Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 85

• Предыдущая
• 85/106
• Следующая

Волоча за собой Доходягу, Хмырь нырнул в подворотню, пробежал по малолюдному двору и выбрался на другую улицу. Подростки остановились, перевели дух.

— Что за срочность? — недовольно спросил Марк, пфтаясь освободиться из цепких рук наставника. — Никуда не пойду!

— Захотел — под молотки? Так мы с Желтком быстро организуем. Спрашиваешь куда? Желток прислал с пацаном маляву — наклюнулось выгодное дельце. Как в прошлый раз постоишь на стреме — две косые в кармане. Иди плохо, а?

— Почему днем?

— Вечером тебя Вездеход пасет. Хай поднимет — лягавые оглохнут. А так посидим на одной хате, почифирим до вечера. Не штормуй, парняга, не гони волну — все в цвете будет.

В конце концов, Доходяга покорился судьбе, перестал думать о побеге и обреченно поплелся рядом с Хмырем. Ничего страшного не произойдет, уговаривал он себя, Райка поворчит, поскрипит и уймется. А когда он принесет купленные на заработанные деньги колечко и бусы — бросится на шею, обцелует, заласкает.

Представил себе заманчивую картиночку и на душе полегчало.

Добрались они до окраинной избушки только около шести чесов вечера. Хозяин — угрюмый вдовец, который за все время знакомства ограничился двумя-тремя словами, кивнул на дверь и продолжил отесывать сучковатое бревно.

Изба подстать старику — вонючее медвежье логово.

В горнице шестерок уже ожидал Желток.

— Думал, лягавые повязали, — недовольно пробурчал он. — Садитесь на трамвай, — кивнул он на давно немытую скамью. — Побазарим. Ништяк, времени навалом… Прогуливались, фрайера?

— Не, — замотал Хмырь кудлатой головой. — Не гуляли. Вездеход пасла своего хахаля, вот и пришлось рвать когти прямо от церкви. В рванных лепенях, — продемонстрированы дырявые пиджачишки, под которыми — голое, разукрашенное нарисованными язвами тело. — Что делать?

— Так и знал, что тощая лярва не пустит полюбовника, — засмеялся Желток. — Захватил с собой приличные прохаря и целые лепеня… Переоденетесь, почифирим, перекинемся в стиры. Выход — в одинадцать. Ништяк, успеем.

— Что за дело? — осторожно поинтересовался Хмырь. — Опять иконки?

— Кое-что подороже. Заяц дал наводку на одну старуху. Не то бывшая балерина, не то певичка. Короче — шкура. Сидит дома, будто курица на яйцах, стережется. Пищу ей правнучка таскает. Через день. Вчера доставила. У старухи золотишко водится, камушки, облигации. Вот мы и наведем шмон.

— Так она ж стережется?

— До чего же ты ушатый, Хмырь. А для чего мы тащим с собой ходячего мертвяка, — пренебрежительный кивок в сторону молчащего Доходяги. — Какая баба устоит, чтоб не пожалеть?

Желток отвернулся от непонятливого кореша, принялся инструктировать Доходягу. При этом больно тыкал острым пальцем ему под ребра…

В половине двенадцатого ночи налетчики стояли на лестничной площадке перед оббитой дермантином дверью. Желток и Хмырь прижались к стене, Доходяга по сигналу вожака нерешительно нажал на кнопку звонка. Молчание. Вторичное нажатие, более продолжительное. За дверью — шарканье тапочек.

— Кто там?

— Извините, тетенька, — пропищал Марк. — Маманя — в обмороке, задыхается. Можно позвонить — вызвать Скорую?

Минутное молчание. Старуха не знает, как быть, открывать, помочь несчастному мальчику или не открывать. В конце концов, милосердие оказалось сильней осторожности. Дверь открылась.

— Проходи, позвони. Только недол…

Договорить не успела — сильный толчок отбросил ее вглубь прихожей. Желток принялся связывать полотенцем руки, Хмырь пытался заткнуть рот старухи заранее подгоовленным кляпом. Та вертела головой, неожиданно пронзительным голосом кричала.

— Помогите, убивают! Караул! Люди добрые!

— Ах ты, старая шлюха! Получай!

Разьяренный Желток ударил ножом. Брызнула кровь. Старуха захрипела и осела на пол. Марк тоже сполз по стене, его вырвало. В беспамятстве растянулся на полу рялом с мертвой старухой.

Он не чувствовал, как Желток аккуратно протер рукоять окровавленного ножа, вложил в его руку.

— Рвем когти, кореш, — прохрипел он Хмырю. — Дерьмовая артистка весь дом подняла — вот-вот лягавые заявятся.

— А как же он?

— Антилигент? Пусть потрет бока на нарах, похавает тюремную баланду…

Примчавшийся по телефонному звонку соседей милицейский наряд увидел труп женщины и лежащего в обмороке щуплого подростка. В его руке крепко зажат окровавленный нож. Все ясно, никаких проблем — убийца рядом со своей жертвой. Почему в обмороке — никого не интересует.

Следствие длилось сравнительно недолго — чуть больше полугода. Учитывая возраст подсудимого суд определил — десять лет на ушах.

Это и была первая ходка сына фронтового старшины на зону…

А через три месяца после суда, во время очередной встречи с хозяином Заяц собщил ему потрясающую новость. Сын Сидякина отбывает срок на Севере, его шлюха неожиданно родила, во время родов скончалась.

— Невесть-что приключилось с бабой, — недоуменно пожимал узкими плечами старший надсмотрщик. — В одночасье опрокинулась. Токо и сказала

— сынок Доходяги, передайте его деду… Вот я и выполняю.

На следующий же день Сидякин отправился в роддом. С трудом, позвякивая медалями, потрясая ветеранским удостоверением, добился своего.

Внука нарек Ефимом…

Романов закрыл тетрадь, потянулся до хруста в суставах. Потер уставшие глаза. Теперь понятно упорное нежелание Ефима Марковича открыть адрес деда, тем более знакомить его с частными детективами. Вдруг бывший старшина разоткровеничается, откроет тайну рождения внука?

Роман, улыбаясь и негодуя, походил по комнате. До чего же переплетаются человеческие судьбы! Возбужденный прочитанным мозг не желал успокаиваться. Спать не хотелось.

Частный детектив снова уселся за стол, покопался в бумагах Видовой. Извлек заклеенный конверт с адресом деда. Наверно, Клавдия раздумала отправлять его, но, на всякий случай, сохранила…

«… я долго колебалась, снова и снова перечитывая коротенький список подозреваемых. Вычеркнут разведчик Фоменко, поставлены два вопросительных знака рядом с фамилией рядового Кочерыгина, округлен черным фломастером ездовой Хомяков. Нетронутой осталась одна единственная фамилия — телефонист Яковлев. Если и он с»умеет доказать свою невиновность, круг замкнется. Останется Прошка Сидякин…"

Из неотправленного письма Клавдии Терещенко.

Поездка к бывшему батальонному телефонисту была отложена. Сначала — на месяц: свадьба — далеко не простое мероприяие, она требует серьезной подготовки. Потом — на полгода: молодые жили то у родителей Натальи, то у Клавдии, долго и нудно решался вопрос об их постоянном местожительстве. Наконец — на неопределенный срок. Беременность новобрачной из догадки превратилась в реальность — живот рос с удивительной быстротой.

Нельзя сказать, что Клавдия перестала надеяться отыскать убийцу мужа — она жила этой надеждой, дышала ею. Случайная встреча в кафе с Прошкой, совместное чаепитие на кухне — все это позволило ей проверить главную версию, убедиться в ее состоятельности либо абсурдности.

Не получилось. То, что Сидякин, услышав тихий, острый, как лезвие бритвы, вопрос: «За что ты убил Семенку?», отшатнулся и побледнел, еще ни о чем не говорит. Это может быть и реакция ни в чем неповинного человека на чудовищное обвинение, и признание.

Окончательную точку ставить рано. Предстоит не менее напряженная беседа с Яковлевым. Она может либо подтвердить подозрения вдовы либо опровергнуть их.

А Карп, похоже, начисто позабыл о задуманной поездке в Коломну — он не мог надышаться на беременную жену. По утрам носил ей в постель поднос с завтраком. Бережно поддерживая под локоть, выводил на непременную прогулку. Вечерами читал легкие рассказы, говорил только на приятные темы.

Наконец, Наталья родила. Легко и безболезненно, будто не рожала — освобождалсь от груза. Появилась девочка — крошечная, пухленькая. По настоянию матери ее назвали Ольгой.

• Предыдущая
• 85/106
• Следующая