Красуля - Карасик Аркадий - Страница 59
- Предыдущая
- 59/64
- Следующая
Старушка семенила за сигаретами, меняла салфетки, подавала сигареты и зажигалки. Без нее дом окажется тусклым и нежилым. Моревичи привыкли к старой служанке, как привыкают к кровати, на которой спишь, к столу, за которым завтракаешь или ужинаешь.
Поэтому беседа между отцом и сыном велась откровенная, без оглядок и пониженного голоса.
— У меня, Эдик, возникли определенные сложности, — приступил старик к разговору, заправляя за фасонистую бабочку накрахмаленную салфетку и накладывая из блюда на тарелку аппетитно пахнущую фаршированную щуку. — Нужно посоветоваться…
— Что за сложности? — насторожился Эдуард Семенович.
В наше время политики всех мастей — эквилибристы на проволоке, висящей над пропастью. Их отстреливают не хуже банкиров и предпринимателей, не спасают ни опытные телохранители, ни щедрые обещания милиции и госбезопасности отыскать убийц и предать их суду. Услышав про отцовские трудности, Моревич-сын немедленно примерил их к своей безопасности. Отодвинул блюдо с жареным поросенком, залпом выпил бокал вина.
— Странная ситуация, доложу тебе. Я, уже говорил, кажется, задумал отремонтировать нашу квартиру. Никаких капитальных ремонтов — перенести всего одну перегородку, высвободить место для новых картин. Заодно — покрасить, сменить обои, положить в ванную на пол новую плитку… Короче, мелочь… Присоветовали мне обратиться в новую фирму. Дескать, работают по-европейски, качественно и быстро, и берут по божески… Я и обратился. Милые, признаться, люди, владельцы этой фирмы. На второй же день появились оценщики — измеряли, что-то подсчитывали… Сумма, конечно, аховая, услышал — едва не подавился, но ремонтироваться-то надо. Пришлось согласиться, подписать договор.
— Сделали?
— Не торопись, сынок, сейчас все узнаешь… Главный оценщик, худенький мужичонка, пообещал в понедельник начать, попросил снять картины, упаковать коллекции. Вежливо попросил, культурно, я даже порадовался — есть еще в бедной России такие люди… Всю неделю мы с Матреной трудились, осбобождая место для ремонта. Снесли картины и коробки в маленькую комнату, мягкую мебель накрыли чехлами, стенки обернули полиэтиленовыми пленками. И вот прошло две недели, а ремонтники так и не появились. Ходил в офис, а там об"явление на дверях: фирма обанкротилась, претензии… и так далее… Разве не странно?
Действительно, странно, подумал Моревич-сын. Уж не пытаются ли преступники достать сына через отца? Глупость, конечно, почему так называемый ремонт обязательно должен быть увязан с готовящимся покушением? Политик не собирается проверять качество наклейки обоев или устройства плиточного пола, ему и без этого хватает хлопот на политическом Олимпе.
И все же — подозрительно.
— Как думаешь, не обратиться ли в милицию? Пусть специалисты займутся лопнувшей фирмой…
Несмотря на тревожную озабоченность, Эдуард Семенович спрятал улыбку. Эти старики будто живут в старое время, продолжают верить во всемогущество правохранительных органов, во вселенскую справедливость. А их-то уже не сущестует: ни могущества, ни справедливости, и кто знает, возродятся ли они заново, очишенные от скверны, отмытые от нечистот.
— Думаю, бесполезно. Да и по какой причине тревожиться, если нынче лопаются тысячи искусствено надутых фирм. Вот и тебе «посчастливилось» заключить договор с «однодневкой».
Пытался успокоить отца, а непонятная тревога мутила сознание. Нечего делать старику в уголовном розыске. Его, конечно, вежливо выслушают и… ничего не сделают. Только потрепят нервишки. А вот обращение видного политика в урну не выбросишь, в архив не сплавишь.
И Моревич-сын твердо решил завтра же… нет, лучше сегодня… обратиться в Министерство внутренних дел. Не в качестве рядового просителя, которых там бывают тысячи — после предварительного звонка одного из руководителей оппозиции… Лучше бы, конечно, из Администрации Президента, но там не согласятся, откажут. Даже поехидничают в адрес «красного», которому преступники наступили на мозоль.
Обращаться за содействием к коллегам по партии не пришлось — к концу обеда Матрена сообщила о посетителе.
Это был Клименко, только-что возвратившийся из поездки в Клин. Не теряя времени на доклады и донесения, прямо с вокзала рванул на квартиру Моревичей, откуда его «переадресовали» в коттедж на Истре.
— Сотрудник уголовного розыска майор Клименко Василий Тимофеевич, — несколько церемонно представился он, поглядывая на стол, заставленный вкуснейшими блюдами. Будто примерялся, с какого начнет трапезу. Со вчерашнего вечера не ел. — Прошу уделить мне десять минут.
— Хоть час! — щедро разрешил Эдуард Семенович, опередив отца. — Вы пришли кстати, я хотел немедленно к вашему начальству.
— Что случилось? — спокойно поинтересовался сыщик, будто не он пришел к Моревичам, а они — к нему. — Если можно — поподробней. И — покороче, — добавил он, глянув на часы.
Семен Адольфович повторил то, что говорил сыну. Слово в слово. Будто описывал достоинства и недостатки этрусской вазы.
Весь разговор занял всего-навсего около получаса. Предчувствия не обманули политика — готовится покушение. И на него, и на отца. Может быть, даже одновременно. Клименко не стал беречь нервы чете Моревичей, говорил откровенно и четко. Естественно, не назвал имени информатора.
— Что посоветуете? — спросил Эдуард Семенович, спрятав под свисающую на колени скатерть предательскеи подрагивающие руки. — Засесть в подвал? Но я должен бывать в Думе, в Правительстве, устраивать прессконференци, брифинги. Такова работа.
— Понимаю, но обстановка тревожная… Что могу предложить? Прежде всего, вам, дорогой Семен Адольфович, не следует покидать коттеджа, тем более, навещать московскую квартиру… Недолго, от силы недельку…
— Но там — мои коллекции! — закричал старик неожиданно визгливым голосом. — Я не могу оставить их…
— Уголовный розыск гарантирут полную безопасность вашему имуществу, — солидно, как и подобает представителю власти, проговорил Клименко. — Не стану раскрывать секретов нашей работы, одно могу сказать: коллекции необходимы в качестве приманки.
Коллекционер подскочил на стуле, будто под ним взорвалась мина. Закричал о недопустимости подобного отношения к его достоянию, которое он собирается подарить государству, о ценности тех же монет или спичечных коробков, не говоря уже о живописи.
— Жизнь значительно дороже самых ценных коллекций, — замогильным голосом прозрачно намекнул сыщик на опасность, подстерегающую Моревича. — Не выполните нашего совета — заранее готовьте гроб и место на кладбище.
«Лекарство», конечно, болезненное и безжалостное, но иначе к благоразумию азартного старичка не добраться. Ишь, как покраснел, даже капельки пота появились на висках. А глаза-то, глаза — сверкают, будто внутри зажгли бенгальский огонь.
Семен Адольфович замолчал было, нервно постукивая вилкой по ни в чем неповинной тарелочке. Но ненадолго. Видимо, его не покидала мысль об оставленных на московской квартире ценностях, которые собираются подставить грабителям в виде какой-то «приманки».
— Нет, такого допустить я не могу. Сейчас позвоню в Управление культуры. Должны же там понять трагичность создавшейся ситуации!
Говорил беспрерывно, выбрасывая из себя фамилии видных деятелей культуры, известных писателей, художников, политических боссов. Задыхался от гнева и безысходности.
Его не слушали. Эдуарда Семеновича меньше всего интересовала судьба отцовских картин, все заслонила собственная безопасность. Михаил терпеливо ожидал неизбежной реакции деда на свое сильнодействующее «лекарство».
— А что прикажете делать мне? — тихо спросил политик.
— Не оставлять отца. Брифинги и прессконференции никуда от вас не уйдут.
— Думаете, коттедж — более безопасное место?
— Конечно. Мы организуем надежную охрану.
Пришлось согласиться. Сыщик прав — останется Моревич жив, будут и брифинги и собеседования и выступления со всяческих трибун, убьют его — все рухнет и растворится в небытии.
- Предыдущая
- 59/64
- Следующая
