Девушка и призрак - Кинселла Софи - Страница 4

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая

В ноздри ударяет запах камфары, мне удается разглядеть несколько пар очков, коробку мятных пастилок, упаковку шпилек, коробку с надписью «тесьма» и полпакета чайных бисквитов.

— Всегда следует брать платок на похороны. — Она протягивает мне упаковку.

— Спасибо, — всхлипываю я, доставая один. — Это так мило с вашей стороны. Кстати, я внучатая племянница.

Она понимающе кивает:

— Должно быть, вам очень тяжело сейчас. Это такая потеря для всей семьи.

— Да-да… Конечно… — Я нервно комкаю платок, не могу же я сказать правду.

Честно признаться, никому нет до этого дела, а дядюшка Билл до сих пор болтает снаружи по своему смартфону. В конце концов я замечаю:

— Мы все должны поддерживать друг друга в этот тяжелый час.

— Точно. — Пожилая леди печально кивает, будто я изрекла вселенскую мудрость, а не прописную истину с открытки «Холлмарк», и сжимает мне руку.

— Мы все должны поддерживать друг друга. Я буду счастлива поговорить, дорогая, в любое время, когда захотите. Для меня большая честь познакомиться с кем-то из родственников Берта.

— Спасибо, — отвечаю я на автомате, потом до меня доходит…

Берт? Вряд ли мою бабушку звали Бертом, точнее, я совершенно уверена, что ее не звали Бертом. Ее звали Сэди.

— Знаете, вы так на него похожи… — Женщина изучает мое лицо.

Черт возьми, я ошиблась дверью!

— Взять, к примеру, лоб. И у вас его нос. Вам когда-нибудь говорили это, дорогая?

— Ну-у-у, пару раз, — мямлю я обескураженно. — Простите, я должна… Э-э-э… Спасибо большое за платок… — и я поспешно пячусь назад, к двери.

— Это внучатая племянница Берта, — слышу я вдали голос пожилой леди. — Она так расстроена, бедняжка.

Я стремительно протискиваюсь к выходу, выскакиваю в холл и чуть ли не падаю в объятия родителей. Они стоят рядом с женщиной в темном костюме с густыми седыми волосами и пачкой буклетов в руке.

— Лapa! Где ты пропадала? — Мама озадаченно смотрит на дверь. — Что ты там делала?

— Вы были на похоронах мистера Кокса? — интересуется седовласая.

— Я заблудилась, — оправдываюсь я. — Не знала, куда идти. Вам следовало бы вешать таблички над дверью.

Женщина молча указывает на набранную пластиковыми буквами надпись на двери: «Бертрам Кокс. 13.30». Проклятье. И как я не заметила?

— В любом случае, — я пытаюсь сохранить остатки достоинства, — пойдемте. Надо занять место.

Занимайте свои места. Вас ожидает представление. Самое унылое на свете.

Да нет, я понимаю, что это похороны, и на особое веселье не рассчитываю. Но на похоронах Берта хотя бы море цветов и музыка, соответствующая атмосфере. В соседнем зале в воздухе что-то особенное.

В нашем же ничего подобного. Это просто голая и убогая комната, гроб стоит на помосте, а на доске объявлений дурацкими пластиковыми буквами выложено: «Сэди Ланкастер». Ни цветов, ни приятного запаха, ни пения, только занудная фоновая музыка доносится из колонок. И к тому же почти нет народа. Мама, папа и я сгрудились по одну сторону прохода, а дядя Билл, тетя Труди и моя кузина Диаманта — по другую.

Я тайком изучаю родственников. Ничего общего с нами: они словно сошли со страниц модного глянцевого журнала. Дядюшка Билл развалился на пластиковом стуле с царственным видом и что-то печатает на смартфоне. Тетя Труди перелистывает «Хэлло!», наверняка выискивает сведения о своих знакомых. На ней черное платье в обтяжку, белокурые волосы умело раскиданы вокруг лица. Декольте с последней нашей встречи стало еще глубже, а кожа так и сияет загаром. Тетя Труди вышла замуж за дядю Билла двадцать лет назад, но, поверьте, сейчас выглядит куда моложе, чем на свадебных фотографиях.

