Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 81

• Предыдущая
• 81/106
• Следующая

В нескольких километрах от районого центра Семенчук потряс немого за плечо. Когда тот недоуменно обернулся, показал ему на проселочную дорогу с грязными лужами. Возница отрицательно потряс лохмами. Показанный кулак не произвел на него впечатления. Кивнул на лежащую в передке узловатую дубинку. Не поеду и — все тут! Тогда Федька матерно выругался и показал упрямому парню нож с наборной рукояткой.

Последний аргумент подействовал — возница испугался и подчинился.

В пяти верстах от большака — небольшое озеро с непуганными утками и безбоязненно плескающейся рыбой. Местные жители обходили озеро стороной, назвали его Бесовым провалом. Только отважные пацаны, тайком от родителей удили здесь рыбу.

Вот и на этот раз у самой кромки воды устроился худой, узкоплечий рыбак. Не пацан и не взрослый мужик — нечто среднее. Сидит, закатав по колени брючины и не сводит ожидающего взгляда с поплавком.

Пригляделся Прохор. Так и есть — Заяц.

Телега остановилась рядом с рыбаком. Семенчук жестом приказал ожидать. Напуганный возница утвердительно замотал головой. Спрыгнул на землю, заботливо подвесил на лошадинную морду торбу с зерном, принялся с любопытством смотреть на поплавки. Сам рыбак, похоже, его не интересует.

Компаньоны присели на валяющиеся чурбаки.

— Как успехи? — тихо спросил Федька. — Привез?

— Конечное дело, — тихо отрапортовал старший надсмотрщик. — И еще, — опасливо покосившись на Сидякина, вытащил из-за пазухи тугой сверток. — Подарочек от Желтка.

Глава фирмы торопливо спрятал сверток во внутренний карман куртки. Успокоил Заяца.

— Сидякина не бойся, он — в деле.

Значит, в свертке — очередная партия драгоценностей! Горшки постепенно пополняются, как бы к двум не пришлось присоединить третий. Целая сокровищница! Ожидать и дмальше опасно, задуманное нужно воплотить в жизнь как можно быстрей. Но как и где осуществить… ликвидацию компаньона?

Старшина задумался. Стрелять? Не годится, лягавые сразу заподозрят товарища убитого, бросятся искать пистолет. Подсыпать в питье яд? Отличная мысль, но где его возьмешь? В аптеке — провизор запомнит покупателя, а на аптеку сыскари обязательно выйдут после вскрытия.

Остается — нож. В бытность командира разведвзвода Сидякин не раз доводилось во время рейдов по тылам противника снимать часовых или убирать захваченный и допрошенных солдат и офицеров вермахта. Навострился, набил руку.

Где заколоть Семенчука — тоже ясно. Только не в своей избе — лягавые мигом повяжут и компаньона убитого и его служанку-домработницу. Настька молчать не станет — по бабскому обычаю развяжет бойкий язычек и наговорит что знает и о чем догадывается.

Лучше всего — в избе самогонщицы во время очередного разговления. Разнеженный, ублаготворенный самогоном и бабьими ласками, Федька потеряет всегдашнюю настороженность, рассупонится. Выждать, когда Фекла пошлепает в сени к помойному ведру опрастываться и — ножиком по горлу. Или — под ребро.

Нет, не получится, порушил готовый уже план убийства старшина, баба поднимет такой крик и вой — полдеревни сбежится. Убивать и ее — не хочется, слишком много кровушки. Куда лучше подставить Феклу в качестве убийцы…

— … не штормуй, Заяц, не гони волну — фрайернешься. Продумай все до мелочевки, потом уже пошли Желтка с двумя-тремя помощничками.

Постарайтесь обойтись без крови — оглушите, свяжите… Тебя учить — только портить, сам все знаешь-понимаешь, — доброжелательно рассмеялся Федька, фиксируя подозрительным взглядом задумчивого товарища. О чем он думает, что решает, почему не учавствует в деловой беседе?

Затевается очередной грабеж, равнодушно подумал Сидякин, отложив составление нового плана на вечер. Через неделю — прибавка в горшки. Семь дней ничего не решают — можно подождать…

«… во время очередного посещения Марк снова возвратился к неоднократно выдаваемой теме — первому аресту, первой ходке на зону. Кажется, пытался сам понять и разобраться — почему это произошло, кто повинен?…»

Из коричневой тетради.

Марку казалось, что прежней жизни у него не было — она приснилась. Заботливую мать вспоминал со слезами, отца — со злым ожесточением. Еще бы не с ожесточением — старшина продал сына, да, да, именно продал! И это называется отец?

Постепенно и слезы и злость улеглись, перестали донимать. Казалось, что живет он в вонючем, пропахшем нечистотами и нищетой, подвале с самого рождения. Вначале дни и ночи тянулись унылой чередой, потом они ускорили ход, помчались наперегонки. Незаметно прошло полгода, потом — год.

Странно, но хилый, болезненный подросток окреп, перестал спотыкаться и качаться. Конечно, не потолстел — на черняшке с сельдью не разгонишься, но силенок прибавилось. Даже заикаться стал пореже, только когда разволнуется.

Жили они втроем, так называемой, «семьей»: Доходяга, Хмырь и Вездеход. Спали на привычных местах: Хмырь — на полу, разложив на газетах тощий матрац, Вездеход и Доходяга — на топчане. Завтракали и ужинали в своем закутке, гордо именуемом «комнатой». Обедать не доводилось — «работа» держали в напряжении.

Хмырь и Доходяга устраивались на паперти бок о бок. Оба изображали тяжело больных, у которых мозги — шиворот навыворот, ноги-руки парализованы, на теле — отвратные гниющие язвы. Их талантливо рисовала Райка. Марк старательно копировал учителя, перенимал азы нелегкой нищенской профессии.

Вездеход располагалась метрах в ста от пацанов. Сидит, покачивает очередного арендованного орущего младенца. Когда тот, утомленный голодом и криком, замолкает, потихоньку от дарителей пощипывает его. «Аренда» стоит немалых денег, использовать ее нужно на полную мощность.

А сама не сводит настороженного взгляда с Доходяги. Ничего не поделаешь, женщина в любом возрасте и состоянии — всегда женщина.Господь вложил в ее душу заботу о «слабых» мужиках — кормить, поить, обстирывать, защищать.

Чем-то пришелся Райке по нраву «туберкулезник». По утрам и вечерам оглаживает его, старается сунуть кусок послаще да посытней, чинит рвань, стирает бельишко. На «работе» наблюдает за «сохранностью» дитяти. Не дай Бог обидит кто или даже попытается обидеть — налетит черной вороной, расцарапает морду, доберется до недобрых моргал.

Однажды, Заяц в сопровождении своих помощников, собирая ежедневную дань, злобно цыкнул на замешкавшегося Доходягу, покрыл его привычным черным матом. Вездеход оставила на подстилке орущего младенца и подскочила к беседующим.

— Ты чего? — не понял Заяц. — Порешила еще внести в казну?

— Лучше его не трожь! — прошипела защитница, кивая на пригнувшегося парня. — В обиду не дам!

— А ты кто ему? — подбоченился старший надсмотрщик, жестом призывая на помощь своих охранников. — Мать, жена или полюбовница?

— Енто мое дело — кем быть. Тебя не касаемо. Токо обижать мальчонку не дам. Убьешь меня — тады поступай, как знаешь.

Продолжать полемику опасно — несколько любопытных стариков и старух остановились возле нищих. Послышались негодующие возгласы, кто-то предложил вызвать милицию. Обижают убогих, издеваются над больными детьми!

Надсмотрщики отступили. Пообещав разобраться со шлюшкой в более подходящей обстановке…

В начале Марк стыдился самозванной опекунши, отворачивался, отталкивал ласкающие его хилое тело женские руки. Спал отвернувшись к дощатой перегородке. Потом привык. Мало того, стал считать материнскую заботу Райки само собой разумеющейся.

К концу первого года пребывания у нищих Марк окончательно освоился. К нему тоже привыкли. Когда парнишка разгуливал перед сном по подвалу, пацаны и взрослые мужики подшучивали над ним, но подшучивали беззлобно, добродушно.

Единственная проблема — Желток.

Неизвестно по какой причине коротконогий язвило возненавидел Марка. Пускать в ход кулаки остарегался — Доходягу пасла Вездеход. Связываться с острым языком и крепкими кулачками бабы-уродины не хотелось — избить не изобьет, но ославит на всю нищую братию.

• Предыдущая
• 81/106
• Следующая