История государства Российского. Том X - Карамзин Николай Михайлович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/35
• Следующая

[1592—1596 гг.] Зимою 1592 года Царь послал знатнейших Воевод, Князей Мстиславского и Трубецких, двух Годуновых Ивана и Степана Васильевичей, Князя Ноготкова и Богдана Яковлевича Бельского, в Финляндию, где они выжгли селения и города, взяв несколько тысяч пленников. Шведы не отважились на битву: сидели только в Выборге и в Абове, к коим не приступали Россияне, окружив их со всех сторон пеплом и развалинами. В исходе Февраля, совершив поход, Воеводы приехали в Москву жаловаться друг на друга: Князь Федор Трубецкой винил Годуновых, Годуновы Трубецкого в худой ревности к Царской службе. Царь всем им объявил немилость за раздор, вредный для отечества: не велел съезжать со двора, от Вербной Недели до Светлого Воскресения: ибо Правитель желал славиться беспристрастием, сею легкою опалою доказав, что не щадит и своих ближних, когда дело идет о пользе государственной.

В самое то время, когда мы беспрепятственно опустошали Финляндию, находился в Стокгольме Посол Хана Крымского, Черкашенин Антоний, требуя золота от Шведов за впадение Казы-Гиреево в Россию. «Золото готово для победителя, — ответствовал Король Иоанн, — Хан видел Москву, но не спас нашей земли от меча Российского». Видя, что и Сигизмунд не может быть надежным защитником Швеции, Иоанн в последние дни жизни своей искренно хотел мира с Россиею, в августе 1592 года выслав Маршала Флеминга, Генерала Бое и других сановников на реку Плюсу, где они с Окольничим и Наместником Суздальским, Михайлом Салтыковым, в Генваре 1593 года заключили двулетнее перемирие, уже именем нового Венценосца Шведского: 25 Ноября [1592 г.] Иоанн умер, и сын его, Сигизмунд, наследовал престол Шведский, соединяя таким образом под своею державою силы двух Королевств, враждебных для России: чему радовались в Варшаве и в Стокгольме; чего опасались в Москве — но недолго. Оказались следствия неожиданные, более в пользу, нежели ко вреду России: ибо Сигизмунд, вместо тесной связи, произвел взаимную злобу между своими Государствами: раболепствуя Вельможам коронным и Литовским, хотел самовластвовать в Швеции, переменить Веру, ввести Латинскую, отдать Эстонию Польше; видел негодование, явное сопротивление Шведов и почти бежал из Стокгольма в Варшаву, оставив верховную власть в руках Сената. В сих несчастных обстоятельствах, в раздорах, в смятении Швеция не могла думать о войне с Россиею; искала мира твердого, вечного и в угождение Царю согласилась, чтобы ее Послы, Стен-Банер, Горн, Бое, съехались с Московскими, Князем Иваном Турениным и Пушкиным, в владении Российском, у Тявзина, близ Иванягорода; однако ж собрала и войско, в Выборге и в Нарве, чтобы дать более силы своим требованиям или отказам: Российское, гораздо многочисленнейшее, стояло от Новагорода до Эстонской и Финляндской границы, в тишине и в бездействии, ожидая конца переговоров. С обеих сторон требовали для вида: мы Эстонии, Шведы Иванягорода, Ямы, Копорья, Орешка, Ладоги, Гдова или денег за убытки войны долговременной; но в самом деле Швеция хотела только мира без уступок с ее стороны, а Россия с приобретением Корельской области. Послы с обеих сторон жаловались на упрямство, в досаде снимали шатры и разъезжались, чтобы снова съехаться. Наконец Московские одержали верх, 18 Маия 1595 года подписав следующий договор: «1) быть вечному миру между Швециею и Россиею; 2) первой спокойно владеть Нарвою, Ревелем и всем Чухонским, или Эстонским, Княжеством, 3) России не помогать врагам Швеции, а Швеции врагам России, ни людьми, ни деньгами; 4) пленных освободить без окупа и без размена; 5) Лапландцам Остерботнийским и Варангским платить дань Швеции, а Восточным (Кольским и соседственным с землею Двинскою) России; 6) Шведам торговать свободно в Москве, Новегороде, Пскове и в иных местах: также и Россиянам в Швеции; 7) в кораблекрушении и во всяких бедственных случаях усердно оказывать друг другу взаимную помощь; 8) Послам Московским вольно ездить чрез Шведские владения к Императору, Папе, Королю Испанскому и ко всем великим Государям Европейским или их Послам в Москву: также и людям торговым, воинским, лекарям, художникам, ремесленникам». Сей мир обрадовал ту и другую Державу, избавив Шведов от войны разорительной и надежно утвердив за ними Эстонию с Нарвою, а России возвратив древнюю Новогородскую собственность, где наши братья и церкви тосковали под властию чуждых завоевателей. Феодор вместе с Воеводами Послал в Кексгольм и Святителя, чтобы очистить там православие от следов иноверия.

Хотя Стен-Банер, Горн и Бое договаривались с нами еще именем Короля Сигизмунда, но он в самом деле не имел в том участия, и, мало заботясь о строптивой Швеции, в какой-то душевной сонливости редко сносился с Москвою и по делам Литовским. Тем более хитрила наша Дума Государственная, стараясь вселить в Вельможных панов недоверенность к беспечному Королю, и как бы с удивлением дав им заметить, что Сигизмунд в своем титуле ставит имя Швеции выше имени Польского Королевства, спрашивали: «с их ли ведома он унижает знаменитую корону Ягеллонов пред Готфскою, столь новою и ничтожною? ибо Шведы еще недавно были подданными Дании, вместо Государей имея у себя Правителей, которые сносились только с Новогородскими Наместниками». Но величавые Паны, еще с живым неудовольствием воспоминая повелительную твердость Баториеву, любили мягкого Сигизмунда и хвалились его счастием, одержав победу над Ханом Крымским, надеясь без войны взять Эстонию и наслаждаясь временным миром с Россиею, также им довольною.

Ослабленный несчастным походом Московским, Хан еще не престал, как видим, усильно действовать против соседственных держав Христианских, чтобы искать добычи, не впасть в презрение у своих хищных Князей и не лишиться власти от гнева Амуратова: ибо Султан осыпал его жестокими укоризнами за малодушное бегство из России, коего стыд падал и на знамена Оттоманские. Желая усыпить Феодора, Казы-Гирей писал к нему о возобновлении дружбы между ими; извинялся легковерием, насказами злых людей, которые хотели их ссорить, и гонец Крымский за тайну объявил Правителю, что Хан, зная мысль Султанову дать иного властителя Тавриде, намерен отстать от Турков, всею душою соединиться с Царем, все Улусы вывести из полуострова, разорить Крым, основать для себя державу и крепость на берегах Днепра, на Кошкине Перевозе, и там служить неодолимою оградою для России, в угрозу ненавистным Оттоманам, или Феодор доставит ему несколько пуд серебра на строение сей крепости; что в удостоверение своего дружества к нам и в задаток будущих великих услуг Казы-Гирей идет снова опустошать Литву. Хан, как обыкновенно, обманывал; а мы, как обыкновенно, и верили ему и не верили: послали гонца в Тавриду с ответом, что забудем все его злодейства, если он искренно примирится с нами; что дружба великого Монарха Христианского и для Мусульманина предпочтительнее игу Оттоманскому; что мы хотя и не в войне с Литвою, однако ж не будем досадовать на Хана за опустошение сей враждебной для него земли (коварство, называемое политикою!). Но чиновник Московский, еще не доехав до Тавриды, сведал, что ее Царевичи, Калга Фети-Гирей и Нурадин-Бахта, уже огнем и мечом свирепствуют в пределах Рязанских, Каширских, Тульских, где, не к похвале бдительного Правителя, все сделалось жертвою их мести или корыстолюбия: защиты не было. Они не думали идти к Москве: ушли назад, но истребив селения и захватив в плен множествоДворян с детьми и женами. Сия оплошность России стоила злой насмешки Хана, сказавшего с видом удивления гонцу Феодорову: «Куда делося войско Московское? Царевичи и Князья наши не вынимали ни сабли из ножен, ни стрелы из колчана и плетью гнали тысячи пленников, слыша, что ваши храбрые Воеводы прячутся в лесах и в дебрях». В знак милости надев на сего чиновника золотой кафтан, Хан велел ему уверить Феодора, что Царевичи действовали самовольно и что от нас зависит купить мир с Тавридою серебром и мехами драгоценными!

