Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна - Страница 69

Языки пламени благовонных факелов уже кружились в глазах опьяневших гостей, когда зал потряс резкий вой труб и откинулась плотная ткань входа. Чилим ворвался в зал так, словно его догонял немилосердный взгляд Хун-Ахава. В развевающемся алом плаще, с огромным плюмажем за спиной, он не бежал, а почти летел над полом. Страшная маска ящера закрывала его лицо. Глаза, сверкавшие в прорезях, были так же безжалостны, как глаза ящера.

— Слушайте, о сильные великого Ямчилана, слушайте волю богов! — закричал Ахав-кан.

Зал замер. Все в Тикале знали, что боги говорят Чилиму по ночам, кого ждут у. своего сердца. Как завороженные, гости следили (только глазами, боясь повернуть голову!) за Чилимом. А он вился между столами; мелькая, словно огромный язык пламени, исчезая здесь, и появляясь там. И только ему и Ахав-кану было известно, в какой точке прорицатель закончит свою спираль. И когда он, высоко подпрыгнув, упал на пол, у ног молодого батаба Ахмен-Кука, зал ответил одним вздохом. Ахмен-Кук все время, пока Чилим метался по залу, пытался и не мог поднять голову. У него словно сломалась шея — в подземельях главного храма Тикаля умели готовить и такой чоколатль. Он, Ахмен-Кук, наверно последним заметил, что Чилим упал у его ног. Ахав-кан поднял руку и только миг промешкал, прежде, чем ее опустить. Но мига хватило — пришли чужие силы. Молодой батаб вскочил, и неподвижно лежащий Чилим откатился в угол, словно сухой лист, гонимый дыханием Чаака. Ахав-кану показалось, что батаб растет и уже упирается головой в потолок.

— Что же это? — взмолился Высший жрец. — Где же вы, боги? — и почувствовал, что сам вытягивается вверх. Страшные силы столкнулись в зале, Боги Ямчилана вступили в битву с чужими. Всю свою волю, по которой, как горный поток по ущелью, изливалась сила богов, Ахав-кан направил на молодого батаба и, когда потоки схлестнулись, пропали звуки и движения, остановилось время, И в этой тишине Высший жрец чувствовал, как ослабевает чужой поток и видел, как уменьшается Ахмен-Дук. Уменьшается, уменьшается до того предела, который был положен, ему волей богов в момент появления на свет. И когда молодой батаб, не выдержав напряжений, согнулся и почти упал на скамью, Ахав-кан наконец опустил все еще поднятую руку. В тишине резко и пронзительно просвистела тяжелая обсидиановая метательная палица.

Удивительная история! Самое удивительное не в том, что Ахмен-Кук, как две капли воды походил на Трофимова, — это, как раз Наполерна не удивляло. А вот что Халач-Виник был вылитый Груши… или Выговцев?…

Размышления утомили старого человека на сырой скамейке в скверике. Наполеон пожалел, что рано вышел. Он не задал себе вопрос: «Рано, для чего?», он просто знал, что когда будет надо, он встанет и пойдет туда, куда будет надо и сделает то, что обязан. А что и куда — не все ли равно? Силы оставалось только на дело, а не на то, чтобы переживать его заранее. Тем более, если знаешь, что эта ночь — последняя. Наполеону было тепло и он задремал.

Выговцев вышел на улицу без какой-либо цели. Он знал, что сейчас самое главное — идти. Но с каждым шагом, с каждой минутой в нем что-то менялось. У него словно открывались глаза, уши, каждая пора тела. Как Илья-Муромец с глотком воды из колодца чувствовал растущие силы, так и он, Выговцев, осознавал свои возможности. Они приходили одна за одной, как данность, как нечто органически присущее. Выговцев шел, но уже знал, что мог бы одним прыжком перенестись через эту площадь. А еще через два шага понимал, что мог бы просто перенестись и через площадь, и через город, и через всю страну. Он слышал, как глубоко под фундаментом Дворца Культуры скребется крыса и до смерти ее напугал. Он не хотел ее пугать, он просто хотел посмотреть, что она грызет, и приподнял здание за угол. Невысоко, только чтобы заглянуть. Нелепая статуя колхозницы на фронтоне четвертого этажа угрожающе наклонилась, и Выговцев легким толчком вернул ее на место, испытав при этом острое желание зашвырнуть статую куда-нибудь на Багамские острова. Вот бы удивились отдыхающие там буржуи!

Выговцеву было хорошо, как никогда. Человек может, конечно, только отчасти, представить, что чувствует слепой, к которому возвращается зрение или глухой, обретающий слух. Для этого надо закрыть глаза, заткнуть уши и представить, что это навсегда. А потом убрать руки и поднять веки… Если обладать достаточно развитым воображением — получится. Но никакое воображение не в силах представить ощущения человека, обретающего сразу десятки разнообразных чувств. Он не может видеть движение молекул или слышать, как растет трава. Человек не может мгновенно переноситься из одной точки в другую, он даже не может просто летать. Выговцев — мог. Он мог и многое другое, но продолжал думать на человеческом языке, а в нем нет слов для выражения несуществующих понятий. Потому он просто шел и наслаждался, не рассуждая, откуда это у него и зачем. Он шел по улицам ночного сияющего города, раскинувшего крестом проспекты и слегка сопящего вокзалами и не видел, что в мире происходили странные и едва заметные изменения. Даже не едва заметные, а никем абсолютно не замеченные. К примеру, книги Выговцева уже стояли на своих местах в библиотеке, а в его читательской карточке теперь стояла другая фамилия и ее владелец мирно спал в своей постели. Более чем за четыреста километров отсюда находился известный медицинский институт. Еще вечером, декан факультета психиатрии твердо знал, где работает врач-интерн Анатолий Петрович Выговцев, в традициях института было не терять связи с выпускниками. А уже сегодня, если бы его спросили, декан бы честно ответил, что никогда студент А. П. Выговцев не поступал на этот факультет и, стало быть, его не кончал. Дольше всех продержались подшитые в толстые папки и хранимые в глубоком подвале ведомости на выдачу стипендии, но к утру, и в них стало одной фамилией меньше. И уж совсем невероятно, что паспорт серии I—РЕ № 698411 был вручен прибывшему из армии Волкову Семену Семеновичу в его родном Новосибирске. А кто знал, что некто Выговцев два дня тому назад предъявлял этот паспорт, выкупая сахар. И, наконец, если бы утром кто-нибудь спросил в больнице, работал ли у них такой врач-интерн, ему бы ответили: «Нет». Но спрашивать было некому: ни один человек на Земле не знал о существовании гражданина Советского Союза Выговцева А. П. Сам же Выговцев не подозревал, что не существует. Он продолжал впитывать все, чем так щедра была эта ночь — силу, возможности, знания. И как-то сам собой его путь складывался в такую же священную спираль, как та, по которой кружился Чилим-прорицатель. А в центре этой спирали, в месте, куда стремилось движение концентрических окружностей был один человек: все тот же Трофимов.

Да, именно так! Трофимов вспомнил свои беседы с Выговцевым и радостно рассмеялся. Нет, он не бредил тогда, он вспоминал. Цивилизация пережила большой взрыв, и некогда человекоподобные стали пространством. Всем и ничем, здесь и везде. Выжили, потеряв себя. Выжили — не потеряв Разума во Вселенной. Казалось, что могло угрожать их миру, ведь они не имели структур? Но грозная опасность, более страшная, чем колоссальные силы Природы и более непобедимая, чем ее законы, подстерегала их. Она заключалась в них самих и была — они сами. Мысль убить нельзя, но зато она может разрушить саму себя. То один, то другой голос в мироздании замолкал и исчезал навсегда. И тогда, соединившись в единую цепь, став единым мозгом мыслящей Вселенной, они поняли: нет и не может быть абсолютного могущества. Переходя на новый уровень, Мысль каждый раз воссоздавалась заново, омолаживалась, приобретала новые возможности. А всякое приобретение нового — пусть крохотная, но утрата старого. Миллиарды лет молниями пронизывали Вселенную Живые Мысли, миллиарды лет переходили они с уровня, на уровень, становясь все могущественнее и все больше растворяясь в пространстве. Потому что мысль — свойство материи, ее дитя. Они, Мысли Вселенной, зародились на прекрасной зелено-голубой планете и слишком далеко ушли от нее. Когда это стало очевидно, Разумом было решено, что каждая Мысль, начинающая теряться в пространстве, уходит на планету, способную стать материнской и, слившись с материальным объектом, пройдя весь его цикл, восстановившись, возвращалась назад.