Беглецы - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/79
• Следующая

Мужики молчали, то ли не желая верить Ивану, то ли обмозговывая рассказ.

– Да и откель ты все сие знаешь? – сурово спросил узкогрудый, озлившийся после битья «кошками» Сафронов Петр. – Али тебе сами япошки об оном говорили?

– Нет, я в книге одной прочитал.

– А врут все книги твои, – грубо отрезал Гундосый Федька, хотел было смачно на палубу плюнуть, но подавился слюной, заперхался, закашлял.

– Врут, врут! – с ухмылками замахали мужики руками, не глядя в глаза Ивану, а он, понимая, что с ним попросту дела не хотят иметь, схватил за рукав Игната, с мольбой заглянул ему в лицо:

– Ну почему вы не верите мне? Почему? Что я вам сделал?! Кафтан заморский надел? Ну так сброшу его! За что рожи свои от меня воротите?

Игнат дернул руку, освободил рукав от сильных пальцев Ивана, тихо сказал:

– Я тебе вот что, сударь любезный, скажу: штаны свои заморские сбрасывать не торопись, а то и вовсе с голой задницей останешься. Да и не в них суть. Мы, сударь, хоть и не разделяем резвость Измайлова Гераськи и плыть токмо вперед желаем, а никак не назад, но того человека, кто заговор их вздорный господам открыл, признаем Иудой. Весьма печальна доля тех, кто по Маканруши ноне ходит. Лучше б им сразу удавиться, чем от голоду и холоду потихоньку подыхать.

Иван снова вцепился в руку Игната, только побольней, чем прежде, – сморщился Суета.

– Так вы... меня в Иуды обрядили?! Меня? – зашептал испуганно Иван.

– А кому ж, как не тебе, об оном адмиралу донести...

– Братцы! – закричал Устюжинов. – Зачем облыжно говорите? Не я, не я сие сказал!

– Ты! – вырвал свою руку Суета из цепких пальцев юноши. – И давай-ка, Ваня, подальше от нас держись, а то, не ровен час, дивные вещи по нечаянности случаться могут – споткнешься да в воду упадешь. Безотлыжно помни сие, Иван.

Между тем приближались к берегу, на котором голубели остроконечные высокие горы, пологие склоны которых спускались к самой воде, исчезали в ней, чтобы в ста саженях от берега появиться уже в виде черной причудливой скалы, рифа или крошечного острова. На мысках, выступах, утесах, точно огромные букеты, лепилась зелень, яркая и сочная. Виднелось немало удобных бухт, но Чурин, почти очистив мачты от парусов, продолжал искать, казалось, лишь только ему одному известное удобное место для пристанища «Святого Петра». Его ученики, Бочаров и Зябликов, проворно бегали от борта к борту, бросали лот, сообщая штурману, стоящему на руле, результаты замеров:

– Пятнадцать футов с правого борта!

– Тринадцать с левого!

Мужики с восторгом глядели на наползающий берег.

– Ну, братцы, не знаю, как там сами японцы, а уж земля у них отменно красива! – восклицал один.

– Да! – соглашался другой. – Преизряднейшее велелепие!

Но их восторги третий охлаждал:

– А хрена лысого лепота сия стоит. Ну разве вырастет на оном камне пшеница али рожь?

Беньёвский, стоя на баке с трубой подзорной, хмурился, глядя на приближающийся берег, потом, не выдержав, крикнул штурману:

– Почему якоря не бросаешь? Ближе к берегу опасно подходить!

– Еще саженей сто пройдем и встанем, – спокойно отозвался Чурин, но Беньёвский рявкнул на него:

– Бросай якоря, говорят тебе!

И Чурин, тихо обругав осторожного адмирала, скомандовал:

– Правого борта якорь пошел!

Стальной кованый якорь плюхнулся в воду, и было слышно, как заскрежетали по каменистому дну его лапы. Галиот остановился и стал разворачиваться, посылая весь свой разгон в этот поворот.

У берега уже шмыгали несколько узких японских лодок, а на берегу, у самой воды, уже стояли группками японцы, которые отчаянно что-то обсуждали. Беньёвский, взволнованный, но напустивший на себя важность немалую перед возможной встречей с японцами, с бака прошел к столпившимся у левого борта мужикам и офицерам.

– Оружие готово? – негромко спросил он у Степанова.

– Да, ваша милость, в кают-компании. Мушкетоны уж заряжены, – вежливо кивнул Ипполит Степанов.

