Чикагский блюз - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/34
• Следующая

– Как знать, как знать… – Павел Гурьянович навесил корзину на руку. – Я через эту калиточку могу выйти?

– Конечно, – кивнул отец. – Выходите…

Чарли проводил Павла Гурьяновича до калитки, задрал лапу на заборный столбик, сикнул и весело вернулся в беседку.

– Черт его знает, зачем он все это рассказал… – Дядя Жора с рассеянным взглядом потрогал остывший чайник. – Кирилл, будь другом, поставь еще. И принеси в палатку, там уютней… А кем он раньше работал, Сережа? Не знаешь?

– Шут его знает! – Отец пожал плечами и принялся задумчиво листать списки приглашенных. – Только завари покрепче, Кирилл!

Я взял чайники и пошел на нашу кухню.

Кто же мог болтануть про космонавта? Катька? Мама с тетей Зиной?.. Скорее всего, Катька, решившая выпендриться перед местными кавалерами. Вот, дескать, у нас на юбилее космонавт будет. Или: «Попробуйте угадать – кто к нам на юбилей приедет? Холодно… Теплее… Горячо… Ха-ха-ха, не скажу!» Это в ее стиле. А ребята уже и так все поняли.

Я медленно, чтобы не расплескать заварку из чайничка, подходил к палатке и услышал сквозь брезент приглушенный голос отца:

– Все-таки у него дикая секретность. Может, им нельзя. Поставим человека в неловкое положение… Тебе надо с Серёгой посоветоваться.

– Завтра съезжу, – хмуро отвечал дядя Жора. – Не по телефону же такие вещи обсуждать…

– А если нет? Телеграммы давать? И что скажешь в телеграмме? Кошмар, просто кошмар! Я с Гуревичем с институтской скамьи, пол-Сибири облазили, двадцать лет дружбы – и что я ему скажу? Легче, по-моему, дать отбой этому парню.

Я побибикал перед входом в палатку, и отец откинул полог, впуская меня с чайниками. Он сидел, поджав ноги по-турецки, и грыз соломинку. Дядя Жора лежал на спине, подложив под голову руки. Вид у обоих был невеселый. Как я понял, их разволновал своими намеками Павел Гурьянович, и теперь они прикидывали, удобно ли секретному космонавту встречаться с их друзьями-евреями.

– Ладно, – сказал дядя Жора, поднимаясь, – не нагнетай. Тамлер мне тоже не чужой человек, не говоря уж о Лившице. Завтра все выясню… Сегодня надо столы доделывать. Неделя осталась…

Дядя Жора осторожно принял у меня чайник с кипятком и поставил его на сено.

– А вообще, я хотел ему одну идею толкнуть! – сказал он мечтательно. – Оптический прибор для подманивания пришельцев в космосе!..

Мама с тетей Зиной ходили чернее тучи, словно предстояло справлять не юбилей, а поминки.

Рыбно-икорную цепочку держал в напряжении некий Семен Аркадьевич, задерживавшийся в отпуске. Колбаса твердого копчения была под большим вопросом. Майонез с горошком обещали достать чуть ли не в последний день, и наши женщины только качали головами и тяжко вздыхали, просматривая гастрономическую ведомость.

Катька напускала на себя вид бесприданницы, посватанной за богача-урода. Тетя Зина отказала ей в покупке сережек, и теперь та, онемевшая, сидела в шезлонге с книгой, давая понять, что разговаривать с обманщиками родителями не имеет ни малейшего желания. Да, пусть гости увидят, как плохо экипирована в ювелирном смысле единственная дочка Георгия Михайловича и Зинаиды Сергеевны! Пусть подивятся, какая она нищенка и оборванка – ходит в старых бирюзовых сережках.

Тут еще Чарли подцепил клещей в уши, и дядька с тетей Зиной каждый день водружали его на стол и, прочистив уши, мазали их мазью. Чарли вырывался, сучил лапой, словно заводил мотоцикл, взвизгивал, крутил башкой, и дядька уговаривал собаку потерпеть, приводя в пример партизанских собак, которые терпели от фашистов и не такое, но никогда не выдавали местонахождение лагеря.

– Да, Чарли, да, – уговаривал дядька, – партизанские собаки и не такие пытки терпели. Им и хвосты отрывали, и в уши палками лазали, и плетками били. А они ничего, терпели. Потерпи, Чарли, потерпи. Сейчас мамочка закончит. Правда, мамочка?

– Правда, правда, – нервничала тетка, обмазывая розовую извилистость уха дегтярной мазью. – Зачем ты собаку пугаешь? Какие еще фашистские пытки?

