Ночь Стилета-2 - Канушкин Роман Анатольевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/82
• Следующая

Свет, много света.

Она, конечно, лежит в палате не одна. И это очень хорошо. Ей вовсе ни к чему отдельная палата. С людьми веселее.

С ней в палате находится еще одна женщина, только почему-то ее кровать отставили очень далеко. Вика не помнила, когда она познакомила эту женщину со своими чудесными близнецами, но находилась в уверенности, что сделала это.

Лехи нет. И уже никогда не будет. Но она примирилась с этим фактом.

Она нашла в себе силы. Он останется в ее снах и в ее сердце, и уже никакого мужчину на свете она не сможет так любить. Но она примирилась с этим.

Вика и Леха маленькие стали смыслом ее жизни. И ее любимый, единственный ее мужчина остался не только в снах и не только в сердце — он остался в них. В их маленьких носиках, в их карих глазках, в их нежных ротиках и чудных кудряшках.

Мои любимые, мои чудесные.

Только что они бегали по палате, а сейчас отправились с няней в коридор. Зачем? Гулять? Но к чему эти тревоги? Все теперь находится в надежных и заботливых руках. Только не забыли ли они соски? Пустышки? Вика-маленькая вот-вот откажется от соски, она все чаще выплевывает ее в последнее время, а вот Леха пока без соски не обходится.

Кресло Андрея скрипнуло. И только сейчас Вика обратила внимание, что по бокам этого кресла расположены спицованные, словно велосипедные, колеса. Ну зачем он уселся в инвалидное кресло, что за нелепость? Не стоит шутить такими вещами. Вовсе не стоит. Андрей ей улыбнулся своей хорошей, открытой улыбкой и снова углубился в чтение.

Ну, все правильно. Ведь Вика знает, что сейчас они ждут папу. С папой все уже хорошо («Что за беспокойство, Вика, я быстро от всего оправился, заживает, как на кошке»), и теперь он придет навестить ее. И быть может, Вика немножко всплакнет на его груди. Совсем немного. Ведь от слез становится легче, поэтому чуть-чуть можно.

Вика повернула голову и посмотрела на свою соседку по палате. Она заметила, что кровать той, второй больной украшена какими-то разноцветными ленточками. Много-много ленточек, какой-то нарядной карнавальной мишуры. Вот странно, зачем это ей?

У Викиной соседки были очень красивые волосы. Тяжелая, волнистая копна, такая же, как у Вики. Видимо, сейчас она спала, но как-то уж очень тихо, Вика даже забеспокоилась. Словно ее соседка закуталась в сон, как в кокон, и ждала пробуждения. Но Андрей, видимо уловив ее беспокойство, покачал головой — все в порядке. Конечно, с соседкой все в порядке, единственное непонятное чувство: Вика никак не могла вспомнить, кого она ей напоминает. И еще она слышала какие-то шлепающие звуки в коридоре, как будто по полу били мокрой тряпкой.

Кресло Андрея скрипнуло (черт побери, кресло-то, наверное, стоило смазать!), он улыбнулся ей: все в порядке.

Шлепающие звуки в коридоре — они не причинят вреда бегающим там близнецам? Но ведь Андрей только что покачал головой: все в порядке.

Вика прикрыла глаза и услышала слово «нарозин». Вернее, она услышала целую фразу из совсем недавнего и такого пугающего прошлого: «Под действием нарозина». И она даже узнала голос и вдруг поняла, что единственным постоянным атрибутом этого голоса была тщательно скрываемая капризная надменность. Это был голос Аллы, сиделки, женщины с широко расставленными глазами и с восковой, словно искусственной, кожей лица.

Вика, открыла глаза и снова вернулась в свет. Двери шумно распахнулись, Вику пришли навещать. Гости, очень много гостей, целый праздник.

Там была няня, несущая близнецов на руках, Виноградов с огромным букетом цветов и еще множество смеющихся лиц. Почему-то некоторые из них были в конусообразных колпаках, словно они карнавальные звездочеты, — Вику решили повеселить? Вика поднялась с постели навстречу своим гостям, они все ввалились в ее палату, оставив за собой открытую дверь. Впереди шла няня с малышами на руках. Завидев маму, они обрадованно тянули к ней ручки. Вика подалась вперед. И лишь потом поняла, что ее малыши проплывают мимо. Потом, когда увидела тихое разочарование в их глазах.

