История с кладбищем - Гейман Нил - Страница 15

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая

— Что за чушь! Была я ведьмой, ещё какой! Они сами узнали, как отвязали меня от табуретки и положили на траву, почитай что уж мёртвую, всю в ряске и вонючей тине. Я закатила глазищи и прокляла их, всех до единого, кто стоял тем утречком на общинной земле. Чтобы никто из них не упокоился на погосте! Даже удивилась, как легко оно мне далось, проклятие-то… Будто танец, когда ловишь шаг под песенку, которую не слыхала и не знаешь, а как поймаешь — пляшешь до рассвета. — Она вскочила и закружилась, выбрасывая ноги в стороны, сверкая босыми пятками в лунном свете. — Вот как я их прокляла последним хриплым вздохом! И дух испустила. Жгли моё тело на общинной земле, жгли, пока не остались одни чёрные уголья, а потом сбросили в яму на земле горшечника, и даже камня с именем не поставили!

Выпалив всё это, девушка замолчала и на мгновение показалась печальной.

— Так их похоронили на кладбище? — спросил Никт.

— Ни одной-единой душеньки! — подмигнула она. — В субботу, аккурат как меня утопили и сожгли, мистеру Порринджеру доставили ковёр из самого Лондона, и знатный такой ковёр! Хорош он был не только прочной шерстью и работой, засела в его узорах страшная чума. К понедельнику пятеро уже харкали кровью, и кожа их стала чёрной, как моя, когда меня из костра выволокли. Через неделю чума забрала почти всю деревню, а мертвяков свалили кучей в чумную яму на краю деревни и засыпали.

— Вся деревня умерла?

Она пожала плечами.

— Все, кто глазел, как меня топили и жгли. Как нога-то?

— Спасибо, лучше.

Никт медленно встал и кое-как слез с компостной кучи. Потом опёрся о железные прутья ограды.

— А ты всегда была ведьмой? В смысле, до того, как их прокляла?

— Будто надобно колдовство, — фыркнула она. — чтобы Соломон Поррит зачастил к моему домишку!

Это не ответ, подумал Никт, но вслух не сказал.

— Как тебя зовут?

— У меня нет могильного камня! — скорчила гримаску она. — Могу как угодно зваться. А что?

— Ну, должно быть у тебя какое-то имя!

— Лиза Хемпсток, если уж так хочешь. — буркнула она. Потом добавила: — Неужто я так много прошу-то? Хоть пометили бы могилку… Я вон там, видишь? Только по крапиве и поймёшь, где я усопла. — На миг она показалась такой грустной, что Никту захотелось её обнять.

Когда мальчик протискивался между прутьями ограды, его осенило: он сделает Лизе Хемпсток надгробье! Может, тогда она улыбнётся. Никт обернулся, чтобы помахать ей на прощанье, но она уже исчезла.

По кладбищу валялись обломки чужих статуй и надгробий, но Никт понимал: всё это не сгодится сероглазой ведьме с земли горшечника. Нужно что-то особенное. Мальчик решил никому не говорить о том, что задумал, справедливо рассудив, что ему это наверняка запретят.

Следующие несколько дней в его голове вертелось множество планов, один сложнее и замысловатее другого. Мистер Пенниуорт вконец отчаялся.

— У меня создалось мнение. — объявил он, поглаживая свои пыльные усы. — что ваши успехи становятся всё более плачевными. Вы не блекнете, мальчик. Вы заметны всем и каждому. Более того, проглядеть вас весьма проблематично. Да если б вы явились сюда в компании фиолетового льва, зелёного слона и малинового единорога, на котором восседал бы король Англии в церемониальном одеянии, я нисколько не сомневаюсь, что люди замечали бы вас и только вас, а от всего остального отмахнулись бы как от мелочей, не заслуживающих внимания!

Никт молча смотрел на учителя, а сам думал, есть ли в городе живых магазины, где продаются надгробия, и если да, то где именно. Блекнуть ему хотелось меньше всего.

Он воспользовался тем, что мисс Борроуз легко отвлекалась от правописания и сочинения, и расспросил её о деньгах и как ими пользоваться. За эти годы у Никта накопилось немного монет (он знал, что легче всего найти мелочь в траве, где недавно обнимались и целовались парочки), и решил их наконец на что-то употребить.

— Сколько может стоить надгробие? — спросил он у мисс Борроуз…

— В моё время. — ответила она. — оно стоило пятнадцать гиней. Сколько сегодня, ума не приложу. Думаю, больше. Значительно больше.

