Обольсти меня на рассвете - Клейпас Лиза - Страница 9

• Предыдущая
• 9/70
• Следующая

Миссис Хатауэй горевала так, что слегла после похорон мужа и впала в черную меланхолию. Ее с трудом могли уговорить поесть и попить. Ни одна из попыток ее детей вернуть ее к прежней жизни не увенчалась успехом. За поразительно короткое время она исхудала так, что в ней с трудом можно было узнать прежнюю цветущую женщину.

– Можно ли умереть от разбитого сердца? – мрачно спросил Лео как-то утром, когда врач, пришедший к их матери, сообщил, что не находит у нее никакой телесной болезни, что могла бы вызвать столь стремительное увядание.

– Она могла бы хотеть жить хотя бы ради Поппи и Беатрикс, – сказала Амелия, стараясь не повышать голоса. В это время Поппи укладывали спать в соседней комнате. – Они еще совсем дети. Не важно, сколько времени мне пришлось бы жить с разбитым сердцем, я все равно заставила бы себя жить, хотя бы для того, чтобы о них позаботиться.

– Но у тебя железная воля, – сказала Уин, похлопав сестру по спине. – Ты сама источник силы. Боюсь, что мама всегда черпала силы в отце. – Она посмотрела на Меррипена своими синими глазами, в которых застыло отчаяние. – Меррипен, чем цыгане изгоняют меланхолию? Назови лекарство. Не важно, какое оно, лишь бы помогло. Как на это смотрят твои соплеменники?

Кев покачал головой и, отведя взгляд, уставился в огонь камина.

– Они бы оставили ее в покое. Цыгане с опаской относятся к чрезмерной скорби.

– Почему?

– Потому что она искушает мертвых вернуться и преследовать живущих.

Все четверо замолчали, прислушиваясь к тому, как шипят угли.

– Она хочет быть со своим мужем, – сказала Уин. Тон ее был задумчивым. – Куда бы он ни ушел. Сердце ее разбито. Увы, это так. Я бы обменяла свою жизнь, свое сердце на ее сердце, на ее жизнь, если бы такой обмен был возможен. Я бы хотела… – Она замолчала на полуслове и едва не вскрикнула, когда Кев сжал ее предплечье.

Он не заметил, как случилось, что он потянулся к ней, но ее слова заставляли его совершать нерациональные поступки.

– Не говори этого, – пробормотал Кев. Он не так далеко отошел от своего цыганского прошлого, чтобы не знать силу слов, которые искушают судьбу.

– Почему нет? – прошептала она.

Потому что ее сердце, ее жизнь ей не принадлежали.

«Твое сердце – мое! – яростно произнес он про себя. – Оно принадлежит мне».

И хотя он не произнес этих слов вслух, отчего-то ему показалось, что Уин их услышала. Глаза ее расширились, потемнели, и лицо запылало от прилива сильных эмоций. И прямо там, на глазах у своего брата и сестер, она опустила голову и прижалась щекой к тыльной стороне ладони Кева.

Кеву так хотелось успокоить ее, покрыть поцелуями, обнять сильными руками, но он лишь осторожно отпустил ее руку и украдкой, с опаской посмотрел на Амелию и Лео. Амелия достала из корзины хворост и подбросила в огонь. Лео смотрел на Уин.

Меньше чем через шесть месяцев после кончины мужа миссис Хатауэй легла в землю рядом с ним. И еще до того как дети осознали, что осиротели с такой жестокой внезапностью, на них свалилась третья беда.

– Меррипен. – Уин стояла на пороге коттеджа, не решаясь войти. На лице ее было такое странное выражение, что Кев тут же вскочил на ноги.

Кев сильно устал и был в грязи. Он только что вернулся от соседей, для которых строил забор и ворота. Чтобы вбить колья, Кев выдалбливал лунки в земле, которую уже успел схватить мороз. Он едва успел присесть рядом с Амелией, которая была занята тем, что пыталась удалить пятна с платья Поппи, держа в руках гусиное перо, которое обмакивала в скипидар. Запах скипидара обжег ноздри Кева, когда он стремительно втянул воздух. По лицу Уин он понял, что произошло что-то плохое.

– Сегодня я была с Лаурой и Лео, – сказала Уин. – Лаура заболела… Она сказала, что у нее болит горло, и потому мы сразу отвели ее домой, и родители ее послали за доктором. Он сказал, что у нее скарлатина.

– О Господи! – выдохнула Амелия, мгновенно побледнев. Все трое застыли от ужаса.

