Вадимка - Алпатов Михаил Антонович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/29
• Следующая

— А чего она на меня-то налетела. Я-то тут при чем?

— Видишь ли, — продолжал дед, — ты ведь тоже из белых. Да начал с неё требовать. Вот она и не вытерпела… Человек она богатый, значит душа у неё наскрозь белая. А как ей любить белых, коли они мужа её убили. Теперь вот пришли красные; сказывают, они богатеньких вот-вот прижимать начнут. За что же ей любить красных? А ты её взял и растревожил. Вот и оказался в ответе и за белых и за красных!

— Она всё-таки злая баба! — твердил своё Вадимка.

— Я на своём веку повидал немало хозяев и скажу тебе так: хозяин, чтобы свой интерес соблюсти, всегда норовит гнуть дело не в твою, а в свою сторону.

— Но человек бедный тоже должен соблюдать свой интерес? — перебил старика Вадимка.

— …Оно конечно, да только хрен цена этому. Богатый всё равно осилит нашего брата. Это уж я на своей шкуре испытал. Всю жизнь работаю, как вол, ничего не приобрёл! Что вот на мне, только и моего… Небом покрыт, полем огорожен.

— А чего же вы стали заступаться за хозяйку, когда я с ней заспорил?

— Эх, паря!.. А куда мне на старости лет податься? А тут мне дают кусок хлеба с хорошим приварком и крышу над головой. Лучшей жизни мне уж и не найти… да ещё в такое страшное время…

И старик стал рассказывать. Пришёл он на юг из своей Пензенской губернии ещё в мирное время. В германскую войну нанялся вот в этот двор да так и прижился. Каждый из Зинченок в сезон нанимает около десятка работников, а после сезона их рассчитывает. Оставляют только пастухов. Никифор очень дорожил, что на эту должность всегда оставляли только его. Уж сколько лет ему не надо искать работу — работай себе круглый год! И особенно он был доволен теперь: когда ему стало трудно бегать за стадом, хозяйка наняла другого пастуха — его, Вадимку.

— …Насиженным местом дорожить надо, — доказывал дед.

Вадимка слушал, и его все больше одолевала мысль: «А мне-то зачем держаться за это место? Зачем оно мне?» Он долго думал, что же ему делать. Наконец, твёрдо решил: «Уйду, вот и всё!.. Я же не собирался ходить в батраках! Отосплюсь, наемся как следует и давай бог ноги!.. Обещал работать две недели, а уйду раньше от чёртовой бабы!»

И Вадимка заснул.

…На другой день он покорно погнал своё стадо на выгон. Неприязнь хозяйки его уже не тревожила. «А мне что? Вот поброжу со скотинкой денька три и опять в Кущевку. И домой!» Но когда ему представилась крыша товарного вагона, парнишка почувствовал, что теперь его туда и силком не загонишь. Опять голод, опять бессонные, холодные ночи?! Опять сутками стоять на полустанках, экономя последний кусочек хлеба?! Второй раз переживать все это Вадимка ни за что не хотел… Но как же тогда быть?

Перед ним щипал траву рыжий конь-трехлеток, который ему очень нравился. А что, ежели по-казачьи? Сесть на коня — и прощай, родимая! И Вадимка стал обдумывать план бегства: «Я оставлю конюшню незапертой, выведу ночью рыжего из конюшни и…» Но что делать с конём дальше? Сначала решил так: «Проскачу вёрст сто, потом слезу с коня, пугну его в обратную дорогу, а дальше пойду пешком. Я же не конокрад!» Потом стал одолевать соблазн: а что ежели дерануть на рыжем до самого дому? Трава теперь выросла, коня можно пасти, а себе хлеба побольше украду у хозяйки. Загубил своих двух коней, так теперь хоть одного приведу домой. Нехай эта ведьма от злости себе локти кусает! И Вадимка решил совсем увести рыжего.

Но пастушонка ещё долго мучили сомнения. Украсть коня! В любой деревне конокрадство считалось самым страшным преступлением. Пойманного конокрада убивали на месте. Что сказала бы маманя? Да и с дядей Василем он уговорился делать людям только добро.

— Делать добро надо только добрым людям! — утешал себя парнишка. — Ты, дядя Василь, не обижайся, а добра эта баба от меня не дождётся! — вздохнул Вадимка.

Направляясь со стадом в обед на усадьбу, он уже был твёрдо уверен в своей правоте. «Всё равно убегу!.. Сяду на рыжего и айда вон через тот бугор… На-кася, выкуси!» — чуть не сказал он вслух, глядя, как хозяйка поила своих чушек.

…Дни шли за днями. С харчами на дорогу у беглеца дело решалось просто — в кухнянке хранился печёный хлеб, его можно прихватить сколько угодно. Но как быть с одеждой? В дороге надо иметь штатский вид, чтобы всадника принимали за местного парня. Для этого надо оставить хозяйке «на память» свои солдатские ботинки и бросить свой брезентовый грязный и рваный дождевик. Но чем это заменить?

На конюшне, в пустых яслях, он нашёл старые, ещё не развалившиеся ботинки, они оказались ему слишком велики, но он решил их взять. Там же лежали поношенные чёрные валенки; в такую теплынь в валенки не обрядишься, но в дороге и они могут пригодиться — ночью в них можно спать. Рядом с валенками оказался овчинный женский полушубок длиною Вадимке до колен. Вадимка обрадовался: днём, когда придётся скакать, он заменит седло, ночью — спасёт от холода. Приготовил Вадимка и ремённое путо — по ночам он будет связывать передние ноги коню, чтобы тот не убежал.

Оставалось одно препятствие — старик. Бежать можно только ночью, а дед спал рядом. Хозяйка давно собиралась услать его в Кущевку по какому-то делу, но шли дни, а Никифор по вечерам все лежал на своём топчане, рассуждал, что же будет при новой власти с Зинченками, а значит, и с ним самим? Он был рад, что у него теперь завёлся слушатель. Рассуждения деда подолгу не давали пастушонку спать. Он стал уже снова подумывать — а не уйти ли по-хорошему? Взять расчёт, пойти на станцию… Но перед глазами снова вставала ржавая вагонная крыша и все беды, которые могут поджидать его там… А тут ещё стали поговаривать, что волна пленных уже схлынула, теперь не разрешается ездить на крыше… Его, наверно, стащат с крыши и арестуют. А этого парнишка боялся пуще всего.

И вдруг, будто Вадимке на радость, хозяйка послала деда на станцию с ночёвкой. Настало время побега. Весь день Вадимка очень волновался. А вдруг догонят? Верняком убьют!.. Но нет! Как уж задумал, так и будет!.. «Не надо быть размазнёй! — в который раз твердил он себе. — На-кася, выкуси, чёртова баба!»

Управляя на ночь лошадей, Вадимка поставил рыжего крайним к дверям конюшни. Полушубок, ботинки и валенки положил так, чтобы в темноте их сразу найти. Но главной заботой была для него дверь — через неё он ночью должен войти в конюшню. Летом конюшня на ночь закрывалась решётчатой дверью, а дверь изнутри запиралась перемётом — толстой железной палкой с болтом, который завинчивался особым ключом. Вадимка вставил болт в дверной косяк, но завинчивать его не стал; он постучал ключом по перемету, чтобы хозяйка слышала лязг железа, как всегда, прошёл через внутреннюю дверь из конюшни в дом и положил ключ на подоконник у кровати хозяйки.

Ужин прошёл в полном молчании — после памятного бурного столкновения пастушонок и хозяйка старались не разговаривать друг с другом. После ужина Вадимка остался в кухнянке один. В сумерках он видел, как хозяйка прошла через двор, поднялась на крыльцо дома и исчезла в дверях, щёлкнув железной задвижкой. Оставалось только дождаться, когда хозяйка с девочкой заснут.

Никогда Вадимка не замечал, что кухнянка такая маленькая, душная. Он открыл настежь дверь, но это не помогло, и пастушонок вышел наружу. Ночь стояла безлунная, небо было густо усеяно яркими звёздами. В такую ночь на душе Вадимки всегда бывало легко и радостно, а сейчас словно тяжёлый камень навалился на душу. Ему казалось, что звезды, всегда такие добрые и ласковые, сегодня смотрят на него с укором: ведь скоро они увидят, как он станет конокрадом и тогда ему будет стыдно посмотреть на звезды. Вадимка закрыл глаза.

Громко стрекотали цикады. Их монотонный разговор у степняка был неотделим от ночной тишины, ночного неба, раздумий человека, оставшегося наедине с привольной, немного таинственной степью. Завтра цикады вновь заведут свой неумолчный разговор, а он, Вадимка, уже будет вором.

А люди? Разве сможет он сказать людям, что он — вор? Разве может он тогда ждать от них добра? Как это будет страшно!

• Предыдущая
• 16/29
• Следующая