Засекреченное счастье - Иванова Вера - Страница 4
- Предыдущая
- 4/23
- Следующая
Вскоре оказалось, что вкусы эти и интересы, по крайней мере музыкальные, во многом совпадают с его собственными. Выяснилось, что девчонка любит «Девятый вал» – это была и его любимая радиостанция. А когда она начала крутить привезенные из Москвы диски, он решил отказаться от плеера – у него было записано то же самое. Так что теперь ему вполне хватало той музыки, что мощным потоком лилась из самого верхнего окошка Теремка.
«Теремком» Рома назвал коттедж Шестовых. И действительно, построенный в стиле «а-ля рус», дом напоминал декорацию боярских или даже царских хором в каком-нибудь фильме-сказке – мягкие, куполообразные скаты крыши, резные наличники, вагонка, которой были выложены стены изнутри, – псевдотеремок, в котором живет псевдоцаревна...
Надо сказать, что, относясь в целом к человечеству вполне терпимо, Рома всех людей делил на две большие группы. Основополагающим принципом такого деления было «может – не может». Может – это значит, человек способен на все: на работу, на множество дел, на успех, на подвиг, на свершения, на саму жизнь, в конце концов. Такой человек успевал везде – и в делах, и в любви, и во всем, за что бы ни брался. Нытиков же и лентяев, а также трусов и слабаков Рома зачислял в категорию «не может».
Придумав в девятом классе эту теорию, Рома был несколько разочарован, прочитав о Раскольникове и обнаружив, что и у того были в чем-то сходные мысли... Правда, юному мыслителю было совершенно непонятно, что его литературный предшественник пытался доказать – с первых же страниц было ясно, что он – «не может!». Так зачем же было на рожон лезть? Старушек убивать?
Так вот, Юлю, псевдоцаревну, Рома в первый же день без особых колебаний отослал в ту же группу, куда был помещен и Родион Раскольников, а именно в компанию тех, кто «не может». Кстати, сборище на самом деле было совсем неплохим – там же пребывали и Ромины родители, и еще куча добрых семейных знакомых, и множество политических деятелей, а также звезд шоу-бизнеса...
Надо ли говорить, что фигура самого Романа открывала список тех, кто «может!».
Вот так и пролетели первые дни пребывания Юли на даче – в одиночестве и скуке, в мучении от жары и раздражении от вида мельтешащего повсюду Романа, под грохот музыки и назойливый писк комарья.
5
План мести созрел в один миг. Это произошло в пятницу, ровно через неделю после прибытия Юли на дачу.
После обеда, когда жара чуть-чуть спала, девочка едва ли не в первый раз выбралась в сад позагорать. Вытащив шезлонг, она установила его среди кустов – так, чтобы лежать не на самом солнцепеке, а в теньке. Потом Юля долго размазывала по телу солнцезащитный крем – белая, нежная кожа казалась совсем беззащитной, – и наконец, заткнув уши наушниками плеера, с журналом в руках расположилась на шезлонге.
Вскоре она обнаружила, что здесь, оказывается, несравненно лучше, чем в душном пентхаусе. Было нежарко, ветерок приятно обдувал тело, вокруг витал нежный запах каких-то цветов... Переливчатый свет, пробиваясь сквозь дрожащие листья, рождал такое причудливое переплетение линий, что рука Юли сама потянулась к альбому, где она обычно делала зарисовки. Альбома рядом не оказалось, девочка с досадой вспомнила, что он остался наверху.
Подниматься не хотелось, однако рисовать тянуло и очень – по опыту Юля знала, что теперь не найдет себе места, пока рука не начнет вычерчивать на листе сумасшедшую вязь из линий. Она сейчас вошла в состояние, которое называла помрачением – это означало, что для обретения душевного покоя ей нужно было рисовать, неважно что – просто переносить образы на бумагу. Именно в такие моменты у нее рождались лучшие рисунки, когда она, почти не задумываясь, как будто не сама водила карандашом или кистью, а под влиянием высших сил. Может, это и называется вдохновением? Такие моменты надо было ловить – за день такого состояния она могла нарисовать больше, чем за месяц унылого рутинного труда, когда один вид белого бумажного листа вызывал неприязнь. А такое тоже случалось – требования в художественной школе, где училась Юля, были достаточно высоки, два раза в год нужно было выставлять работы на просмотр, а для этого рисовать приходилось почти всегда и везде – даже тогда, когда этого совсем не хотелось. Однако периоды творческого застоя с лихвой искупались моментами вдохновения, когда открывались какие-то неведомые шлюзы и работа лилась мощным потоком.
Однако никакие высокие чувства не могли заставить Юлю оторваться от шезлонга и отправиться на третий этаж.
Что же делать?
Девочка огляделась. Взгляд наткнулся на загоревшую спину Ромы, решение созрело мгновенно.
– Эй, ты! Как тебя там! – вот так Юля первый раз обратилась к их наемному работнику.
– Что? Вы меня?
Девочка кивнула.
Роман поставил на землю ведро, вытер руки о штаны и подошел к шезлонгу. Неужели «принцесса» решила, наконец, познакомиться с ним?
– Меня зовут Роман, – представился он, откинув со лба прядь выгоревших волос.
– Да? А я думала – Петя... Слушай-ка, у меня для тебя поручение. Сбегай наверх – знаешь, где я живу? И принеси синий блокнот и карандаш. Все это в правом кармане рюкзака. И ластик захвати! Ну? Что стоишь?
Роман не двигался с места. Его как будто окатили холодной водой. Тон девочки показался бесцеремонным, хамским. Это оскорбило его, обидело до глубины души. Оказывается, права была мама, предупреждая, что с ним могут плохо обращаться! И, оказывается, он не так уж и безразличен к этому...
– Ты что, оглох? Я же, кажется, ясно сказала! – Голос девочки, резкий, насмешливый, унизительные слова – все это причиняло настоящую боль.
«Нет, я не должен срываться. Вдох-выдох, вдох-выход... Раз, два, три, четыре, пять...» Парень, стараясь унять взбунтовавшиеся чувства, молча сжимал и разжимал кулаки. На какой-то момент ему захотелось бросить все и уйти, сейчас же, немедленно.
– Рома! Ромочка! Ты несешь компост?
Спасительный голос бабушки прозвучал как никогда вовремя. Роман отскочил от шезлонга, подхватил ведро и опрометью бросился в огород.
– Ромочка, – фыркнула ему вслед Юля, – мальчик-одуванчик! Смотри, не споткнись!
И где же папенька умудрился найти такого бестолкового помощничка? Единственный раз попросила его о чем-то, так и то не справился. Придется идти самой.
Девочка опустила ноги с шезлонга, мягкая трава приятно остудила и защекотала босые ступни. Лениво разогнувшись, Юля повернулась к дому... и тут ее осенило.
Перед ней была гладкая, белая стена. Глухая – кроме Юлиного «иллюминатора» под самой крышей, в сад не выходило ни одного окна. Строители применили какую-то новую малярную технику, и в солнечном свете свежеоштукатуренная поверхность ослепительно белела, а в тени становилась нежно-лиловой. Отец очень гордился этой стеной, которую было видно практически из любой точки поселка и даже дальше – от самой железнодорожной станции. И действительно, белое пятно гармонировало с окружающим пейзажем, располагаясь в нем естественно и удобно.
– У Малевича был черный квадрат, – говорил отец, – а у меня будет белая стена.
Вот на эту-то белую стену и нацелилась Юля.
То, что она задумала, было гениально. Можно было достичь несколько целей сразу: и утолить ненасытную жажду рисования, и исполнить заветную мечту, и как следует насолить родителям.
Она нарисует на этой стене граффити!
Вот уж это будет для предков удар так удар! В виде наказания за порчу имущества они немедленно отошлют ее в Москву.
А ей только этого и надо!
Позабыв о блокноте, Юля снова плюхнулась на шезлонг, не сводя глаз со стены. Она была словно в лихорадке. Глаза возбужденно горели, губы что-то шептали. Творческий процесс начался. Мысленно она уже размещала на стене свой будущий шедевр. Тот сюжет, что сложился уже давно, она готовила для города, здесь же требовалось нечто другое. Удивительно, но слово-картинка вдруг возникло в ее голове само собой, и это было так хорошо, что Юля закрыла глаза и замычала.
- Предыдущая
- 4/23
- Следующая