– А как же! – Дядька продолжал воспитание собаки квазиподвигами предшествующих поколений. – Сколько собак удостоено звания «Заслуженная собака Советского Союза»? Не знаешь! Вот то-то. За одну только войну не меньше батальона собак наградили. А сколько за космос? Никто не знает, секретные данные. А за разведку в глубоком тылу врага? Э-э, есть такие заслуженные собаки, что им ордена вешать некуда, и грудь, и бока – все завешено. Хоть на хвост прицепляй. Да, Чарли…

Странно, но Чарли, словно перед его взором и впрямь вставала портретная галерея мужественных сородичей – собаки-санитары, собаки-камикадзе, псы – ночные разведчики, собаки, погибшие в фашистской неволе, – Чарли после призыва хозяина брать с них пример замирал с пионерским взглядом и вел себя терпеливее.

– О господи! – сокрушалась тетя Зина. – Уж скорее бы все прошло! Я уже литр валерьянки выпила!

– Через три дня мы с тобой вымоем посуду, отправим гостей и все забудем, – подбадривала ее мама. – Сядем на крылечке, расслабимся, споем…

Мы с отцом сколотили столы и скамейки. И даже покрыли их мебельным лаком в три слоя – получился сплошной блеск! Столы, сложенные столешницами внутрь, стояли у забора за сараем, чтобы не привлекать внимания прохожих. Три армейские палатки, сложенные в чехлы, ждали своего часа. В конце участка, ближе к лесу, стоял стог сена, словно мы держали корову.

Дядя Жора напилил ольховых чурочек для шашлыков и бил себя в грудь, уверяя, что баранина будет – ее обещал татарин Вася из мясного подвальчика напротив вокзала, надо только приехать с машиной в назначенный час по телефонному звонку. Исландские бараньи ножки дядя Жора сам отобрал и оставил в складском холодильнике, дав аванс в тридцать рублей и посулив при окончательной расплате отблагодарить Васю бутылкой спирта.

Как я понял, живший в Комарове академик Сергей Сергеевич, с которым дядя Жора в пятьдесят втором болтался на стропах парашюта под брюхом транспортного «Дугласа», не сказал ни «да», ни «нет» по вопросу совместимости космонавта с друзьями-евреями. Он предложил дяде Жоре самому закинуть космонавту удочку на эту тему: как вам, дескать, такие компании, не возбраняются? Дядя Жора остался недоволен таким советом.

– Нет, – сказал он, вернувшись из Комарова, – никаких удочек! Академики Иоффе и Раушенбах тоже не Ивановы. И наши друзья не хиппи, а кандидаты и доктора наук! У некоторых допуск первой формы! А мы будем тень на плетень наводить и бояться тележного скрипа!

– Правильно! – сказал отец. – Я одного Гуревича на сто Раушенбахов не поменяю. Ты же знаешь, как он двое суток тащил меня на себе! Это нас Павел Гурьянович сбил. Кстати, что за отчество такое?.. – рассмеялся он. – Мы его-то приглашать будем?

– Если зайдет поздравить, то оставим. А специально гонцов посылать не станем. Кстати, Серёга не приедет – у него опять обострение. Вчера ему на моих глазах три укола впилили…

Гости стали приезжать уже накануне вечером. Отец с дядей Жорой, одетые в одинаковые джинсы и ковбойки, обнимались с ними у калитки и вели показывать дачу. «Классно! Классно! – заглядывали в подпол и на чердаки наиболее любопытные. – И кто здесь раньше жил? Генерал? Сразу видно!»

Тети-Зинин брат-чечеточник в качестве приветствия отбил на крыльце несколько звонких проходов лаковыми туфлями и сказал, что крыльцо следует укрепить и покрыть специальной бак-фанерой, тогда он, дескать, сможет показать настоящий класс. То же самое он сказал про полы на верандах, в комнатах и на втором этаже. После этого он тихо выпил привезенную с собой маленькую и пошел проверять полы в сарае.

В эмалированном бачке томилась в маринаде баранина. Мама, тетя Зина и Катька чистили горы вареных овощей для салатов и отрезали головы селедкам. Я вскрывал банки с горошком, выносил очистки на помойку и ждал, когда меня отпустят ставить палатки и разводить костер. Отец сказал, что костер зажжем ближе к ночи – для уюта и от комаров. Чарли шнырял по участку за гостями и путался под ногами. Поначалу он бежал к калитке и лаял на входящих, но потом догадался, что это стихия, и успокоился. Только обнюхивал внесенные сумки и нервно зевал.

• Предыдущая
• 17/34
• Следующая