Голос тех, кого нет - Кард Орсон Скотт - Страница 34
- Предыдущая
- 34/91
- Следующая
И естественно, скоро из лесу вынырнул свинкс. Наблюдатель. Много лет назад Либо вычислил, что где-то в том направлении находится поселение самок-свинксов, «жен». И самцы всегда приглядывали за зенадорес, если они заходили в лес слишком далеко. По настоянию Либо, Миро никогда не пытался исследовать запретную сторону. Его любопытство сразу же угасало, стоило ему вспомнить, как выглядело тело Либо, когда они с Квандой его нашли. Либо еще жил, он даже оставался в сознании — глаза открыты… Миро и Кванда опустились на колени с обеих сторон, хотели освободить его забрызганные кровью руки… «Либо, твое сердце, вырванное из груди, все еще пыталось гнать кровь по венам. Если бы ты только мог заговорить с нами, одно только слово — почему они убили тебя…»
Берег стал пологим. Миро пересек ручей, прыгая по скользким, покрытым мохом камням. Через несколько минут он почти добрался до места — чуть впереди деревья расступались, образуя поляну.
Кванда уже на месте — учит свинксов собирать сливки с молока кабры и готовить какой-то аналог масла. Последние семь недель она экспериментировала с процессом, и наконец у нее что-то начало получаться. Все прошло бы значительно легче, если б она могла попросить помощи у Новиньи или Элы — они обе знали о химических особенностях молока кабры куда больше, чем зенадорес, — по, к сожалению, сотрудничество с биолоджистас невозможно. Еще тридцать лет назад ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не содержит питательных веществ, которые мог бы усвоить человек. А потому совершенно очевидно, что проблемы хранения молока или изготовления молочных продуктов могут интересовать только свинксов. А Миро и Кванда не могли рисковать, нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что они всерьез изменили образ жизни пеквенинос.
Младшие свинксы охотно взялись сбивать масло. Они плясали на бурдюках, сделанных из шкур тех же самых кабр, и распевали бессмысленную песенку, смешивая слова звездного, португальского и двух собственных языков в развеселую кашу. Миро попытался рассортировать языки. Он, конечно, узнал мужской язык, поймал несколько обрывков на языке отцов — так они называли то наречие, на котором разговаривали со своими деревьями-тотемами. Миро распознал его только по звучанию. Даже Либо не мог перевести ни слова. Язык, казалось, состоял из одних ме, бе, ге, причем разницу между гласными определить было невозможно.
Свинксы, следившие за Миро в лесу, тоже вынырнули на поляну и приветствовали своих собратьев долгим, ухающим криком. Танец продолжался, а вот песня немедленно замолкла. Мандачува отделился от группы свинксов, столпившейся вокруг Кванды, и двинулся на край поляны, навстречу Миро.
— Привет, Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением.
Это был дословный перевод имени Миро на звездный. Мандачуве нравилось переводить имена со звездного на португальский и обратно, хотя Миро и Кванда тысячу раз объясняли, что их имена на самом деле ничего не означают и то, что они звучат как настоящие слова, просто совпадение. Но Мандачува, как и многие другие свинксы, любил лингвистические игры, а потому Миро плюнул и начал откликаться на «Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением», так же как и Кванда терпеливо отзывалась на «Вага». Это португальское слово значило «чудо», «чудо» на звездном «вандер», а «вандер» звучит почти как Кианда.
Мандачува оставался для них загадкой. Самый старый среди свинксов. Пипо знал его и писал, что он обладает среди своего племени наибольшим авторитетом. Либо, по всей видимости, тоже считал его лидером. Разве его имя не было искажением португальского сленгового словечка, означавшего «хозяин», «босс»? Но Миро и Кванде казалось, что Мандачува наименее влиятельный и уважаемый свинкс поселения. Никто не советовался с ним ни по какому поводу, он был единственным, у кого всегда находилось время на беседы с зенадорес, ему почти не поручали важной работы.
И тем не менее именно он поставлял большую часть информации. Миро никак не мог понять почему: потерял ли свинкс статус из-за слишком тесного общения с людьми или стремился поделиться сведениями, поднять себя в глазах людей, чтобы компенсировать низкий статус среди сородичей. Впрочем, это не имело значения. Миро нравился Мандачува. Он считал старого свинкса своим другом.