Их дочь Диаманта может похвастаться роскошной платиновой гривой и коротеньким платьишком с принтами черепов. Нарядилась специально для похорон. Уши у нее заткнуты наушниками, в руках телефон, лицо недовольно-скучающее, а взгляд то и дело обращается на часы. Диаманте семнадцать, у нее две машины и собственный модный дом «Балет и жемчуга», подаренный папочкой. (Я однажды зашла на их сайт, так там нет ни одного платья дешевле четырех сотен фунтов, покупают их преимущественно дети знаменитостей, за что попадают в специальный список «Лучших Друзей Диаманты», в общем, клуб по интересам для своих.)

— Мам, — шепчу я, — почему нет цветов?

— Понимаешь, — мама заводится с полоборота, — я говорила с Труди насчет цветов, и она обещала все устроить. Труди? Что случилось с цветами?

— О! — Труди захлопывает журнал и оборачивается с явным желанием поболтать. — И вправду, мы это обсуждали. Но представляешь, во что это вылилось? — Она обводит зал рукой. — И все это ради каких-то двадцати минут! Надо быть реалисткой, Пиппа. Цветы — это просто разбазаривание денег.

— Наверное, — неуверенно соглашается мама.

Тетушка Труди придвигается поближе и понижает голос:

— Я не поскупилась на похороны старухи. Но спросите себя: «Что она сделала для нас?» Я ее, например, вообще не знала. А вы?

— Ну, как тебе сказать, — мямлит мама потерянно, — у нее был удар, она была не в себе долгое время…

— И я о том же! — кивает Труди. — Она ничего не соображала. Тогда какой смысл? Мы здесь только из-за Билла. — Труди с обожанием взглядывает на мужа. — У него такое большое сердце. Я постоянно говорю людям…

— Ерунда! — Диаманта вдруг срывает наушники и насмешливо смотрит на мать. — Мы здесь ради папочкиного шоу. Он не собирался сюда, пока продюсер не сказал, что «похороны продемонстрируют всем его человечность». Я подслушала их разговор.

— Диаманта! — сердито обрывает ее тетушка Труди.

— Но это же правда! Да он первый лицемер на свете. Да и ты тоже. А я торчу здесь, вместо того чтобы пойти на вечеринку к Ханне. — Диаманта обиженно надувает губы. — Между прочим, там должно быть классно! И все ради того, чтобы папочка мог прикинуться «заботливым семьянином». Разве это честно?

— Диаманта! — Труди начинает злиться. — Это твой отец оплатил ваше с Ханной путешествие на Барбадос. Ты еще помнишь об этом? А операция по увеличению груди, о которой ты мечтаешь? Кому она вылетит в немалую сумму, как ты думаешь?

Диаманта вздыхает глубоко и обиженно:

— Как ты можешь так говорить. Увеличение груди — это благотворительность.

Я по-настоящему заинтригована:

— А какая связь между грудью и благотворительностью?

— После операции я дам интервью журналу, и доходы пойдут на благотворительные цели, — сообщает Диаманта с гордостью. — Скажем, половина или около того.

Я оглядываюсь на маму. Она явно в шоке, а я едва сдерживаюсь, чтоб не захохотать в голос.

— Здравствуйте. — Откуда-то сбоку к нам придвигается дама в серых брюках и с жестким пасторским воротничком. — Примите мои извинения. Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго.

У нее коротко стриженные волосы «соль с перцем», очки в темной оправе и низкий, почти мужской голос.

— Примите мои соболезнования. Такая утрата… — она смотрит на гроб. — Наверное, вас предупредили, и если вы принесли фотографии покойной, то…

Мы обмениваемся сконфуженными взглядами. Тетю Труди вдруг осеняет:

— У меня есть одна. Мне дом престарелых прислал. — Она роется в сумке, вытаскивает коричневый конверт и достает потертый поляроидный снимок.

На фото крошечная старушка в бесформенном бледно-лиловом кардигане сидит, сгорбившись, на стуле. Лицо затянуто сеткой морщин. Седые волосы похожи на облачко сахарной ваты.

Так вот какой была моя двоюродная бабушка Сэди, которую я никогда не видела.

Священница с сомнением смотрит на снимок, потом прикалывает его к большой доске объявлений, на которой он выглядит еще печальней, сиротливей и стыдливей.

— Хочет ли кто-нибудь рассказать об умершей?

В гробовом молчании мы отрицательно качаем головой.

— Понимаю. Часто это так болезненно для близких. — Она достает из кармана записную книжку и карандаш. — В таком случае я буду рада выступить от вашего имени. Если вы поделитесь со мной какими-нибудь деталями. Подойдут также случаи из ее жизни. В общем, расскажите мне о Сэди все, что достойно упоминания.

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая