Любовь под прицелом - Карасик Аркадий - Страница 28
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая
Итак, сейчас я вернусь в купе, присяду на Любашин диван и скажу… Что скажу? Что она — любовница шефа и поэтому я возненавидел ее?… А кто мне дал право любить или ненавидеть. чужую подругу? Она мне — не жена, не любовница и не сестра — обычная знакомая, навязанная Тихоном попутчица…
И все же поговорить необходимо. Не читая морали, не ссылаясь на исторические примеры либо литературные образы. Сказать спокойно и веско: я все знаю… И умолкнуть. Потом забраться на свой диван, отвернуться к стене и сделать вид, что уснул.
Разговор получился совсем не такой, как я планировал, стоя у закрытой двери купе.
Получив разрешение, я вошел и присел на краешек дивана. Любаша лежала в своей розовой ночной рубашке с книгой, положенной на грудь.
— Ты что, спать не собираешься?
— Нам нужно поговорить… Обязательно нужно… Девушка некоторое время сосредоточенно смотрела на моё лицо, будто изучала внешность незнакомого человека. Потом неожиданно улыбнулась:
— Судя по трагическому выражению, разговор пойдет о моём «недостойном» поведении… Я не ошиблась? Если не ошиблась. то лучше перенести трудную беседу на завтра. Честно говори
спать хочу страшно, а после неизбежной ссоры до утра глаз не сомкнешь…
— Нет, поговорим сейчас!
Любаша огорченно вздохнула, приподнялась, взбила тощую подушку. Похоже, ей ужасно не хотелось объясняться — боялась чего-то, должно быть…
— Ну что ж, если ты так настаиваешь…
Да, я настаивал! Запинаясь от неловкости, делая огромные паузы между предложениями — будто прокапывая канавы, — я передал все, что мне сказал Владик. Конечно, смягчил некоторые выражения, выбросил другие — типа подстилка, проститутка.
И снова ощутил — не брезгливость, стыд.
— Владька поведал? — после недолгого молчания откликнусь девушка. — И ты ему поверил?
— Нет, не поверил…
— Зря… Внешне все правильно, я — любовница Тишки. Вернее, была любовницей… И все. Можно не продолжать, закончить на этом нашу воспитательную беседу. Думай обо мне все, к» хочешь, обвиняй в аморалке, бесстыдстве, крой матерными словами… А еще лучше — поменяйся местами с прыщеватым
претендентом на мое тело. Если Тихон на самом деле уступил меня — пусть пользуется, быть по сему!
В словах Любаши, в изломе бровей, в горестно опущенных углах рта — горечь и с трудом подавляемые слезы. И я усомнился в правдивости Тишкиного подручного. Ибо согласно законам логики, «обвиняемая» должна яростно сопротивляться, доказывать с пеной у рта свою невинность, убеждать меня в абсурдности обвинений. А она — соглашается…
— Прекрати юродствовать! Любой суд обязан выслушать обе стороны. И пусть я не суд, но мне тоже нужна правда. Какой бы была эта правда горькой…
— Ну что ж, выслушай правду. Горькую и обидную. Да, я жила с Тихоном целых страшных три года. Они с отцом-алкоголиком обманули меня, девчонку, не знающую жизни, верящую им на слово… Да и какая разница, если любви нет, если она заменена голым сексом?… Тихон, Владька, Федор, Иван — все мужики одинаковы, все поклоняются одной вере. Семья, дети — скука и чистая формальность… Подруга отца, такая же алкоголичка, как и он, если во время не спохватывается и не сделает аборт, сдает новорожденного в приют или просто оставляет на улице… А Тихон заботился обо мне, берег. Ни в чем не отказывал, умел так насладиться моим телом, что я ни разу не забеременела…
Любаша говорила откровенно, не обходя запретных тем, не маскируя острых словечек. Она открывалась передо мной, красивая и гордая, сбрасывая обманные одежды, гордясь ослепительной своей наготой. Я верила Тихону… До тех пор, пока не познакомилась с тобой. Казалось бы, ничего особенного, обычный «извозчик», каких у нас перебывало немало. Но ты не полез мне за пазуху, как это при каждом удобном случае делает Владька. Не стал оглядывать меня, как скаковую лошадь перед бегами. Там, в Ногинске, ты смотрел на меня как на равного тебе человека. С восхищением и уважением… Нет, Коленька, боюсь, тебе этого не понять. Ты пришел в Тишкину компанию из другого мира, и «другой галактики…
— Нет, почему же, я понимаю…
Действительно, под свежим ветром Любашиной откровенности рассеялась дымовая завеса, заменившись черными, грозовыми тучами гнева и раскаяния. Попади сейчас в мои руки Тихон — удушил бы, разорвал на части. Точно так же, как совсем недавно я мечтал поступить с его подручным.
