Седьмой сын - Кард Орсон Скотт - Страница 47
- Предыдущая
- 47/62
- Следующая
Сказитель и половины не знал из того, о чем говорил. Нарисовать в уме картинку – мало. Его нога не излечится, если он притворится, будто бы с ней все нормально. И все же Сказитель подкинул ему одну верную мысль. Если Элвин умел чувствовать сквозь скалу, мог находить в камне слабые и сильные стороны и учить его, где ломаться, а где держаться крепко, то почему бы ему не проделать то же самое с кожей и костью?
Сложность заключалась в том, что кость и кожа были неотделимы друг от друга. Скала отдаленно напоминала человеческое тело, но кожа слой за слоем менялась, поэтому разобраться, что откуда, оказалось вовсе не легко. Он лежал с закрытыми глазами и впервые в жизни заглядывал в собственную плоть. Сначала он пытался следовать за болью, но эта тропа никуда его не привела, он добрался лишь до места, где все было разрублено, раздавлено и перемешано – верх от низа не отличить. Спустя некоторое время он предпринял другую попытку. Он прислушался к биению сердца. Сначала отвлекала боль, но вскоре он полностью замкнулся на мерном стуке. Если что-то и происходило в окружающем мире, он не знал этого, потому что боль отсекла все звуки. А ритм ударов сердца заслонил собой боль – не полностью, но большей частью.
Элвин пустился в путь по венам, следуя широкими, сильными потоками, затем ручейками. Несколько раз он сбивался с дороги. Иногда в сознание врывался особо сильный укол боли в ноге и требовал внимания. Но постепенно, начиная снова и снова, он нашел тропку, ведущую к здоровой коже и кости левой ноги. Там кровь неслась не так стремительно и вскоре привела его туда, куда нужно. Он рассмотрел слои кожи, напомнившие ему луковицу. Он изучил и запомнил их порядок, узнал, как связываются друг с другом мускулы, как крепятся крошечные вены, как вытягивается и облегает кость кожа.
После этого он снова пробрался в больную ногу. Лоскут кожи, который пришила мама, большей частью отмер, начав загнивать. Однако Элвин-младший уже знал, как можно спасти его – не весь, но хотя бы часть. Он нащупал раздавленные концы артерий вокруг раны и начал принуждать их срастись, точно так же, как когда-то проделывал трещинки в скале. С камнем, впрочем, было неизмеримо легче: чтобы создать трещинку, нужно было чуть-чуть поднажать, вот и все. С живой плотью дело шло медленнее, чем ему бы хотелось, поэтому он отказался от попыток залечить все разом и сосредоточился на одной, основной артерии.
Он стал изучать, каким образом она использует кусочки того, кусочки сего, как и чем восстанавливается. Большей частью происходящее было слишком сложно для восприятия Элвина. Миниатюрные комочки стремительно сновали то туда, то сюда. Однако он сумел заставить тело освободиться от оков и позволить артерии зарасти самой. Он посылал ей все необходимое, и довольно скоро она приросла к загнившей коже. Потратив немножко времени на поиски, он наконец обнаружил концы раздавленной артерии, совместил их и послал кровь по вновь возведенному мостику.
И поспешил. Он почувствовал, как по ноге разлилось волной тепло – из-под мертвой кожи забил десяток фонтанчиков крови: артерия не сумела вместить всю кровь, которую он протолкнул. Медленнее, медленнее, медленнее. Он проследовал за кровью, которая теперь сочилась, а не била, и заново принялся сращивать кровяные сосуды, артерии с венами, пытаясь следовать образцу, который видел в левой ноге.
Наконец с этим было покончено – более или менее. Кровь мерно текла по венам. С ее возвращением ожили частички кожи. Но часть лоскута все равно оставалась мертвой. Элвин кружил и кружил по своей ноге вместе с кровью, обрывая мертвые кусочки и разбивая их на мелкие части, которые и глазом не видно. Зато живая кожа сразу узнавала их, принимала и перестраивала. Там, где проходил Элвин, начинала расти здоровая плоть.
В конце концов кропотливое складывание по частичкам настолько утомило его, что он сам не заметил, как заснул.
– Я не хочу будить его.
– Иначе бинты не сменить, Вера.
– Ну, ладно, хорошо… ой, осторожнее ты, Элвин! Нет, дай лучше я!