Не было болезни, которая распространялась бы с такой стремительностью и косила бы людей с такой безжалостностью. При этой болезни на теле выступала ярко-красная сыпь и кожа становилась похожа на наждачную бумагу, которую используют для полировки древесины. Скарлатина пробиралась внутрь, поражая жизненно важные органы. Болезнь была в воздухе, который выдыхал заразившийся человек, держалась на его волосах, на коже. Остановить заражение можно было, только изолировав больного.

– Он уверен? – спросил Кев, стараясь говорить спокойно.

– Да, он сказал, что симптомы ни с чем не спутать. И он сказал…

Уин замолчала, когда Кев шагнул к ней.

– Нет, Меррипен! – И она подняла тонкую белую руку с такой неколебимой властностью, что Кев невольно остановился. – Никто не должен подходить ко мне. Лео в доме Лауры. Он ее не бросит. Они сказали, что он может там остаться, и… ты должен забрать Поппи и Беатрикс, и Амелию тоже, и отвезти их к нашим кузенам в Хеджерли. Им это не понравится, но они все равно их приютят и…

– Я никуда не поеду, – сказала Амелия, как всегда спокойно и хладнокровно, хотя было заметно, что она слегка дрожит. – Если ты заразилась, то я буду нужна тебе, чтобы ухаживать за тобой.

– Но если ты подхватишь болезнь…

– Я перенесла легкую форму болезни, когда была маленькой. Это означает, что я скорее всего не могу заразиться.

– А как насчет Лео?

– Боюсь, Лео не болел скарлатиной в детстве, а это означает, что он в опасности. – Амелия посмотрела на Кева. – Меррипен, ты когда-нибудь…

– Я не знаю.

– Тогда тебе следует оставаться с детьми, пока все не закончится. Ты не сходишь за девочками? Они отправились играть на ручей. Я соберу их вещи.

Кев не мог даже помыслить о том, чтобы оставить Уин, когда она могла заболеть, но выбора у него не было: кто-то должен был доставить детей в безопасное место.

Не прошло и часа, как Кев отыскал Беатрикс и Поппи, усадил изумленных девочек в семейный экипаж и повез в Хеджерли, который находился в половине дня пути от Примроуз-Плейс. К тому времени как он передал их из рук в руки кузенам и вернулся в коттедж, было уже далеко за полночь.

Амелия была в гостиной в ночной рубашке и халате. Понурив плечи, она сидела перед камином.

Когда Кев зашел в дом, она с удивлением подняла глаза.

– Тебе не следует здесь находиться. Опасность…

– Как она? – перебил ее Кев. – Есть какие-нибудь симптомы?

– Озноб. Боль. Температура пока не поднималась, насколько я могу судить. Возможно, это хороший знак. Возможно, это означает, что у нее легкая форма.

– Что-нибудь известно о Лауре? О Лео?

Амелия покачала головой.

– Уин сказала, что он собирался спать в гостиной и приходить к ней, когда ему позволят. Это не совсем правильно, но если Лаура… если ей не дано пережить болезнь… – Амелия замолчала, чтобы сглотнуть слезы. – Думаю, что, если до этого дойдет, они не захотят лишать Лауру последних минут с мужчиной, которого она любит.

Кев сел рядом и молча стал перебирать в уме все банальности, что говорят друг другу гаджо о выдержке, о покорности воле Всевышнего, о лучших мирах. Он не мог заставить себя повторить что-либо из этой чепухи Амелии. Ее горе было слишком искренним, ее любовь к семье слишком реальной.

– Я не смогу пережить смерть еще одного близкого человека, – прошептала она чуть погодя. – Я так боюсь за Уин. Я боюсь за Лео. – Она потерла лоб. – Я похожа на жалкую трусиху, да?

Кев покачал головой:

– Ты была бы дурой, если бы не боялась.

В ответ она невесело усмехнулась:

– Тогда я определенно не дура.

К утру у Уин начался сильнейший жар. Она металась под покрывалом. Кев подошел к окну и распахнул шторы, впуская в комнату слабый утренний свет.

Она очнулась, когда он подошел к кровати. Ее голубые глаза на покрасневшем, покрытом сыпью лице были широко распахнуты.

– Нет! – сдавленно воскликнула она, пытаясь отстраниться. – Ты не должен здесь находиться. Не подходи ко мне. Ты подхватишь эту заразу. Пожалуйста, уходи.

• Предыдущая
• 9/70
• Следующая