Упорствуя в желании сего мира, Феодор решился тогда возобновить сношения с Султаном и послал в Константинополь чрез Кафу Дворянина Нащокина требовать, чтобы Амурат запретил Хану, Азовцам и Белогородцам воевать Россию из признательности к нашему истинному дружеству: «ибо мы, — так писал Царь к Султану и Годунов к Великому Визирю, — не хотим слушать Императора, Королей Испанского и Литовского, Папы и Шаха, которые убеждают нас вместе с ними обнажить меч на Главу Мусульманства». Изъявив учтивость Посланнику, Визирь сказал: «Царь предлагает нам дружбу: мы поверим ей, когда он согласится отдать великому Султану Астрахань и Казань. Не боимся ни Европы, ни Азии: войско наше столь бесчисленно, что земля не может поднять его; оно готово устремиться сухим путем на Шаха, Литву и Цесаря, а морем на Королей Испанского и Французского. Хвалим вашу мудрость, если вы действительно не хотели пристать к ним, и Султан не велит Хану тревожить России, буде Царь сведет с Дону Козаков своих и разрушит четыре новые крепости, основанные им на берегах сей реки и Терека, чтобы преграждать нам путь к Дербенту: или сделайте так, или (в чем клянуся Богом) не только велим Хану и Ногаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем на Москву своими головами, сухим путем и морем, не боясь ни трудов, ни опасностей, — не жалея ни казны, ни крови. Вы миролюбивы; но для чего же вступаете в тесную связь с Ивериею, подвластною Султану?» Нащокин ответствовал, что Астрахань и Казань нераздельны с Москвою; что Царь велит выгнать Козаков из окрестностей Дона, где нет у нас никаких крепостей; что связь наша с Грузиею состоит в единоверии и что мы посылаем туда не войско, а Священников и дозволяем ее жителям ездить в Россию для торговли. Нащокин предлагал Визирю изъясниться с Царем чрез Посла Султанского: Визирь сперва не хотел того, сказав: «у нас нет сего обычая: допускаем к себе послов иноземных, а своих не шлем»; однако ж согласился наконец отправить в Москву сановника, Чауша Резвана, с требованиями объявленными Нащокину; а Царь с ответом и с дарами (с черною лисьею шубою для Амурата, с соболями для визиря) еще Послал в Константинополь Дворянина Исленьева (в июле 1594), обещая унять Козаков и свободно пропустить Турков в Дербент, в Шамаху, в Баку, если Амурат уймет Казы-Гирея. «Мы велели (писал Феодор к Султану) основать крепости в земле Кабардинской и Шавкалской не в досаду тебе, а для безопасности жителей. Мы ничего у вас не отняли: ибо Князья Горские, Черкесские и Шавкалские были издревле нашими подданными Рязанских пределов, бежали в горы и там покорились отцу моему, своему давнишнему, законному властителю». Сия новая история Кабарды и Дагестана не уверила Султана, чтобы их Князья были Рязанскими выходцами: он видел стремление Московской Политики к присвоениям на Востоке, не мог ей благоприятствовать и не думал содействовать успокоению России, то есть мирить Хана с нею.

• Предыдущая
• 20/35
• Следующая