— И даже когда перед отъездом Тишка посоветовал не особенно противиться притязаниям Владьки, я… согласилась Омерзительно, конечно, понимаю, но к тому времени я узнала, что ты женат, что других баб у тебя нет… Спрашивается, для кото мне сохранять себя? Пусть попользуется Владька, пусть после того, как он возвратит меня хозяину, тот за определенную мзду уступит меня другому… И все же… и все же, когда этот прыщеватый слизняк заявился вечером ко мне домой и предъявил права на обладание мной, я вышвырнула его вон. Самым примитивным способом — стулом по заднице… Хорошо еще — не по голове… Владька призвал на помощь Тишку. Тот долго смеялся над изгнанным из рая дьяволом, потом изрек прописную истину. Дескать, если ты с бабой не можешь справиться, зачем мне такой помощник? Привяжи ее к постели: руки к спинке — вместе, ноги к другой спинке — врозь — и наслаждайся… Отвергнутый воздыхатель последовал совету хозяина. Чтоб я не сопротивлялась — оглушил ударом по голове… Изнасиловал — понимаешь мерзкое значение этого слова! — изнасиловал бесчувственную ничего не понимающую женщину… В принципе, если мерить мою жизнь привычной меркой — ничего особенного не произошло. Разве Тихон, получая наслаждение от владения моим телом, одаривал меня тем же? Нет, я выполняла в его постели работу определенного типа… Когда это делал Владька — просто поменялись работодатели, и все… И вдруг на следующий день неожиданно для себя я поняла: мужчин больше у меня не будет. Или Коленька, | или — никто… Убью очередного претендента, лишу жизни себя, но кроме мужчины, которого полюбила, никто не будет владеть мною…
Мне бы возмущаться, а я тихо радовался. Ибо только сейчас понял, что благодетельница-жизнь свела меня с настоящей Любовью. Ольга, мать, отец, Фимка, Никита — все они стоят по другую сторону моего существования, а я — рядом с грешной, такой милой и ласковой, своей судьбой.
Не говоря ни слова, я склонился к девушке, обнял ее за талию, приподнял над подушкой. Ко мне навстречу потянулись полуоткрытые ее губы…
А потом окружающий нас мир покачнулся и рухнул… Кто-то дергал дверь… По радио передавали информацию о ближайшей остановке… Состав дергался, то ускоряя ход, то притормаживая… Поезд останавливался на станциях, трогался с места, снова замирал… Слышались возбужденные голоса пассажиров, плач и смех детей, вздохи расставаний…
Все это происходило будто на другой планете.
В моих объятиях вздрагивало обнаженное женское тело…
Я боялся причинить Любе боль, но ещё больше страшился оставить её неудовлетворённой. Женщины такого унижения не прощают. Поэтому вошел в неё максимально бережно, не на всю глубину. Видимо, Любаша разгадала мои опасения — её ладони легли мне на ягодицы, надавили, заставляя углубиться в лоно.
Пришлось подчиниться.
Вторая, мучающая меня проблема тоже разрешилась. Когда я почувствовал, что мой «инструмент» закаменел, и приготовился сработать, лежащая подо мной женщина тихо и сладостно застонала…
Люба походила в это мгновение на невинную девушку, неопытную и нежную, впервые познавшую сладость объятий любимого мужчины. Она впитывала в себя мужскую ласку, наслаждалась ею и благодарно возвращала…
В минуты отдыха, припав разгоряченной головкой к моей груди, тихо смеялась…
И все начиналось сначала…
Не надо самого себя обманывать! Я полюбил не девчонку — зрелую женщину, уже побывавшую под мужчиной. Если верить Владьке, не под одним. Судьба подарила мне красивую, умную, обольстительную грешницу…
А разве я безгрешен?
Память нарисовала нормировщицу Катю, которой я овладел в кладовке на мешках с цементом. Правда, она не особенно сопротивлялась, скорее, притворялась неуступчивой…
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая
