Месть авторитета - Карасик Аркадий - Страница 28
- Предыдущая
- 28/35
- Следующая
Оказывается, Гении брат вовсе не бизнесмен — обыкновенный банковский служащий. Клерк, если по-иностранному, человек, привязанный к монитору компьютера, к картотеке, разного рода бумагам.
Раньше эта должность считалась малоперспективной, низкооплачиваемой, сейчас вознесена на невероятную высоту. Только и слышно: требуются бухгалтеры, экономисты, товароведы, менеджеры. Оплата труда — в десятки тысяч рублей, имеются перспективы роста…
— По роду службы довелось мне побывать в твоем институте, заглянул в лабораторию, где ты трудился. Там тоже все в запарке. Как и бегуны. Опыт за опытом ставят и. если им верить, кое-чего добились… Тебя не забыли — ожидают, шлют приветы…
Гена немного оживился. Если бегать он не сможет, то сидеть за столом, осмысливая результаты поставленных экспериментов, планировать новые, теоретически их обосновывать — ему по силам.
— Какие именно ставят эксперименты?
— В этом я не «копенгаген», врать не стану… Да, чуть было не забыл — разную снедь принес. Часть Надя передала, часть сам прикупил в магазинах… Кушай, братишка, ни в чем себе, ни отказывай, набирайся силенок.
На тумбочке — очередные яства. Те, которые принесла жена, с помощью Алексея Федоровича и Петро уже уничтожены. Всей палатой. Даже Фарид не отказался, взял одно яблоко, невзирая на свою щепетильность.
Посетитель торопливо извлекал из сумки фрукты и ягоды, огурцы и помидоры. Раскладывал их, будто на демонстрационном стенде. Смотрите, дескать, как я люблю брата, как забочусь о нем, поражайтесь моей щедрости и доброте!
Не даром же он вопрошающе огладывал палату. Словно сверял свои действия с реакцией больных.
Я заметил, что чаще всего его взгляд останавливался на «такелажнике». В нем проскальзывало нечто понятное только им, не имеющее ни малейшего отношения к щедрости и благородству. Прав Гошев, до чего же он прав! «Клерк» явился не к брату, его визит имеет более глубокие корни.
— Как Надя? — не успокаивался Гена, — Что говорят врачи? Лечится ли она? В больницу лечь не предлагали?… Надо бы ей уйти на бюллетень и хорошенько подлечиться…
— Отлично чувствует себя твоя женушка, просто превосходно! Готовься, брейся, одеколонься — днями заявится… А после мы заберем тебя…
Мужчина проглотил последнее слово, означающее место, куда собирается родня перевезти Гену. Кадык предательски вздрогнул, вздулся и снова опал. Будто кадыку тоже нелегко глотать явное вранье. Никто не собирается забирать калеку домой. Ни жена, ни родственники. Мечутся по начальственным кабинетам с грудой справок и характеристик, охают-ахают, выбивают место в богадельне…
А как же мать безногого? Неужели и она настолько очерствела, что отказывается от своего ребенка?
— Цветы на могилку мамы посадил? — Гена будто подслушал мои сомнения и решил их развеять. — Я хотел, да вот, не довелось
— Неужели не посадил? — деланно возмутился брат. — Не могилка получилась — клумба! Соседи приходят — любуются. Я уж постарался, ни денег, ни времени не пожалел.
— Спасибо.
В палате — угрожающая тишина. Сейчас в ней нет противостояния, нет вражды и недоброжелательности. Больных объединило понимание разыгрываемого спектакля, в котором царствуют фальшь и притворство
Куряка ехидно жует тонкими губами, будто в рот попало нечто несъедобное, которое, если не выплюнуть, отравит организм.
Петро поглядывает на посетителя с интересом. Так смотрят на резвящуюся в клетке обезьяну — что еще она выкинет, какой фортель покажет? В его взгляде — брезгливость и… нетерпение… Заканчивай, мол, придуряться, времени — в обрез…
Чего именно ожидает от посетителя «такелажник»? Одна из версий — встречи с глазу на глаз.
Иван выразительно подмигивает. Едва заметно, полуобернувшись к окну. Не вмешивайтесь, товарищ генерал, лежите спокойно — все беру на себя.
— Прости, Геночка, мне нужно спешить, — произносит посетитель, переглянувшись с Петро. — Выделили мне для посещения больницы всего один час. Сейчас в банке такие строгости — не отпроситься. Время посещения туалета и то — под контролем… А по выходным заедают хозяйственные дела: то на дачу съездить, то на рынок за картошкой смотаться, то холодильник барахлит… Да что я тебе рассказываю, сам, небось, в такой же каше варился… Так что ты не обессудь…
— Побудь ещё немного, — просит Гена. — Начальство поймет…
— Ладно… Несколько минут посижу. Хотя и знаю — выговор обеспечен, премия — тю-тю…
Братья молчат. О чем говорить, если все уже сказано, разжевано пережевано. Любая фраза — повторение.
— Пора мне — вира, — с тяжелым вздохом опускает ноги с кровати Петро. — Пока доползу до туалета, пока справлю нужду, пока возвернусь — позвонят к обеду… Эх, житуха инвалидная!
— А я помогу, — предлагает Иван и, не ожидая согласия, торопится к «такелажнику». — Заодно узнаю, где расположено то самое место, куда даже наш Президент пешком ходит. Новичок я, ребята, молодой, необученный. Где у вас курят, кроме как в палате?
— На лестничную площадку сбегаются, — вступаю в разговор я, подозревая в добровольной помощи Ивана нечто особенное. — Рядом — перевязочная и процедурная. Там тебе, паря, тоже доведется побывать. Так что примеряйся заранее…
— Спасибо, дед, за информацию…
Шаркая подошвами поношенных тапочек и придерживаясь за спинки кроватей, Петро ковыляет к вешалке-стойке, на которой висят «общественные» халаты. Сидорчук предупредительно набрасывает на него синий, обтрепанный снизу, заботливо застегивает пуговицы.
Я про себя улыбаюсь. Артист, а не сыщик! Ему бы в цирке выступать с фокусами. Теперь понятно, откуда взялись неожиданная забота и душевное рвение моего соседа… Нового соседа. Небось, изловчился фокусник опустить в карман халата плоскую коробочку магнитофона. Не зря по управлению ходили упорные слухи: Сидорчук, дескать, в детстве зарабатывал нелегкое пропитание карманными кражами. Ловко избавлял лопоухих граждан от кошельков и бумажников, с талантливой простотой вырезал хозяйственные сумки болтливых дамочек.
Давняя «специальность» пригодилась лейтенанту и в слежке за преступниками…
После того, как, поддерживая друг друга, Петро и Иван покинули палату, заторопился Гении брат. Наспех поцеловав безногого, еще раз заверил его в том, что жена непременно прибежит. Если не завтра, то послезавтра обязательно. И удрал.
— Повидался с братцем? — ехидно осведомился Алексей Федорович. — Думаешь, он навестил тебя, подгоняемый родственными чувствами? Соскучился по близкому родственнику, да? Как бы не так! Отбыл номер. Сколь видел я таких людишек — не перечесть. Теперь добрых полгода станет рассказывать сослуживцам о своей любви и заботе. Что он там тебе приволок? — Куряка вытянул шею и сделался похожим на любопытного гусака. — Дерьмовые яблочки по полтиннику за тонну, два апельсина, доживающих свой век… Ох, ты гляди, на помидоры расщедрился… Ну-ка, ну-ка…
Куряка встал на костыли и проковылял к постели безногого. Осматривал яблоки, ощупывал помидоры, опуская лучшие в свой карман…
— Зачем вы так! — не выдержал я. — С людьми, как с сигаретами: выкурил и — в урну! А человек — не окурок, он — живая плоть, мыслящее существо. С ним осторожно надо обращаться…
— А я разве не осторожничаю? — искренне удивился Алексей Федорович. — Вишь, берегу от потолстения. Гене сейчас никак нельзя толстеть — обрубки не удержат…
— Ему и без того нелегко, а вы ковыряетесь в душе, будто дворник в мусорном ящике… Мерзко все это, до тошноты мерзко!
Я ожидал встречного раздражения, матерных угроз при случае разделаться со мной. По неизвестным причинам куряка промолчал. Постукивая костылями, возвратился на свое место, выложил добычу в тумбочку.
И отыгрался на Гене:
— Не сомневайся, паря, паперть для таких калек, как ты — выгодное вложение капитала. И при деле будешь, и при доходах немалых. Лабораторным интеллигентам, небось, раз в полгода зарплату хлипкую выдают, а около церкви — ежедневно тысяч по сто с гаком. А уж, каков тот гак, от тебя зависит, как преподнесешь людишкам свое уродство… Скажешь, нет?
- Предыдущая
- 28/35
- Следующая
