его душить — кони-то стоят голодные, они надеются, что он их накормит!.. Вадимка смахнул слезы и пошёл выпрашивать у фронтовиков хоть охапку сена.

События у штаба, однако, не шли с ума, перед глазами появлялся грозный усатый полковник и пленные, понуро стоявшие перед ним.

…На этот раз Вадимке никто не дал сена. На свой двор он пришёл совсем грустный, на Гнедого и Резвого старался не глядеть.

Один из обозников сказал:

— Что? Зажурился? Вот то-то и оно!.. На фронте вот дела, видать, совсем хреновые. Придётся опять пятки салом смазывать. А ежели догонят?.. Тебе, парень, совсем будет труба. Красные сочтут тебя за добровольца и обязательно башку тебе отвинтят. И коней твоих заберут… Поневоле зажуришься!

…А потом фронт покатился дальше на юг. Вадимка хорошо помнил, как это началось. В тот день было тихо и пасмурно, пурга унялась. Они стояли в станице Хомутовской. Внезапно до них донёсся грохот артиллерии красных. Такого грохота Вадимка ещё никогда не слыхал. Из всех куреней люди выбежали на улицу. Фугасные снаряды — так их называли казаки — рвались где-то за станицей, но Вадимка хорошо видел, как высоко над землёй, ослепительно сверкнув, лопались шрапнели. Все поняли, что выдержать такое уже нельзя. Поднялась суматоха, по тревоге штаб стал грузиться на подводы, Вадимкину бричку завалили офицерским багажом. О сопротивлении уже никто не думал. Последний отступ начался.

…А на Кубань пришла весна, чаще выглядывало солнышко, снег начал быстро таять. Кубанский чернозём превратился в непролазную жижу. Кони брели в ней по колено, еле волоча повозки, увязавшие в грязи. Когда в Екатеринодаре переправились по железнодорожному мосту через Кубань, стало ещё труднее. Вся отступавшая армия втиснулась в две узкие линии, железную дорогу и просёлок, тесно жавшиеся друг к другу. По полотну железной дороги шли пешие. Люди, выбившись из сил, — а среди них было много тифозных — валились в грязь на откос насыпи. Другие шли мимо, стараясь на них не смотреть. По просёлку двигались всадники и подводы. Ослабевшие кони падали на дороге, тонули в жидкой грязи. Их бросали или из жалости пристреливали, повозку тоже приходилось бросать. Чем дальше уходили, тем все больше оставалось позади брошенных лошадей и повозок, а на насыпи умерших или умиравших людей. Вадимке было страшно. Чтобы не упали его Гнедой и Резвый, он в станицах во время ночлега старался не только добыть для них корму, но и отдавал им почти весь свой хлеб, который ему иногда выдавали.

— Я уж как-нибудь и без хлеба просижу на бричке. Мне-то что!

Почти после каждого ночлега утром в их обозе не досчитывались нескольких человек — казаки убегали, чтобы сдаться красным. Людей в обозе становилось все меньше. Вадимка сдаваться красным боялся, ему хорошо запомнились слова обозника в Хомутовской, что его сочтут за добровольца, отвинтят ему голову и коней заберут. А если красные догонят и сами возьмут его в плен? Такого Вадимка не допускал — красные по непролазной грязи двигаются ничуть не быстрее, чем отступающие. А вот если доедем до моря, тогда что? Об этом парень старался не думать. Там видно будет!

Не один раз на станицы, где ночевал обоз, нападали банды зелёных. Начиналась несусветная стрельба, густо посвистывали пули, в станице поднималась паника, отступавшие превращались в бегущих. Обоз, где был Вадимка, с возможной быстротой, какую позволяла грязь, старался выскочить из станицы. К счастью, дело ограничивалось только этим, зелёных Вадимка так и не видал. Его по-прежнему заботили не зелёные, а красные, которые будут решать судьбу белых.

Но вот, наконец, добрались они до моря. На окраину Новороссийска втиснулись с трудом. Город оказался забитым людьми, лошадьми и повозками. Гул голосов и конское ржанье напомнили Вадимке Покровскую ярмарку на берегу Донца рядом со станицей Каменской, куда он однажды ездил с дедом. По шоссе из Новороссийска в порт шла сплошная вереница пеших людей. Совсем недавно большинство из них были кавалеристами, а теперь коней пришлось бросить в городе. Для большинства казаков это было настоящее горе: ведь конь не раз спасал их в беде, они были привязаны к нему, как к верному другу. А вот теперь приходилось расставаться. Многие плакали. Казаки не рассёдлывали коней. Ослабив подпруги и разнуздав коня, они снимали с седла суму со скудным продовольствием. Вот один из казаков, погладив коня по гриве, безнадёжно махнув рукой, пошёл сгорбившись прочь, натыкаясь на людей. Другой, припав к конской шее, долго стоял, поглаживая своего друга по спине. Вадимка отвернулся.

По их обозу передали приказ — бросать подводы, брать с собой только еду и отправляться на пристань № 5. Бросить Гнедого и Резвого на произвол судьбы? С этим Вадимка не мог примириться. Как же ему быть? Подошёл офицер штаба — его багаж лежал на бричке Вадимки. Офицер сказал обозникам:

— Тех, кто дошёл до моря, красные будут считать самыми лютыми врагами. Они нас не пощадят… Снимайте чемоданы, надо спешить на пристань. Да прихватите подводчика — он пусть тоже тащит что-нибудь.

«А как же всё-таки с конями? — напряжённо думал Вадимка. — Кони-то не поены со вчерашнего дня. Пропадут же кони!» — И тут неожиданно к нему пришло решение. Пока снимали чемоданы, Вадимка побежал в дом, около которого они стояли, и спросил:

— А кто у вас тут извозом занимается!

Хозяин нехотя сказал:

— Через два двора живёт извозчик.

Парнишка опрометью подбежал к бричке, на которой уже не было чемоданов.

— Я сейчас! — крикнул он и погнал коней ко двору извозчика. Но ему с трудом пришлось пробираться сквозь толпу, запрудившую улицу.

Хозяин этого дома лежал на кровати, укрывшись с головой, — то ли хворал, то ли в этот недобрый час притворился хворым.

— Дядя! — выкрикнул запыхавшийся Вадимка. — Я вам отдаю коней вместе с бричкой. Возьмите, ради Христа!

Удивлённый хозяин выглянул из-под одеяла и молча уставился на мальчишку.

— Они только со вчерашнего дня не поёные. Напоите их обязательно… Кони… очень… очень… хорошие! — и Вадимка расплакался.

Он выбежал во двор. Прижался щекой к носу Гнедого, потом Резвого и понял, что уйти от своих друзей он не может. «Останусь с ними, и все!» — решил он.

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая