Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна - Страница 59

«Красиво-то как! — подумал Анатолий Петрович. — Полетать бы еще…» На этой мысли он вдруг почувствовал как до боли напряглись мышцы спины. Свело, а потом развело лопатки, и долина внизу стала медленно разворачиваться. Анатолий Петрович изогнулся в воздухе, оглядываясь. За — точнее, над его спиной сияли незапятнанной белизной два огромных, гудящих от встречного воздуха, крыла. Теперь уже осознанно, Выговцев еще больше развел лопатки и крылья, развернувшись горизонтально, замедлили его полет. Чуть накренившись набок, он уже не пикировал, а планировал, описывая над долиной огромный круг. Постепенно внизу стали различимы детали — пышные рощи, огромные поляны, ярко-желтый песок речного берега и даже отделано стоящие гигантские деревья, больше похожие на небольшие рощицы. Увлеченный разглядыванием, он пропустил момент атаки.

Огромный орел с клекотом промелькнул справа от него, рухнул вниз и уже под ним, замедляя полет, распахнул иссиия-черные, с белыми проблесками крылья. Выговцев спокойно наблюдал, как орел уходит вправо и медленно набирает высоту для нового нападения. И тогда, когда кривые желтые когти уже нацеливались ему в голову, он поднял над собой меч. С острия сорвалась тонкая, ослепительная даже в свете солнца, молния и ударила в опушенное белым брюхо орла точно между лап. Последовала бесшумная вспышка, сбоку мелькнуло, и машинально вытянув левую руку, Анатолий Петрович поймал что-то чешуйчатое. Это была лапа, еще сжимающая и разжимающая огромные когти. Вздрогнув, Выговцев выпустил лапу и, сложив крылья, стремительно ринулся вниз.

Уже над самым лесом он снова замедлил полет и поплыл в воздухе чуть не касаясь вершин. Внизу под ним стояла тишина. Справа и слева гремели птицы, их разноголосый клекот, писк, чириканье, долетали до Выговцева еще тогда, когда он был достаточно высоко Но там, куда попадала его тень и в радиусе десятка метров вокруг, все замирало. И отблеск меча метался по сомкнутым кронам, как отблеск пожара.

Наконец в ветках замелькали просветы, вдали завиднелась уже другая, более яркая, луговая зелень.

«Здесь!» — понял Выговцев и захлопал крыльями. К поляне он подлетал уже стоя. Теперь Анатолий Петрович увидел, что одет в длинную, до колен, белую рубаху, схваченную в талии белым же широким пояском и сандалии, подвязанные перекрещивающимися на икрах, ремешками.

Человека он увидел не сразу. Человек лежал на спине под кустом и смотрел на свисающие прямо к его лицу белые, махровые цветы. Он, казалось, не обратил никакого внимания на появление Выговцева. Анатолий Петрович почувствовал, как в нем нарастает раздражение.

— Ну ты, встань, когда к тебе пришли!

— А… Азраил! Я и здесь помешал? — Лицо у говорящего было спокойное, он любовался цветами.

Выговцев протянул в его сторону меч, и куст вспыхнул, сразу весь, как облитый керосином.

Человек выкатился из под него и, встав на четвереньки, грустно констатировал:

— Ну и дурак!

«А что, как он меня сейчас укусит за ногу?» — абсолютно неуместно подумалось Анатолию Петровичу. Эта мысль так рассмешила его, что он расхохотался и пришел в себя, все еще смеясь. Он перестал смеяться, когда подумал о том, что у человека под кустом было чрезвычайно знакомое лицо Трофимова.

Из записей врача-интерна Анатолия Петровича Выговцева

Трофимов, вечером перед отбоем:

— Вы знаете, мне бы фантастику писать… Вот у вас не бывает так, что вы смотрите на кого-то и. понимаете, что где-то его уже видели? Бывает… говорят, у всех бывает. Вот и у меня тоже. Но я, в отличие от других, точно знаю, где и когда. Причём, всегда давно, в других эпохах и в самых неподходящих обличьях. Точнее, — нет, в обличьях нормальных, но а неподходящих ролях. Вот вас, к примеру… Вы, конечно, будете смеяться, но я видел вас раньше. Вы тогда были… только не смейтесь, вы были ангелом!

— Ну, и что же я делала качестве ангела?

— Изгоняли меня из рая.

— Одного вас?

— Да нет, естественно, с Евой.

— И у меня, конечно, был огненный меч, а у Евы в руках надкусанное яблоко, и неподалеку в кустах — змей.

