Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна - Страница 16

Но что же произошло? Почему создается впечатление, будто старик вот-вот испустит свой последний вдох? И почему здесь, в тайнике, опущена аварийная (Север вспомнил схему) стена?

Ответ один. В тайнике аварии. Блок, жизнеобеспечивающий старика, поврежден. Вот он и приплелся, сюда почти бессознательно — то ли пытаясь продлить жизнь, то ли за смертью…

Что же там? Север торопливо ощупал стену. Ну, такая толща… А если попробовать лазерным резаком? Кроме обыкновенного ножа, это его единственное оружие.

И Север досадливо тюкнул себя в лоб кулаком: нет, Меда определенно свела его с ума. Забыты все задачи, дела, опасности, забыты элементарнейшие основы поведения звездопроходцев!

Ладно. Не время сейчас. Если удастся устранить аварию в тайнике, может быть, будет продлена жизнь имита Невра!

Он отодвинулся на максимальное расстояние от металла под защиту полуразрушенной каменной плиты, бывшей, как он понял, некогда стеною тайника, и, прикрывая ладонью глаза, нажал на спуск.

Удар!..

Синяя молния пронзила металл, и рваная трещина зазмеилась по нему. А в эту трещину ринулось пламя. О, так в тайнике пожар?!

С быстротой змеи Север скользнул в лаз обратно, и тут за стеной что-то глухо ухнуло, полыхнуло, щель расползлась — и немыслимое, чудное, феерическое зрелище открылось глазам Севера!

Он увидел зависший на краю орбитального коридора «Род-1», окруженный сверкающим кольцом тысяч и тысяч спускаемых аппаратов.

Он увидел имита Тора, сражающегося в открытом космосе со змееглавым и огромнокрылым чудовищем.

Увидел прекрасную Афройю, выходящую из пенистых морских волн.

И Словена, отражающего в одиночку нападение тьмы разъяренных зверей, одетых чешуйчатой броней.

И Гора в длинных белых одеяниях, разглядывающего сквозь закопченный осколок солнечное затмение.

Мелькнуло искаженное смертной судорогой лицо Стрнба, пронзенного тучей стрел.

И Будд с его странной, потусторонней улыбкой восходил на высокий костер…

Он видел огромный остров, настигнутый волной, и беломраморный город, залитый огненной лавой. Он видел конницу в полном вооружении, несущуюся прямо на него, — и еще сотни, сотни других картин, которых не могло разом воспринять око. И все это было бесшумно, мгновенно чередовалось — и Север понял, что в этом тайнике находилось, кроме всего прочего, бесценное хранилище имитограмм Первой Экспедиции… и вот теперь они горят на его глазах!

Но тут вновь полыхнуло огнем, ударил взрыв, земля взметнулась высоким столбом… Севера подбросило в воздух, понесло, и он успел увидеть, как меркнет, гаснет очертание тела старика, распростертого на траве. Невр, командор Невр вновь переживал свою смерть!..

И стало Северу пронзительно ясно, что последний след Великой Экспедиции исчез вот сейчас, на его глазах. А может быть, остались еще где-то хранилища, остались имиты великих звеэдопроходцев — вечные призраки, вечная память о деяниях богов!

Невра внизу уже не было, словно и самый дух его расточился по земле. «Загостился я в этой жизни…»

А потом раздался новый взрыв, еще сильнее прежнего, — Север почувствовал, что резко падает, потом вдруг чьи-то когти подхватили его, вцепились в тело — и все смерклось в его глазах.

Испокон веков известно: первый банный пар — здоров. Другой — крепок. Третий — хмелен. Ну а четвертый… Каков четвертый, мало кому ведомо, ибо нет на свете человека, который в четвертом пару жив бы остался. Четвертый пар — не для людей. Он для навий. Для нежити…

Долгонько привелось Нецыю ждать, пока все Лаюново семейство намоется. Никак не гасла лучинка в баньке, никак не смолкали голоса. Но наконец прошли по узкой тропке к избе сам Лаюн и два его старших сына, которые парились последними, и Нецый привстал было, да тут же и снова прилег в траву. Ну уж нет. Не привыкать ему караулить. Лучше подождать. Лучше пусть и не глянет на него сила злая. Потом, потом…

И он опять лежал, весь сжавшись, слушая, как вдруг раздался плеск да визг, глядя, как сине-белым мертвенным светом зажглось изнутри волоковое оконце, заиграли в нем причудливые тени…

Потом стукнула печная заслонка — и все стемнелось да стихло, но не скоро еще он шевельнулся, подошел, открыл разбухшую дверь, заглянул…

Ему пришлось постоять в темноте, чтоб глаза обвыклись, и весь он при том дрожмя дрожал: а ну как не все навьи исчезли? ну как Баенник из угла кинется, оморочь наведет, до смерти допарит?..

Нет, обошлось. Тянуло в отворенную дверь ночной прохладой, ветерок пошумливал в крапивных зарослях. И когда Нецый притерпелся к темноте, то увидел цепочки курячьих следов, тянувшихся по золе к устью печи, — и перевел дух.

Ушли навьи.

Ладно. Коли так, можно и не спешить, хоть и тянуть не надобно.

Краем рубахи Нецый прихватил малую шайку с остатками мутной воды, совком нагреб туда золы со следами, окунул веник и, хорошенько размешав, окропил стены и потолок Лаюновой баньки, хоронясь, чтоб на самого зелье не брызнуло. После того осторожно перелил его в припасенную глиняную посудину — и вышел, и залег в траве, выжидая…

Уж и сон его брал, дрема темная, а Нецый терпел, глаза таращил, ждал…

И дождался-таки!

Сперва тихого, настойчивого шуршанья, потом потрескиванья, потом..: потом стены баньки, погромыхивая, осели, рухнули!

И тут уж Нецый более не мешкал. Подхватил свою посудину с колдовским зельем — и ударился в бег, изворотливо шныряя меж избами, норовя не попасться на глаза ночной страже, при том не забывая плеснуть из посудины то на одну, то на другую стену.

Север, казалось, еще н не очнувшись, вспомнил, что произошло накануне. И весь сжался. Те когти, что вцепились в тело… Но боли не было.

Он открыл глаза. Зеленый свет лился ему в лицо, мягкий, целительный. Ложе его слегка пружинило, колыхалось, реял над опаленным лбом тихий ветерок, и Север наконец-то догадался, что его держит на ветвях своих могучее дерево.

Наверное, Север должен был скорее броситься вниз… но он не шелохнулся. Да и куда спешить? Он ощущал такой покой… такую безопасность… Страшное зрелище взрыва хранилища и гибели имита командора словно бы подернулось туманом, сладостная прозрачно-зеленая дремота смеживала веки… Дерево было столь ласково, что Северу почудилось, будто и по его телу струятся токи, питающие древесный ствол и ветви, будто он понимает речь потрясаемой ветром листвы, этот шелест; шепот… проникается мыслями дуба, слушая его беседы с собратьями о том, что кто срубит липу, тот заблудится в лесу, а если для постройки дома взять скрипучее дерево, то в доме все будут кашлять ни с того ни с сего; с наростом — у всех заведутся колтуны и нарывы; сухостойное — сухота поймает; с ободранной корой — скот падет; ну а если взять поваленное бурею — дом будет разрушен. Загубленные деревья, имеющие буйный нрав, случается мстят людям, и тогда обрушиваются избы, придавливая хозяев. Самой мстительной числится рябина, счастье, что из нее домов не рубят, не то весь род человечий был бы загублен… Вот так чудеса! Сроду на. знал за собой Север умения понимать речь деревьев! Или на Ирин леса немые? Да ведь и здесь прежде он слышал лишь однообразный шум… а может, те ветки и сучья, что впились в тело, наделили его этой способностью смешав сок с кровью?

В разговоре деревьев участвовала и сорочья стая. Эти трещали громко, запальчиво, перебивая друг друга, и когда деревья пели о том, что не иначе лесные боги наконец-то покарали губителей людей, наслав разрушение на их жилища, срубленные из убитых деревьев, то сороки заспорили, мол, лесные боги не иначе выжили из ума за древностию, коли допустили людям завинить в сей злой напасти не прихоть высших сил, а Зорянку!

Дуб, на котором возлежал Север, возмущенно тряхнул ветвями.

Да, да, продолжали свой гомон сороки. Восклепал на нее эту несуразицу не кто иной, как Нецый, коего все лесное племя давно уличило в тайном общении со зловредными порождениями Нияна, владыки подземного мира, всех смертей и лютостей. Уверял Неций, что Зорянка не только повинна в разрушении всех домов, но и заветный жизненоситель Белоомут из-за нее обратился в белый прах!