Неопознанный взрыв - Карасик Аркадий - Страница 52

• Предыдущая
• 52/81
• Следующая

— Не велено, — насторожился охранник, даже автомат передвинул поудобней. — Хозяин заругает… Постоять на крыльце — пожалста, а к розвальням — ни ногой!

На крыльцо вывалился пьяный Пудель. Его подпирала, обхватив обоими руками за талию, худющая баба с оплывшими вниз морщинистыми щеками. Такая же пьяная, как и её кавалер.

— Пойдем, милок, бай-баиньки, — уговаривала она Васина. — Сичас постелю исделаю, раздену…

— Пойдем, — икая, миролюбиво соглашался Пудель. — Пощупаю твои мощи, лярва, может на них ещё есть мясо, — увидел Иванчишина и остановился, покачиваясь. — А-а, генерал? Почему трезвый и не с бабой? Аграфена подыщет тебе молодку поспелей. Опрокинь стакашек и помни ей фуфеля. Поутру расскажешь, как у тебя это получилось… Найдешь генералу лярву или мне самому искать? — обратился он к Аграфене.

— Чего ж не найти? Марфута страдает без мужика — не откажется… Вот обихожу сичас тебя, добегу до её избы…

— Может, искать не нужно? Ты — баба ядренная, двоих обслужишь, не закачаешься…

Пьяно захохотал и подталкиваемый спутницей ушел в соседнюю избу…

Трусливая дрожь перестала сотрясать тело генерала. Даже выслушивая мерзкие речи Пуделя, он оставался холодным и насмешливым.

Возвращаться к столу не хотелось, лучше прогуляться, подышать чистым морозным воздухом.

Прогулка по обширному двору заняла полчаса, ещё минут пятнадцать генерал задумчиво постоял возле крыльца. Потом, осторожно ступая по скрипучему снегу, он подошел к тому месту, куда скрылся боевик. Парень сидел на бревне, утопив голову в меховой воротник куртки, обняв и прижав к груди автомат…

Спит! Первая удача, За которой обязательно должна последовать цепочка других.

Дай— то Бог!

Иванчишин постоял, привыкая к темноте. Потом пытливо огляделся.

А вот и второе везение!

Пегих лошадок не выпрягли, только повесили на морды мешки с ячменем. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, удовлетворенно хрумкали вкусные зерна, вздыхали.

Генерал обошел спящего охранника, взял под уздцы одну из лошадей, вывел розвальни на дорогу…

Всю ночь он торопился, то и дело подстегивая пегих, оглядываясь назад. Погони не было, все было превосходно. Постепенно успокоился. Опрокинутая над головой продырявленнная небесная чаша, холодный, процеженный сквозь кедровую зелень, воздух, умиротворяющее поскрипывание снега под полозьями саней…

Господи, как прекрасен окружающий мир, когда он очищен от зловония наживы, грязи садизма и предательства! Как хорошо, когда рядом нет злобного Пуделя и его шестерок, когда не видишь пьяных бородатых звериных морд, отмеченных похотью и злобой.

Предоставив лошадям двигаться без понукания и подхлестывания, Иванчишин опрокинулся на мягкое приятно пахнущее сено и размечтался. Перед мысленным взором проплывали сотрудники института, талантливые и бездари, симпатичные и нелюбимые, но все, без исключения, отмеченные одним: совместным трудом, научным азартом, творческой увлеченностью.

Взять хотя бы Стеллу Ковригину…

Незаметно для самого себя генерал уснул. Будто нырнул в глубокий колодец, наполненный до краев чистой, удивительно вкусной водой. Лошади медленно плелись по лесной дороге. Иногда упавший с дерева снежный ком нарущал торжественную тишину тайги…

Пробуждение было не таким приятным, вернее, совсем неприятным. Иванчишина разбудило звонкое ржание лошади, приглушенные голоса.

Рядом с розвальнями — ехидно улыбающийся Пудель. За его спиной — два боевика. В стороне оглаживает оседланного мерина дядя Семен.

— Не хорошо поступаете, Геннадий Петрович, не ожидал от вас такого баловства…

В дверь сначала поскреблись, потом — постучали. Видимо, потеряв терпение, забухали кулаками. Пудель оторвал голову от подушки, с трудом разлепил склеившиеся веки. Голова забита чем-то вязким, рыхлым, виски с трудом сдерживают удары взбунтовавшейся крови.

— Открой, лярва! — столкнул он разоспавшуюся бабу на холодный пол. — Не слышишь — стучат!

Голая женщина набросила на костлявые плечи шаль и поплелась открывать. Из-под шали выступали костистая спина, усохшие бедра, тощие соломинки ног.

С таким скелетом может спать только вдрызг пьяный мужик, с отвращением подумал Пудель. Разве мало сидело за столом пухлых молодок, не иначе черт понес его на костлявую старуху…

За дверью — боевик. Вид у парня — поникший, виноватый. Смотрит в сторону… Все понятно без пояснений.

— Бежал?

Боевик развел руками. Автомат сполз с плеча и ударился о пол. Негромкий стук отозвался в голове пушечным выстрелом. Васин болезненно поморщился.

— Сам не знаю, как получилось… Вроде, стояли рядом у крыльца и вдруг — нету…

Пудель торопливо одевался. Натянув, наконец, куртку, злобно оттолкнул сожительницу, засовывающую ему в карман завернутые в бумагу пирожки.

— Отстань, скелетина. Сейчас не до жратвы…

— Ночью, однако, нахваливал, — обиделась баба. — А сичас обзываешься.

Пудель не ответил, похоже, даже не услышал бабьих причитаний. Проходя мимо боевика, отвесил звонкую затрещину.

— Спать не надо было, падло, дерьмо вонючее… Лошадей! Буди Семена!

Не прошло и десяти минут, как четыре всадника мчались по зимней дороге… Скорей! Скорей!… Безжалостно нахлестывали коней, приподнимаясь в седлах, пытливо оглядывали распадки.

Догонят, обязатетельно должны догнать! Поутру в городишко идет автобус, по этой же дороге идет. Пересядет Иванчишин с розвальней — не возьмешь. С некоторых пор автобусы сопровождаются вооруженными ментами — не затевать же перестрелку.

— Не беспокойся, Артюха, достанем, — на скаку успокаивал Пуделя дядя Семен. — Он, вишь ты, — по тракту, а мы верхом пойдем, через вон ту сопку… Не трусь, паря, поспеем…

Успели!

Взлетели на вершину сопки и увидали: в распадок медленно втягиваются розвальни. На них — неподвижная фигура лежащего человека.

Не дай Бог, инфаркт генералишку хватил с перепугу, встревожился Пудель. Тогда — к черту в зубы все мечты о богатой, привольной житухе на берегу того же Неаполитанского залива.

Но и на этот раз вертлявая судьба не повернулась к Пуделю тощим задом. Наоборот, улыбнулась во весь зубастый рот. Генерал мирно похрапывал. Будто не на санях лежал, а в теплой спаленке на мягкой перинке.

— Не хорошо вы поступаете, Геннадий Петрович, — с укоризной повторил Васин. — Заставляете волноваться, переживать… Чем мы заслужили подобное отношение?… Обидно!

Иванчишин помалкивал. А что он мог ответить, чем обьяснить побег из гостеприимного дома дяди Семена?

— Ладно, — милостиво отпустил вину ученого Пудель. — На первый раз прощаем… Нагостевались досыта, пора домой, зарабатывать прощение, — намекнул он на не обходимость «замолить» грех побега.

Генерал безволько кивнул. Да, он осознает свою вину, да, согласен её отработать…

Дядя Семен увел верховых лошадок к знакомым кормущкам. Пудель и два боевика, потеснив Иванчишина, перебрались на розвальни…

Казалось бы, все тревоги — позади, не о чем волноваться, переживать. Но ощущение неведомой опасности не покидало Пуделя. Она, эта опасность, высверливала в мозгу кровоточащие дырки, напоминала о себе угрожающим хрустом лопнувшей под тяжестью снега ветки, черным силуэтом дерева, перечеркнувшего тусклое небо.

Все эти неосязаемые приметы мало беспокоили Васина — он искал действительные причины беспокойства. И они существовали!

Против обыкновения, он здорово «наследил». Началось это с таежного охотника, ускользнувшего от боевиков. Именно тот мужик навел ментов на древний скит, в котором, по слухам, сыскари отыскали маленькую, но колючую, зацепку.

Вторая причина — Стелла. Сказка об «экологе» недолго осталась сказкой, признание Пудуля — невероятная глупость. Либо ментовка побежит с повинной, либо сыскари, покопавшись в происшедших событиях, постараются выйти на след её любавника.

Дядя Семен и его поселковые родичи вполне могут оказаться следующей скрипучей ступенькой ментовского расследования. В тайге далеко слышно, брякнет какой-нибудь малец либо старец о «гостях» навещающих дядю Семена — обязательно долетит эта весть до настороженных ушей лягавых.

• Предыдущая
• 52/81
• Следующая