– Прекрасно. Тем, кто поедет, выдадим и мушкетоны, и пистолеты. На берег с миссией отправятся Хрущов и Винблан. Вы слышали? С собой возьмете десять человек из тех, кто лучше всех стреляет, из зверобоев, думаю. Но, – прибавил тихо, – смотреть за ними зорко. Оружие уложите на дне ялбота и каким-нибудь тряпьем прикройте. Чтобы жителей задобрить и к себе расположить, возьмите мягкой рухляди, песцов и соболей, но кому попало не раздавайте, а как завидите начальника или какого главного вельможу, – по важности лица или же по платью, – ему ту рухлядь и представьте. Растает, надо думать, словно масло. У них же взамен просите воду, зерно и мясо, а также лес для починок корабельных. Все уразумели? Ну а ежели почуете опасность, палите изо всех оружий ваших и назад плывите. Мы же с борта пушками поддержим.

Хрущов, напыщенный и гордый от сознания важности миссии своей, спросил у адмирала:

– А чьей страны, сказать, мы люди? Не назваться ли голландцами?

– Ежели б поспели вышить флаг голландский, то можно б было, а теперь вы подданные аглицкой земли. Ты, Петр Лексеич, знаю, по-аглицкому разумеешь, вот и представишься.

– Ну, агличаны так агличаны, мне все одно, – охотно согласился бывший капитан. – Был бы я помельче да покосоглазей, япошкой представиться бы мог, да вот не вышел ихней статью. Ладно, – обнял он за плечи шведа, с которым давно уж помирился за штофом водки, – пойдем, мой друг Винблан, поглядим, что за край оная Япония. По нраву придется – ей-ей заделаюсь японцем всамделишным!

Мушкетоны и пистолеты зарядили тщательно, уложили их на дне ялбота, накрыли парусиной, шлюпку спустили на воду, и десять охочих до плаванья стрелков умелых из числа артельщиков по трапу вниз спустились. Тюк с мехами передали им уж явно, с демонстрацией, думая, что с берега его заметят, догадаются – товар. Наконец уселись в шлюпке и офицеры расфранченные. Мужики ударили по гладкой голубой воде березовыми веслами, и ялбот поплыл.

Галиот стоял в версте от берега. Столпившиеся у борта мужики и офицеры, затаив дыхание и прикрыв ладошками глаза от ярких солнечных лучей, следили за тем, как приближался их ялбот к чужой земле. Люди на берегу, которых собралось с полсотни уж, поуспокоились, похоже, руками, как прежде, не размахивали, а поджидали иностранцев.

– Ну, слава Богу, причалили! – с облегчением вздохнул кто-то из стоявших у борта.

– Выходють, выходють, глядите! – заметил другой.

– Да нет, сидят еще. Япошки подбежали к ним. Вижу, как будто не пускают на берег наших, за руки хватают, в груди тычут!

– Да что ты!

– Ей-Богу, не пускают! – подтвердил глазастый Ванька Рюмин. – А ну-ка, у адмирала попытаем – у него труба подзорная. Гей, ваша милость, чего там видно? Али не пускают нас узкоглазики на берег свой?

Беньёвский, бледный от волнения, кусавший губы, не отрываясь смотрел в трубу и ответил на вопрос не сразу:

– Да, да, не пускают! Сволочь желтая! Но господин Хрущов все-таки на берег вышел, доказывает что-то, руками машет. У-у, басурманы! – и крикнул канонирам, Панову и Батурину: – Орудия готовы? Рукой махну – палите ядрами поверх голов! Мы их проучим, неучтивцев!

– Да уж поучи ты их, неласковых! – плаксиво попросила Агафья Бочарова, а Беньёвский все смотрел в трубу.

– Петр Алексеевич тюк с мягкой рухлядью из ялбота вынул, потрошит. Одному дает песца, другому. О, сие весьма разумно! Вот, черт, всем-то не давай, не напасешься на всех мехов-то!

– Ну а что японцы? – осторожно поинтересовался Михайло Перевалов.

– Берут, берут. На себя примеривают, за пазухи суют и уж поклоны бьют дипломату нашему.

– Еще бы! – хмыкнул Волынкин Гриша. – Кто ж от дармовой подачки-то откажется да кланяться не будет. Кланяться нехитро, не переломится спина.

Стоявшие на галиоте разглядели, что Хрущова, то ли обнимая, то ли почтительно поддерживая, повели в сторону низких беленьких домиков, обнесенных невысокой стеной-забором.

• Предыдущая
• 42/79
• Следующая