– Я не раз менял бинты…
– На коровах, Элвин, а не на маленьких мальчиках!
Элвин-младший почувствовал, как на ногу что-то надавило. Что-то тянуло за кожу. Хотя было не так больно, как вчера. Но он слишком устал, чтобы открыть глаза. Он не мог даже звука издать, чтобы дать понять родителям, что не спит, хотя отчетливо слышал их беседу.
– Боже мой. Вера, у него ночью, наверное, кровотечение открылось.
– Мама, Мэри говорит, я должен…
– Тихо, Кэлли! Убирайся отсюда! Разве ты не видишь, что мама занята…
– Не надо кричать на мальчика, Элвин. Ему всего семь лет.
– Он достаточно вырос, чтобы научиться держать рот закрытым и не вмешиваться в дела взрослых… ты только посмотри.
– Глазам своим не верю.
– Я-то думал, гной сочится, как сливки из коровьего вымени…
– А тут все чисто.
– И кожа приросла, смотри, смотри! Правильно ты сделала, что пришила ее.
– Я и не надеялась, что она приживется.
– Кости совсем не видно.
– Господь благословляет нас. Я молилась всю ночь, Элвин, и посмотри, что сотворил Господь.
– Ну, может, если бы ты молилась чуточку поупорнее, он бы вообще всю рану залечил. Тогда бы я отдал мальчика в церковный хор.
– Не святотатствуй, Элвин Миллер.
– Да нет, просто мне иногда бывает обидно при виде того, насколько ловко Господь умеет подвернуться под руку и присвоить чужую славу. Может, Элвин сам себя залечил, ты об этом не подумала?
– Посмотри, твои грязные речи разбудили малыша.
– Спроси, не хочет ли он воды.
– Он ее выпьет, хочет или нет.
Элвину очень хотелось пить. У него не только рот пересох, все тело жаждало воды: она была нужна, чтобы восстановить потерянную кровь. Поэтому он пил и не мог напиться, с жадностью глотая из жестяной чашки, поднесенной рукой мамы к его губам. Большей частью вода проливалась на лицо, текла по шее, но он не замечал этого. Важна была та влага, что плескалась сейчас у него в животе. Он откинулся на подушку и попытался заглянуть внутрь себя, чтобы проверить, как поживает рана. Но это ему не удалось: слишком много сил потребовалось. Он провалился в сон, не добравшись и до половины пути.
Проснувшись снова, он решил, что на улице опять ночь, – а может, занавески были задернуты. Проверить он не мог, потому что слишком уж невыносимо было открывать глаза. Кроме того, вернулась прежняя боль, с новой яростью впиваясь в его тело, а нога ужасно чесалась, и он едва удерживался от того, чтобы не дотянуться до нее и не начать драть ногтями. Сосредоточившись, он проник в область раны и вновь принялся помогать коже расти. За время сна открытая плоть успела затянуться тонкой пленкой. Под ней тело все еще трудилось, восстанавливая порванные мускулы, сращивая сломанные кости. Но потеря крови больше Элвину не грозила, как, впрочем, и заражение.
– Взгляни, Сказитель. Ты когда-нибудь видел подобное?
– Кожа как у новорожденного.
– Может, я свихнулся, но если б не перелом, бинты можно было бы снять.
– Да, раны как не бывало. Ты прав, бинты действительно больше не нужны.
– Наверное, моя жена правду говорила, Сказитель. Может быть, это Господь решил поступиться принципами и сотворил чудо с моим мальчиком.
– Доказательств тому нет. Когда малыш проснется, возможно, он нам что-нибудь объяснит.
– Вряд ли он что-нибудь понимает – за все время даже глаз не открыл.
– Одно несомненно, мистер Миллер. Угроза смерти миновала. Хотя вчера я думал совсем наоборот.
– А я вообще собрался сколачивать ему гробик, чтоб в землицу опустить, вот так вот. Даже представить не мог, что он выживет. А ты посмотри, каким здоровым он выглядит сейчас! Интересно все же, что его защищает – или кто?
– Кто бы его ни защищал, мистер Миллер, мальчик куда сильнее. Тут есть над чем поразмыслить. Его защитник разломил камень, но Эл-младший срастил его обратно, и покровитель не смог помешать ему.
– Думаешь, он знал, что делает?
- Предыдущая
- 47/62
- Следующая