Куда вы? Куда, мои славные? Она протянула к ним руки, но… Няня шла мимо, увлекая за собой толпу гостей. Они все смеялись и не видели Вику. Они пришли не к ней. Они пришли навещать вторую больную, ту, с разноцветными маскарадными ленточками, повязанными на кровати.

Вика вдруг ощутила такое же тихое разочарование, тихую грусть, которую только что видела в глазах своих детей.

Они все, смеющиеся и веселые, не видели Вику. Они пришли навещать вторую больную, и теперь Вика поняла, кого она ей напоминает. Та, вторая больная также приподнялась на кровати, она принимала предназначенные Вике цветы, а потом протянула руки к ее близнецам. Но самым странным и самым пугающим было другое — близнецы так же улыбались ей и так же протягивали к ней свои ручки.

Вика еще выше села на кровати, разглядывая ту женщину. Конечно, вовсе не составило труда понять, кого она ей напоминает. Потому что она была ею.

— Это так, — подтвердил сидящий напротив в инвалидном кресле Андрей.

Вика перевела на него взгляд и вдруг узнала его волосы, длинные, жаркие, совсем другие. Он поднял свою красивую голову — это был Леха. Мгновенно наполнившая ее радость сменилась тоскливой болью в сердце.

— Это был всего лишь сон? — спросила Вика упавшим голосом.

Леха молчаливо кивнул в подтверждение. Снова посмотрел на нее любяще и с беспокойством.

— Ты не можешь остаться? — попросила Вика.

Он улыбнулся, откинул волосы со лба.

— Нет.

— Тебе… Тебе не холодно?

— Не волнуйся, родная, со мной все хорошо.

Потом он посмотрел на открытую дверь — шлепающие звуки в коридоре…

Вика вдруг поняла, что у них совсем нет времени — Леха хочет показать ей что-то. Он поднял книгу, лежащую у него на коленях. Только это был не Генри Миллер. Вовсе не «Тропик Рака». В руках он держал раскрытый каталог татуировок, давно уже подаренный Андрею. Вика попыталась заглянуть в него, но… Эти шлепающие звуки в коридоре, они приближались.

Вика всматривалась в черный проем двери, кто-то или что-то двигалось там, в темноте. Кто-то шел сейчас сюда. Вика решила обратиться за помощью к Лехе, но его больше не было в кресле. Вернее, он был, только… Его окутали простыни, его тело стало маской из белых простыней, из белых трепещущих простыней. Что он хотел показать ей?

— Не уходи! Ну не уходи! Господи, дети! Что они сделают с нашими детьми?

Нарозин Шлепающие звуки, словно по полу били мокрой тряпкой… Он вышел из темного проема двери. Это был ее отец. Это был человек, которого она называла «папа». Он шел, погруженный в какую-то огромную, необоримую заботу, и эти шлепающие звуки были его шагами.

— Папа, — позвала Вика, — папа, что случилось с твоими ногами?

Папа?..

Он не отвечал. Он шел мимо, из одной темноты в другую, теперь сгустившуюся за окнами.

— Папа, давай отберем у них наших детей! — сказала она твердым голосом, словно это был зов, при помощи которого его можно было остановить.

И он действительно остановился. Смотрел на нее глазами, очень похожими на глаза Лехи.

— Давай отберем у них наших детей! — закричала Вика. — Давай! Помоги мне!

(Папа, Леха… неужели они так похожи?) — Помоги мне!

Под действием нарозина.

Шлепающие звуки, шаги в темноте…

Папа (или Леха?) начал поворачиваться к ней спиной. На нем был темный костюм странного покроя, делающий его сутулым, и когда он повернулся, оказалось, что у пиджака нет спины — Вика видела лишь обнаженную кожу, Помоги мне! и на ней огромный цветной рисунок. Татуировку, которую все еще наносили какие-то невидимые иглы, потому что вся спина… пульсировала.

Это была Радужная вдова, рыба-дракон, рыба-маска, кокон, смерть.

Это был почти законченный рисунок на пульсирующей спине, и тогда, чувствуя, что тело кошмара завладевает ею, Вика поняла, что глаза рисованной Вдовы не были вытатуированы. Они были живые. Влажные, ищущие и абсолютно живые глаза не мигая смотрели на нее.

• Предыдущая
• 28/82
• Следующая