— Черта — с два! Или, если хотите, ангела — с два! Я и без яблока все знал.

— Ну и куда же вы ушли?

— Не помню. Но точно знаю, что ушел один, а вы остались в раю.

— С Евой?

— Не знаю…

Конечно, Анатолий Петрович помнил про эту запись. И не было ничего из ряда вон выходящего, что странный и необычный пациент занимал так много места в его мыслях. Все записи свидетельствовали — бред, но какой-то не сумасшедший бред… Если бы Анатолий Петрович смог окинуть взглядом последние два года, его сомнения возросли бы многократно: Дело в том, что он не первый раз оказался в этом городе. Два года назад, летом, он приезжал сюда с веселой студенческой компанией по путевке «Спутника». Точнее, даже не «приезжал», а «проезжал», остановившись здесь на полтора дня. Повремени его «проезд» совпадал с трагедией Трофимова — от него ушла Катя. Для Трофимова это был страшный день. Он, как всегда пришел к Кате с большим букетом цветов и очередным намерением предложить ей руку и сердце. Возникло это намерение чуть ли не с первой их встречи, так и не реализовалось, но Трофимов надежды окончательно не терял. С того дня, когда Катя шагнула из окна, они старались не говорить о его ненормальных способностях. Тем более, что способности эти, кроме еще одного случая, больше не проявлялись.

Случай произошел в южном городе, где Трофимов и Катя решили отдохнуть вместе, наивно надеясь на гостиницу. Однако, измученные дорогой в плацкартном вагоне, бессонной ночью и жарой, они тщетно обивали пороги. Наконец, когда Катя уже просто валилась с ног, над ней сжалился администратор гостиницы «Центральная». Причем, только над ней, предложив ей… переночевать в его помещении. Администратор, восточный человек, при взгляде на Катю источал рахат-лукум и халву каждой порой своего смуглого тела. Когда же о своем существовании напомнил Трофимов, администратор стал тверд, как гранит его родных гор и холоден, как их ледники. Он посоветовал Трофимову переночевать в парке, пообещав лично оберегать Катин сон. При этом весь его гнусно-откормленный вид, блеск глаз и прищелкивание языком не оставили у Трофимова никаких сомнений в его намерениях. Ему захотелось задушить администратора собственными руками, выместив на нем все — и жару, и усталость, и злость на курортный сервис. Это было что называется «сорваться с тормозов». Трофимов потянулся к его жирной шее, но администратора за барьером уже не оказалось. Зато сзади послышалось отчаянно выкрикнутое слово с большим количеством звуков «р» на одном из восточных языков и истошный визг. Пораженный исчезновением администратора, Трофимов сначала перевесился через барьер и попытался заглянуть под стол и только после этого обернулся. Администратора он увидел не сразу. В противоположном конце обширного холла, прямо из пола росло дерево — нечто промежуточное между очень большим фикусом и не очень большой пальмой. Метрах в четырех над полом, ствол этого дерева расходился на несколько более тонких. Трофимов увидел администратора как раз в тот момент, когда развилка треснула и администратор рухнул на мраморный пол. При этом раздался звук, какой могла бы издать жаба, весом в девяносто килограммов, прыгающая по мрамору. К чести горца, администратор не расшибся. Он стремительно вскочил и с воплем «Зарэжу!», бросился вглубь гостиничных коридоров: то ли от падения потерял ориентировку, то ли побежал за кинжалом. Короче, ночевали Катя и Трофимов в парке, как и рекомендовал администратор, а этот случай они единодушно выкинули из головы.

Однако Трофимов все чаще ловил на себе напуганный взгляд Кати, а если неожиданно до нее дотрагивался, Катя вскрикивала.

В тот трижды проклятый день, он, еще только выйдя из лифта, заметил торчащую в двери записку. Сразу ослабли ноги — он знал, что записка ему, и не ждал ничего хорошего.

Так и оказалось. Записка была короткой и исчерпывающе ясной. «Сережа! — писала Катя. — Я все обдумала и решила бесповоротно. Мы расстаемся. Не буду объяснять — поймешь сам. Не надо за мной гоняться, я специально взяла отпуск и уехала. Прости, что прощаюсь так, но я боюсь. Нам было очень хорошо иногда…» И подписалась не своим именем, а фамилией мужа. В этот день Трофимов напился до беспамятства, напился сознательно. Ему вдруг вспомнилась фраза из любимых им Стругацких, кажется, из «Понедельника…»: «Нормальный джинн может либо строить дворцы, либо их разрушать… Хорошо выдержанный джин, конечно же, не будет строить».