Билет на бумажный кораблик - Дробина Анастасия - Страница 27

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая

Мария показала, хотя и видно было, что она не в восторге от происходящего. Видимо, взгляды Жигана уже были ею замечены. Закончив и выпрямившись, она сказала, что без музыки движения почти бессмысленны. Ману включил магнитофон, уменьшил громкость, и мы услышали рокот многочисленных барабанов и странный струнный инструмент. Затем вступил низкий, но очень мягкий мужской речитатив. Было очевидно, что главная задача песни – задавать ритм, но незнакомый язык вместе со странной мелодией звучал завораживающе. Вскоре Жиган спросил:

– О чем песня?

Ману открыл было рот, но тут же его закрыл, объявил, что еще плохо знает русский, и попросил перевести сестру. Мария мягко улыбнулась и, встав рядом с магнитофоном, заговорила – медленно и нараспев:

Гортанно звучал голос незнакомого черного певца. Мягко и напевно вторила ему Мария, мулатка Мария с растрепанной копной вьющихся волос, которые она то и дело отводила за спину тонкой рукой с блестящим браслетом. Чуть слышно гудели, рокотали далекие бразильские барабаны. В полузакрытых, равнодушных глазах Жигана светился зеленый огонь. Присмотревшись, я поняла, что это просто отражение лампы, но мне вдруг стало страшно.

Песня кончилась. Мария немедленно извинилась и ушла в свою комнату, заявив, что у нее завтра зачет и нужно почитать. Ману и Жиган начали договариваться о тренировках, причем Жиган предлагал деньги, а Ману хохотал и отказывался. В конце концов они условились встретиться завтра вечером во дворе, Жозе тихо присвистнул, взглянув на часы (была уже полночь), и ребята, попрощавшись, отбыли к себе. Я пошла на кухню мыть посуду, Жиган тоже пришел и не спеша закурил за столом.

– Ночевать останешься?

– Нет, поеду. Спасибо, что покормила.

– Зачем тебе это нужно? – не выдержала я. – Посмотри на них, они с детства этим занимаются, вон какие акробаты, а ты?

– Я тоже не пальцем деланный.

– Шел бы в карате, раз приспичило.

– Пробовал. Фигня твое карате.

Понимая, что беседа в таком ключе может затянуться надолго, я зашла с другого края:

– Ты понимаешь, что в случае чего она тебя по стене запросто размажет?

– В случае чего? – прикинулся шлангом Жиган.

Я разозлилась:

– Того самого! Это тебе не шлюхи твои! У этих, кажется, до свадьбы вообще никак...

– Это мы поглядим, – задумчиво сказал Жиган.

Я перепугалась было, но тут же успокоилась, подумав: при таком брате Марии бояться нечего, и вряд ли страсть Жигана дорастет до таких размеров, что он решится застрелить Мануэла, вызвав тем самым международный скандал.

Наконец Жиган откланялся. Я с облегчением закрыла за ним дверь, вернулась на кухню и, к своему крайнему изумлению, обнаружила там Ману, занявшего собой, казалось, все двенадцать квадратных метров.

– Ты чего не спишь?

– Хотел спросить. – Сейчас Ману не улыбался, взгляд его был напряженным. – Этот молодой человек – твой намураду?[10] Твой... – Он запнулся, подбирая слово, но я поняла.

– Боже сохрани! Никакой он мне не намураду! Он... Он... ну... Просто давно знакомы.

– Да? – Мануэл наморщил лоб.

Я подумала, что он тоже беспокоится за Марию. И практически уверилась в своей догадке, когда он озабоченно спросил:

– Чем занимается его отец?

– Ничем... У него никакого отца нет. Он сам... всем занимается.

– У него серьезный бизнес?

– Серьезней некуда, – попыталась отшутиться я, но Мануэл продолжал выжидающе смотреть на меня своими ореховыми глазами. И я сказала правду:

– Он бандит.

Ману покачал своей большой головой. Похоже, не удивился. Я поспешила успокоить:

– Не бойся, он не псих. Просто так стволом размахивать не будет.

Недоуменно улыбнувшись, Ману уточнил:

– Ствол – это дерево, да?

– Ствол – это пистолет. Ты боишься за Марию?

– Нет, – улыбнулся он. – Мария – почти местре ди капоэйра... Я не боюсь, и она ничего не боится. Но только...

– Только – что?

Он не ответил. И ни с того ни с сего заявил:

– Хорошо, что ты не его...

Я и оглянуться не успела, как огромная коричневая рука сграбастала меня. Я не смогла даже охнуть – а Мануэл запрокинул мне голову и поцеловал: очень мягко, очень нежно.

Я шлепнулась на табуретку. Я отбросила его руку. Я хлопала глазами и открывала рот, как вытащенный из пруда карась. Ману с минуту наблюдал за мной, затем засмеялся и пошел спать. А я, испуганная и взбудораженная, заснула лишь под утро с твердой мыслью: «Повыгоняю всех к чертовой матери!»

Разумеется, я никого не выгнала. Наутро все опять проспали, опять носились по коридору с вытаращенными глазами, опять хлопали двери и стучали ботинки, а к вечеру мне уже казалось, что неожиданный поцелуй на кухне мне приснился или почудился от усталости. Ману по крайней мере ничем о нем не напоминал, и я успокоилась. Мало ли что на человека найдет...

Шло время. Я понемногу привыкала к своим квартирантам. Привыкала к незнакомому певучему языку, на котором они говорили между собой, привыкала к их мягким голосам, к тому, что по утрам Жозе поет в ванной самбы, а Мария громко читает стихи, перевесила повыше полочки в коридоре, которые Ману время от времени сшибал то головой, то плечами, привыкла постоянно объяснять значение того или иного русского слова. В ванной теперь сохли разноцветные футболки, майки и рубашки: российской черно-серой гаммы бразильцы не признавали. В коридоре на стенке повис огромный желто-зеленый бразильский флаг: с моего разрешения его прибил Жозе. Я даже полюбила их музыку, красоту которой понимаешь лишь тогда, когда слушаешь ее изо дня в день. Мария попыталась научить меня танцевать самбу, я в ответ показала ей цыганскую венгерку. Особых результатов мы обе не достигли, зато нахохотались вволю.

Мария нравилась мне. Это была веселая умная девочка из богатой семьи, без особых проблем и лишних комплексов. Она была всегда в хорошем настроении, ровна, открыта, общительна – и непоколебимо порядочна. Наши соседи, особенно молодые цыгане, взбудораженные появлением в доме красавицы-мулатки, первое время являлись ко мне в гости по поводу и без. Я с удивлением заметила, что при пламенных взглядах парней, бросаемых на нее, Мария страшно смущается, отводит глаза и как можно быстрее сбегает в свою комнату. Мне довелось смотреть по телевизору бразильские карнавалы, мне нравились их танцы, веселые, зажигательные и неуловимо фривольные, и я полагала, что чрезмерная стыдливость – не в характере бразильянок. Когда же я осторожно поделилась своими соображениями с Марией, она искренне рассмеялась и объяснила мне, что все эти самбы и карнавалы – мишура для туристов. Истинные бразильянки с трепетом относятся к своей чести и не делятся ею на каждом углу со всеми желающими. Вскоре Мария подкрепила свои слова действием, спустив с лестницы старшего сына тети Ванды Ваську, который, объясняясь ей в любви, слегка переусердствовал. Зная от меня, что у Васьки – жена и четверо детей, Мария сначала вежливо слушала его, потом так же вежливо объясняла, что у нее другие планы на личную жизнь, потом – уже не очень вежливо – напомнила Ваське о его семье. Когда же и это не помогло, Мария проделала «армада де мартелу» с разворотом в воздухе – и Васька бесславно полетел вниз по лестнице, вопя и матерясь на весь подъезд. Мария сбежала вслед за ним. Помогла неудачливому кавалеру подняться, извинилась, осведомилась, не больно ли он ударился, сама залепила ему пластырем наиболее пострадавшие места на коленях, локтях и физиономии – и больше никто не рисковал донимать ее своим вниманием.

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая