Полководец - Карпов Владимир Васильевич - Страница 67

«Командир 109-й с. д. генерал-майор Новиков П. Г. участвует в Отечественной войне с самого начала. В начале войны командовал 241-м с. п. 95-й с. д. Был дважды ранен. Разумный, волевой командир, правильно понимающий природу современного боя и умеющий организовать усилия подчиненных ему войск. Оставаясь до последнего с войсками, Новиков, по немецким данным, якобы попал в плен. Последнее маловероятно, Новиков мог попасть либо убитым, либо тяжело раненным…»

«Нас прижали к самой воде. Патроны кончились. Что делать? Драться врукопашную либо броситься в море и плыть сколько хватит сил, лишь бы не попасть в лапы к фашистам. К счастью, в темноте появился катер „морской охотник“ с цифрой „112“, принял до сотни человек и, перегруженный сверх всякой меры, вышел в море курсом к кавказским берегам. Ночь была лунная, и мы опасались, как бы немцы не заметили.

Наутро я вышел на палубу и услышал тревожный голос командира катера, не отрывавшегося от бинокля: «Доложите генералу Новикову: слева по носу пять немецких торпедных катеров». Кто-то из команды метнулся в кормовой кубрик. Тут я понял, что на катере находился генерал Новиков и его штаб.

Всматриваясь в даль, мы разглядели белые пятна. Они увеличивались в размерах и шли на нас развернутым фронтом. К командиру катера подошел капитан 2-го ранга и сказал: «Генерал приказывает принять бой и прорываться на Кавказ, я с ним согласен, другого выхода нет…»

Командир катера приказал готовиться к бою. Краснофлотцы заняли места у двух мелкокалиберных пушек и пулемета. Из носового кубрика по цепочке передавались ящики со снарядами. Армейские штабные командиры выбрались из кубриков на палубу и обсуждали непривычную для них обстановку.

Катер полным ходом шел на сближение с вражеской пятеркой. Уже виднелись высоко задранные носы немецких катеров, окрашенные в белую и голубую краску.

И вот раздались частые выстрелы пушек, застрочили пулеметы, вскипела вода вокруг нашего катера. На палубе лежали убитые и раненые, среди них командир катера и рулевой. На их место в ту же минуту встали другие моряки.

Мы держали курс на ближайший немецкий катер. Все напряглись, казалось, мы идем на таран. Немцы от неожиданности на минуту прекратили стрельбу, и тут я услышал громкий, но спокойный голос по другую сторону мостика: «Морской таран, молодцы морячки!» Я взглянул и увидел генерала Новикова. Он стоял, невысокий, с бритой головой, в гимнастерке с расстегнутым воротом. «Вот так же пробивались „Варяг“ и „Кореец“…» — снова донеслись его слова.

Немецкий катер, который мы собирались таранить, свернул с курса и ушел вправо. Мы все облегченно вздохнули…

Между тем другие немецкие катера расступились, пропуская наш «охотник», шедший прежним курсом на Кавказ. Они тоже развернулись и пошли параллельно с нами по два с каждого борта и один за кормой. Снова начался ураганный обстрел с трех сторон, а внезапно появившийся над нами немецкий самолет снизился и, делая круги, обстреливал нас с воздуха. Лавина огня обрушилась на нас.

Но катер продолжал идти в сторону Большой земли, и мы верили в спасение. Нас обрадовало, когда один из немецких катеров загорелся от нашего снаряда и вышел из боя. Но радость была преждевременной — прямым попаданием немецкого снаряда выведены из строя наши моторы.

Случилось самое страшное — мы потеряли ход, превратились в плавучую мишень. Я бросился в моторный отсек. Там уже был Новиков, а до этого он управлял огнем нашей кормовой пушки. Он стоял без гимнастерки, с перевязанной рукой.

«Мотористы есть, кто-нибудь жив?» — спрашивал он.

«Есть», — отозвался один из двух раненых мотористов.

«Дайте ход! Что для этого нужно?» — спрашивал Новиков.

Моторист молча осмотрел моторы и сказал:

«Ход будет на одном моторе, маслопровод перебит, заменим его, а второму мотору капут…»

«Действуйте, а вы помогите», — сказал Новиков, обращаясь ко мне. Через минуту я слышал, как он, выбираясь из люка на палубу, кричал: «Братцы, ход будет! Отгоняйте гадов!»

Выстрелы нашей пушки редели, наконец совсем смолкли, и я поспешил на палубу. Там лежали убитые и раненые. Среди них я увидел бритую голову Новикова. Он тоже лежал среди моряков и здоровой рукой показывал единственному у пушки израненному краснофлотцу на немецкий катер, который приближался с противоположной стороны. Краснофлотец развернул пушку, зарядил и выстрелил. Немецкий катер ушел в сторону. Я начал подавать снаряды.

«Молодцы, ребята! Так их, гадов!» — слышал я голос Новикова. Не знаю, сколько часов длился бой, много ли времени я подавал снаряды, только вдруг почувствовал ожог в груди и ощутил на теле кровь. Понял, что я еще раз ранен и отполз в сторону. Мое место занял другой, тоже раненый краснофлотец.

Я перевязал рану куском мокрой гимнастерки. И тут снизу донесся треск и зашумела вода. Катер немного прошел по инерции и остановился…

«Новая беда с мотором», — решил я и пополз к люку.

«Что там?» — спросил Новиков, пытаясь подняться и снова падая на палубу. Видимо, он получил еще одно ранение или обессилел от потери крови. Я заглянул в моторное отделение, увидел разбитый мотор, убитого моториста и воду, быстро прибывающую через пробоину в корпусе.

«Мотор разбит, через десять минут катер затонет», — доложил я генералу.

«Флаг не спускать!» — из последних сил произнес Новиков и поник головой.

Наш катер раскачивался на волне, борта опускались все ниже и ниже.

Теперь палуба катера почти сровнялась с водой, и волны обмывали тела убитых и раненых. Стало тихо. Я увидел, что один из немецких катеров подходит к нам на малом ходу, между нами осталось уже меньше кабельтова.

«Плен, позор!» — пронеслось в голове, и я упал без сознания…

…Очнулся на корме немецкого катера. Рядом лежали еще несколько человек. Над нами стояли немецкие матросы с автоматами и курили. Я спросил соседа, краснофлотца-радиста: «Что с катером?» — «Затонул», — ответил он.

Близко к полудню, так показывало палившее солнце, катер подошел к Ялте. Немецкие матросы вынесли нас на берег и положили на песок пляжа. Те из нас, кто был в сознании, могли видеть, что с немецких катеров снимали убитых и раненых и грузили в санитарные машины.

«А все-таки, братцы, мы их пощипали», — снова услышал я слабый голос Новикова, и стало не так больно за наше поражение.

Немцы отправили своих убитых и раненых, а потом пришли за нами, и солдаты втащили нас в кузов. Полуторка побежала по опустевшим ялтинским улицам, поднимаясь куда-то в гору. В кузове сидели солдаты с автоматами. На крутом подъеме редкие прохожие, старики и женщины, завидев нас, полуголых и окровавленных, в изумлении останавливались, смотрели вслед, махали рукой и вытирали слезы…

Вскоре мы оказались в симферопольской тюрьме.

«Так вот, друзья мои, — сказал Новиков. — Как видно, в этом казенном доме мы с вами расстанемся надолго, а может быть, и навсегда. Одно прошу, не поминайте лихом и всегда помните: вы защитники нашей родины, лишь временно, повторяю, временно разоруженные».

Нас разместили в разных камерах, и я больше никогда не встречал генерала Новикова. Я хороша запомнил его последние слова, и всюду в немецких лагерях, где мне пришлось быть, я боролся с фашизмом.

Генерал Новиков прошел через тюрьмы и концлагеря с честью и достоинством, не склонив головы перед врагами.

Сегодня при въезде в Балаклаву висит мраморная дощечка: «Улица Новикова. Наименована в 1961 году в память генерала Советской Армии, героически защищавшего Севастополь, погибшего в застенках гестапо в 1943 году».