Похищение королевы - Карасик Аркадий - Страница 66
- Предыдущая
- 66/71
- Следующая
— Условно так. Не обещает, но и не отказывает.
Оба собеседника морщатся. Будто своими глупыми вопросами я наступил им на гордо поднятые хвосты. Костя попрежнему контролирует поведение мух. Его я не спросил, понимал, что при успехе обязательно проинформировал бы.
Когда я возвратился домой, обстановка в коммуналке не изменилась. Но после совещания в угрозыске я стал смотреть на знакомые действующие лица другими глазами.
Дед Пахом не просто шкандыбает по коридору или восседает на сундуке — он охраняет свои сокровища. Сидя в туалете, будто петух на насесте, держит дверь приоткрытой. За тарелкой любимого супругой и нелюбимого им борща сидит обязательно лицом к покинутому коридору. Послеобеденный отдых — на неудобной, болезненной для стариковских костей рубчатой крышке сундука.
Поминутно выглядывающая из кухни баба Феня бдительно следит за безопасностью мужа. Как бы его не похитили вместе с пенсией и разными доплатами областной администрации! Слух у бабки далеко не старческий, не успеет кто-нибудь появиться на лестничной площадке — тут как тут! Вытирает вечно мокрые руки фартуком, прищуривает глаза и — бдит!
Надин в своей комнате не спит и не занимается шитьем или вязанием — наверняка, притаилась возле двери и контролирует любое мое передвижение. Будто хищник возле норки беззащитного зверька. Обычное занятие коротышки, когда она не торгует умопомрачительными дезодорантами и всеизлечивающими лекарствами.
Каждый поступок, каждое слово и жест жильцов коммуналки нашли свое об"яснение. Подтверждающее доводы многоопытных сыщиков и мои собственные умозаключения. Или отвергающее их. Я выслеживал мельчайшие нюансы в поведении окружающих меня персонажей готовящейся трагедии, анализировал их и тут же придумывал соответствующие противоядия.
Наивно и отдает глупостью, как деревенский клозет ароматом дерьма.
Так недолго свихнуться, попытался я вернуть себя в обычное состояние. Похоже, первый сдвиг «по фазе» уже обозначен. Прекрати беситься, дерьмовый писака! Это тебе не наспех придуманные идиотские стычки и разборки, над которыми настоящие сыщики, тот же Васька Стулов, откровенно посмеиваются — в грязную коммуналку и, одновременно, в твое существование ворвалась самая настоящая жизнь. Настоящая, а не придуманная. С кровью и трупами, с настоящими бандитами и продавшимися им ментами. Главное — с неизвестным лично для меня исходом.
Есть не хотелось. Работать — тем более. Не снимая праздничного костюма, завалился на диван, он же — спальное место, и принялся перебирать четки своих неприятностей и бед.
Одна из неприятностей — упорное молчание Груши. Ни одного звонка! Обиделся, болтун? Есть за что! Продырявили парня фактически по моей вине, спутали журналиста и писателя, теперь валяется на постели, глотает осточертевшие таблетки и микстуры, а виновник этого не желает навестить, развеять хандру.
Как только завершится крутоверть с юбилеем и поимкой бандитов, поеду в Москву, целую неделю буду покорно слушать самые «свежие» новости и заскорузлые от старости анекдоты. Повеселю болящего друга…
Часа через полтора в коридоре появился веселый и шумный Костя. Интересно, о чем так долго говорили сыскари после моего ухода? Искали новые версии или дорабатывали план операции?
Я прислушался к происходящему в корилоре. Даже дверь осторожно приоткрыл.
— Добрый день, дед! — громко провозгласил Костя. Будто Сидоров находился на Дальнем Востоке. — Как дела, как успехи на ниве «поесть-опростаться»?
Старик плохо слышит… или делает вид, что плохо? Сейчас, наверно, приложил согнутую ладошку к заросшему седыми волосами уху и вопросительно взметнул полысевшие брови… Дескать, что говоришь? Прости, то то и оно, не слышу… Будь ласков, повтори… енто самое
Нет, кажется, расслышал и понял. Без повторения.
— Норма… то-то оно, — отозвался старик. — Живем… енто самое… хлеб жуем.
— А желудок как? — заботливо продолжил издевательскую беседу Костя. — Работает или ленится?
— Енто самое… не жалуюсь пока…
— Молоток, дед! Продолжай в том же направлении… Баба Феня!
Старуха выглянула из кухни, как солдат — из блиндажа. В одной руке, вместо автомата — сковорода, во второй — тесаком — ложка. Основное оружие нападения и защиты. Однажды, влепила поварешкой по лбу матерщинику, живущему этажем выше, одновременно, сковородой отбила ответный удар. Мужик побежал в трампункт, потребовал оформления больничного листа. В милицию с жалобой не обратился — струсил, там его отлично знают.
— Здравствуй, милый. Оголодал, небось. Поесть не желаешь? Каша гречневая с маслицем больно уж хороша. Язык проглотишь.
— Спасибо, бабушка, пообедал. Держи презент.
Каждое возвращение с «работы» общительного парня ознаменовывается раздачей «презентов». Надин, как правило, вручается несколько цветков, бабе Фене — дешевая мелочь кухонного назначения, деду Пахому — приветливое слово и шутливые медрекомендации.
И все довольны. «Брат» писателя пользуется несомненным авторитетом и даже любовью. Теперь баба Феня по утрам приносит поднос с пропитанием на двоих, когда Костя собирается уходить «по делам», норовит сунуть ему в карман сверток с бутербродами. По вечерам заманивает на кухню продегустировать кефир больно уж подозрительного вкуса. На самом деле, свежайший, собственоручно изготовленный.
Точно так же ведет себя Надин. Я теперь получаю от нее одни полуулыбки, ибо вторая их половина предназначена Косте. Прибираясь в моей комнате, коротышка особое внимание уделяет раскладушке: по четверть часа разглаживает одеяло, взбивает подушку, шепчет что-то умилительное, похожее на соловьиные трели.
Войдя в комнату, сыщик многозначительно подмигнул и в обнимку с газетой развалился на раскладушке. Через несколько минут газетный лист очутился на полу, Костя издал первый храп. Предупредительный. Я не обиделся, обсуждать что либо нет необходимости — все решено в кабинете Гулькина.
В пять вечера меня вызвали к телефону. Конечно, вездесущая баба Феня, которая успевала повсюду: на кухне, возле замочной скважины соседки, у сундука, на котором восседал муж… Короче, везде.
Звонил… Виталий. По моему, трезвый.
— Павел Игнатьевич, случилось несчастье…
Голос истеричный: то повышается до визга, то падает до глухого бормотания. Явно прослушиваются сдерживаемые рыдания. У меня замерло сердце… Неужели, Машенька?
— … у мамы — сердечный приступ… Вызвал Скорую… Сейчас — в больнице… Просит вас приехать… Срочно…
Просьба Мащеньки равнозначна приказу. Не выполнить ее просто немыслимо.
— Какая больница?
— Кунцевская… Скорей! Возьмите такси, наймите частника… Мама очень вас ждет…
Я бросил трубку. Не прощаясь и ничего не обещая. Сердечный приступ — слишком серьезная болезнь, чтобы терять время на распросы и уточнения. Такси или частник — не получится, целого гонорара за книгу не хватит. Сейчас побегу на вокзал. Первой же электричкой — в Москву. Подниму на ноги врачей, использую все знакомства.
Переодеваясь, разбудил Костю и передал страшную для меня новость. Жена в больнице, сердечный приступ… Просит приехать…
— «Новость» шита белыми нитками, — безаппеляционно заявил сыщик. — Как мы и предполагали, вас пытаются выманить из квартиры. Хотите убедиться — позвоните жене. Только не отсюда — телефон может прослушиваться. По дороге на вокзал зайдите на переговорный пункт…
Дыщать стало легче. Действительно, Виталий, основательно изучив отчима, изобрел самый простой и надежный способ удалить из квартиры нежелательного свидетеля. Знает, подонок, как я люблю Машеньку, вот и с присущим ему артистизмом сыграл на этом святом для каждого порядочного человека чувстве.
И это — Человек? Дерьмо собачье, мозгляк, мерзавец, твердил я про себя торопясь к переговорному пункту. Понадобится — подставит под нож убийцы родную мать, продаст отца, переступит через их тела и спокойно станет удовлетворять скотские свои желания.
Вокруг переговорного пункта — тишина и покой. Люди, конечно, ходят, занимаются привычными делами. В стороне на траве газона мирно спит пьяный алкаш, рядом ползают на четьвереньках два его собутыльника. Если бы мне поручили изобразить герб новой России, нарисовал бы бутылку водки и присосавшегося к ней грязного бомжа. А внизу написал: свобода с законом и демократией.
- Предыдущая
- 66/71
- Следующая