— Что, женщина заставила вас есть это дурно пахнущее месиво? — спросил Миро.
— Она говорит, что это жуткие помои. Еще бы, даже маленькие кабры кричат от омерзения, когда им приходится сосать вымя. — Мандачува хихикнул.
— Если вы преподнесете все это в подарок вашим женщинам, они больше никогда не заговорят с вами.
— И все же мы должны, мы должны, — вздохнул Мандачува. — Они все хотят видеть, масиос долгоносые.
Ах да, это постоянное недоразумение с женским полом. Иногда свинксы говорят о них с искренним и глубоким уважением, даже, пожалуй, с восхищением, обожанием, как о божествах. И тут же кто-нибудь обзывает их масиос — червями, обитающими на ветвях деревьев, или говорит еще какую-нибудь грубость. Зенадорес даже не могут спрашивать о них, свинксы все равно никогда не отвечают на вопросы о своих самках. Было время, и довольно долгое, когда свинксы и вовсе не упоминали, что самки существуют. Либо всегда очень смутно намекал, что перемена как-то связана со смертью Пипо. До его гибели разговоры о самках были табу (разве что случайное почтительное упоминание в особо торжественные минуты), а после свинксы даже стали повторять при зенадорес свои издевательские меланхолические шуточки о «женах». И все равно люди никак не могли получить ответа на любой прямой вопрос о женщинах. Свинксы все время напоминали, что это их не касается.
Из группы, окружавшей Кванду, послышался свист. Мандачува схватил Миро за рукав и потянул туда.
— Стрела хочет поговорить с тобой.
Миро подошел и сел рядом с Квандой. Она даже не взглянула на него. Они уже давно усвоили, что прямой разговор между мужчиной и женщиной, даже людьми, повергает свинксов в состояние острого беспокойства. Им неловко, неудобно, значит, этого следует избегать. Они разговаривали с Квандой, когда та приходила одна, но стоило появиться Миро, как свинксы прекращали говорить с ней и понимать ее слова. Порой Миро просто с ума сходил от того, что даже подмигнуть ей не мог при пеквенинос. Он чувствовал ее тело, она излучала тепло, словно небольшая звезда.
— Мой друг, — сказал Стрела. — Я должен попросить тебя об огромной услуге.
Миро почувствовал, как напряглась Кванда. Свинксы не часто просили людей о чем-либо, и просьба почти наверняка означала неприятности.
— Ты выслушаешь меня?
Миро медленно кивнул.
— Да. Но помни, среди людей я ничто, у меня нет власти.
Либо обнаружил, что свинксов совершенно не смущает мысль о том, что люди послали разговаривать с ними тех, кто не обладает властью. А теория о ничтожестве помогала объяснить свинксам, почему зенадорес не могут делать того или другого, не называя подлинной причины.
— Эта просьба исходит не от нас, она рождена не в наших глупых беседах у вечернего костра.
— Как жаль, что я не могу разделить ту мудрость, которую вы называете глупостью, — ответил Миро. Он всегда так говорил.
— Это Корнерой из своего дерева обратился к нам.
Миро вздохнул. Он испытывал к религии свинксов примерно такие же чувства, что и к католицизму собственных сородичей. В обоих случаях делал вид, что искренне верит даже в очевидные глупости. Когда у свинксов появлялась какая-то особенно дерзкая и трудноперевариваемая идея, они всегда приписывали ее одному из деревьев-предков. В последние несколько лет — это началось почти сразу после смерти Либо — они стали выделять Корнероя и объявлять его источником самых оглушительных предположений. Ирония судьбы — свинкс, казненный за мятеж, играл теперь важную роль в системе поклонения деревьям.
И все же Миро ответил, как учил его Либо:
— Мы уважаем и почитаем Корнероя, поскольку вы чтите его.
— Мы должны получить металл.
Миро закрыл глаза. «А мы-то считали, что наша политика — никогда не использовать предметы из металла при свинксах — работает на все сто. Наверняка у свинксов есть свои наблюдатели, которые следят за людьми с какой-нибудь возвышенности недалеко от ограды».
- Предыдущая
- 34/91
- Следующая
