Ньюгейтская невеста - Карр Джон Диксон - Страница 46

• Предыдущая
• 46/57
• Следующая

— Да, но кто... — Джемми запнулся.

— Кто был убит? — закончил за него Даруэнт. — Неужели вы не догадываетесь, кого могли принять за меня в тусклом освещении?

— Луис! — воскликнул Джемми. Эмоциональное напряжение, очевидно, усилило его сообразительность.

— Да, Тиллотсон Луис.

Даруэнт взглянул на пустые золотые ножны из-под своей шпаги, и его щека судорожно дернулась.

— Эй, преподобный мистер Коттон! — окликнул он голосом, от которого Элфред похолодел. Хотя преподобный Хорас Коттон находился далеко отсюда, Даруэнт обращался к нему так, будто видел его в холле. — Почему достойные люди всегда умирают, а мерзавцы набивают брюхо у Ватье? Объясните мне!

Джемми Флетчер стиснул в кулак длинные пальцы, словно стараясь выжать апельсин сплетен до последней капли.

— Так что случилось в действительности, Дик?

— Не имеет значения! — Но произошедшее настолько терзало Даруэнта, что он продолжал, сам того не желая: — Я был в партере и стал карабкаться в ложу 45, принадлежащую моей жене. Это оказалось не так легко, как я думал. Некоторые деревянные выступы подгнили и крошились. Наконец я ухватился рукой за барьер ложи и пытался уцепиться правой ногой за колонну, когда Луис вошел в ложу сзади. «Даруэнт! — окликнул он. — Могу я вам помочь?» Я не мог ответить. Мой рот был прижат к деревянным лавровым листьям, а нога все еще нащупывала колонну. Не думаю, что Луис заметил меня, хотя я его видел. Моя окровавленная шпага все еще лежала на барьере. Он поднял ее и стал оглядываться по сторонам. Глядя на него сзади, вертящего головой туда-сюда, даже человек, знающий нас обоих, мог бы поклясться, что это я. Кучер проскользнул в ложу, трижды ударил Луиса ножом в спину и был таков. — Даруэнт помолчал. — Было жалко смотреть — если кому-то из вас знакома жалость, — как бедняга, зная, что умирает, пытается выглядеть, будто ничего не произошло. Когда я ухватился за барьер другой рукой, он увидел меня. «Боюсь, я не сумею вам помочь, — прошептал Луис, — и мы с вами больше не сможем беседовать о политике». Говоря, он старался ухватиться за спинку стула, чтобы сесть, но потерпел неудачу и рухнул на пол. Так умер хороший человек.

Даруэнт снова бросил взгляд на пустые ножны и стал вглядываться в холл, словно искал там преподобного Хораса Коттона.

Все это время Кэролайн молчала, отступив к правой стене холла и силясь понять, что происходит на самом деле, а что порождено ее воображением. Наконец она протянула руку:

— Дик!

Даруэнт обернулся. К ужасу Кэролайн, его лицо выражало такое же вежливое презрение, что и в ньюгейтской камере, а в голосе звучала та же насмешка.

— Да, мадам?

— В чем дело, Дик? Что с вами?

— Ничего, что мы не могли бы обсудить позже, мадам, если мы вообще должны это обсуждать.

— Нет, Дик! Объясните!..

В глазах Даруэнта светились боль, замешательство, быть может, даже желание убить Кэролайн.

— Почему вы это сделали? — спросил он.

— Сделала — что?

Даруэнт свирепым жестом указал на закрытую парадную дверь.

— Вы видели, как я поднимаюсь по ступенькам к двери, — медленно произнес он. — Вы знали, что я жив, и, тем не менее, сказали Долли, что я мертв, заставив ее упасть с лестницы. За что? Она никогда в жизни не причиняла никому вреда.

— Но я не видела вас! Да, я заметила какой-то черный силуэт, но не обратила на него внимания!

Даруэнт молча сделал еще один яростный жест.

Кэролайн испытывала еще больший ужас, чем при известии о гибели Даруэнта. Она чувствовала себя как полуодурманенная женщина, очнувшаяся в собственной темной комнате и безуспешно пытающаяся нащупать портьеру или предмет мебели, чтобы понять, в каком углу находится.

Сейчас они вновь заглядывали друг другу в душу, слыша слова, которые Кэролайн произнесла в ложе оперы, когда нелепое донкихотство Даруэнта достигло предела:

«Тогда я не уступлю вас ей. Не уступлю, чего бы мне это ни стоило! Клянусь богом!»

Кэролайн была неповинна в случившемся. Но в глубине души она понимала, что, потрясенная известием о смерти Даруэнта, могла сделать такое. Это было хуже всего.

— Дик, неужели вы думаете, что я нарочно заставила ее упасть?

Не ответив, Даруэнт повернулся к Элфреду.

— Где хирург? — спросил он. — Мистера Херфорда нет здесь?

Элфред шагнул вперед:

— Милорд, мистер Херфорд прислал записку. Он задерживается в больнице и спрашивает, не будет ли слишком поздно, если он зайдет после полуночи. Зная... э-э... обстоятельства, я ответил, что не будет. Сейчас уже, должно быть, четверть первого. Мистер Херфорд появится здесь с минуты на минуту.

— Благодарю вас.

Огастес Роли, выглядевший мрачнее обычного, в стальных очках на переносице, поспешил вниз по лестнице. Даруэнт подал ему знак остановиться и склонился к Долли, пребывающей в полуобмороке от боли, вызванной непонятным недугом.

— Бедная малютка!

Он осторожно поднял девушку на руки. Какой легкой она казалась! Повернувшись, чтобы отнести ее наверх, Даруэнт заметил старого раннера с Боу-стрит.

— Полагаю, вы Таунсенд?

— К вашим услугам, милорд! — с отвратительным весельем в голосе отозвался раннер. — Вы написали мне записку, я ответил, и вы написали снова. Поэтому я здесь.

— Пожалуйста, задержитесь. Вы можете мне понадобиться.

Даруэнт понес Долли наверх. Мистер Роли пятился задом впереди него, чтобы в случае чего подхватить девушку. Даруэнт двигался медленно и осторожно, стараясь, чтобы ноги Долли не задевали портреты.

Хотя он пытался ни о чем не думать, его мысли невольно цеплялись к мелочам, и при виде безвкусного желто-голубого одеяния Долли ему пришло в голову, что женщины наряжаются либо ради собственного тщеславия, либо чтобы вызвать зависть у других женщин. Ибо возлюбленная выглядит прекрасной даже в дерюжном мешке, в то время как другую не украсят все изумруды Савы[120].

Поднявшись на второй этаж, где напольные часы били четверть первого, Даруэнт отнес Долли в Янтарную комнату, положил на кровать и укрыл ее шелковым одеялом. Потом шагнул назад, не зная, что делать дальше, и увидел рядом мистера и миссис Роли.

— Дик, — начал Огастес Роли своим глубоким голосом, — если бы вы могли догадаться, что тяготит мою совесть...

— О, замолчи! — прервала его жена. — Мы оба легли спать, Дик. Но Долли — своевольная девушка. Она встала с постели. И, Дик... — Миссис Роли колебалась; муслиновый капор дрожал вместе с ее шеей. — Вы не должны винить леди Даруэнт. Она...

Даруэнт свирепо повернулся к ней:

— Вы обяжете меня, не упоминая имя моей так называемой жены!

— Дик!

— Я неясно выразился?

Миссис Роли беспомощно опустила руки, ее шея снова задрожала вместе с кружевным капором. В комнате горела тусклая лампа. Полные слез глаза Эммы Роли устремились к кровати, где лежала и стонала Долли.

— Она умирает, Дик. Я слишком часто видела такое.

— Да.

— Тогда вам следует знать то, что Долли должна была рассказать вам. Когда она была вдали от вас два месяца и не навещала вас в тюрьме, вы думали, что она проводит время с каким-то мужчиной? Видит бог, лучше бы это было так! — Миссис Роли вцепилась ему в рукав. — Долли пила, Дик. Ее родители — жалкие пьянчуги, живущие в грязном переулке возле Бред-стрит. Помните, Дик? Она как раз узнала, что ее никогда не возьмут в труппу, даже на роль леди Макдуф. А в довершение всего вас отправили в тюрьму. Девочке не хватило силы воли вынести это. Она вернулась домой и накачивала себя джином, пока не приплелась к нам. Разве вы не помните, как странно говорил о ней мистер Малберри? И как хирург намекнул вам (или мистер Малберри сказал, что он это сделал), что она, должно быть, пьет много вина? Мы очень любим ее, Дик, но...

Губы Даруэнта растянулись в жуткой усмешке.

— И в этом состоит ее ужасное преступление? — с горечью спросил он.

— Дик, бедняжка не в состоянии смотреть в лицо нашей жалкой жизни...

• Предыдущая
• 46/57
• Следующая