У Никта было два фунта пятьдесят три пенса. Он даже не сомневался, что этого не хватит.

Никт был в могильнике Человека-индиго целых три года — почти полжизни — назад, но дорогу не забыл. Он поднялся на самую вершину холма: над старой яблоней, над шпилем часовни, над всем городом. Именно там, наверху, гнилым зубом торчал мавзолей Фробишеров. Никт проскользнул в мавзолей, залез за тот самый гроб, дошёл до маленьких каменных ступенек, вырубленных в толще холма, и добрался до каменной пещеры. Было темно, как в оловянной шахте, но Никт видел всё глазами мёртвых.

Слир свернулся кольцом вокруг стен, Никт его чувствовал. Всё было так, как мальчик помнил: невидимое нечто, состоящее из туманных щупалец, ненависти и жадности. На этот раз Никт совсем не боялся.

— СТРАШИСЬ НАС! — прошептал Слир. — ИБО МЫ СТЕРЕЖЁМ СОКРОВИЩА, КОТОРЫЕ НЕЛЬЗЯ УНЕСТИ.

— Я вас не боюсь. — сказал Никт. — Помните меня? И я как раз хотел бы кое-что унести.

— ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, — ответило существо, свернувшееся в темноте. — НОЖ, БРОШЬ, КУБОК. СЛИР ХРАНИТ ИХ ВО ТЬМЕ. МЫ ЖДЁМ.

— Простите, а вы здесь похоронены?

— ГОСПОДИН ПРИНЁС НАС НА ЭТУ РАВНИНУ. ЗАКОПАЛ НАШИ ЧЕРЕПА ПОД КАМНЕМ И ПРИКАЗАЛ ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ. МЫ СТЕРЕЖЁМ СОКРОВИЩА ДЛЯ ГОСПОДИНА.

— Скорее всего, он давно про вас забыл. — заметил Никт. — Наверняка уже тыщу лет как умер.

— МЫ — СЛИР. МЫ СТЕРЕЖЁМ.

Интересно, подумал Никт, сколько же веков прошло с тех пор, как могильник в середине холма был на равнине. Наверное, ужасно много… Слир защекотал его волнами страха, похожими на усики плотоядного растения. Никту было всё холоднее, движения замедлялись, словно его укусила в самое сердце полярная гадюка и ледяной яд хлынул по венам.

Он шагнул к каменной плите, протянул руку и сомкнул пальцы на холодной броши.

— ПРОЧЬ! — прошипел Слир. — МЫ ХРАНИМ ЕЁ ДЛЯ ГОСПОДИНА!

— Он не будет против. — Никт отступил к каменной лестнице, стараясь не споткнуться о высохшие останки людей и животных.

Слир воронкой дыма злобно завертелся вокруг пещеры, но потом остановился.

— СОКРОВИЩЕ ВЕРНЁТСЯ. — произнёс тройной голос Слира. — ОНО ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ.

Никт со всех ног побежал вверх по лестнице. На миг ему показалось, что за ним кто-то гонится, но когда он вырвался наружу, в мавзолей Фробишеров, и вдохнул прохладный рассветный воздух, следом никто не появился.

Никт присел на макушке холма и стал рассматривать брошь. Сначала он думал, что она вся чёрная, но когда взошло солнце, стало видно, что посреди чёрного металла сияет алый камень с завихрениями. Камень был размером с яйцо дрозда, и в его сердцевине словно что-то шевелилось. Мальчик смотрел в чудесный алый мир и никак не мог оторваться. (Несколько лет назад он просто сунул бы красивую штучку в рот.)

Камень держали чёрные металлические зажимы, похожие на когти какой-то ползающей твари — вроде змеи, только многоголовой. Может, это и есть Слир при свете дня, подумал Никт.

Он спустился по холму, срезав путь через заросли плюща над склепом семейства Бартлби (там кто-то на кого-то ворчал: Бартлби готовились ко сну), и протиснулся сквозь ограду на землю горшечника.

Никт крикнул:

— Лиза! Лиза! — И завертел головой.

— И тебе здрасте, юный увалень! — послышался голос Лизы. Никт её не увидел, но заметил под кустом боярышника лишнюю тень. Когда мальчик приблизился, тень в свете раннего утра стала перламутрово-прозрачной. Похожей на девушку. Сероглазую. — Ты что куролесишь, людям спать не даёшь?

— Я про твой могильный камень! Хотел узнать, что на нём должно быть написано.

— Моё имя. Моё имя с большой буквы Э, Элизабет, как у королевы-старухи, что преставилась, как я на свет родилась, и большое Хэ, Хемпсток. А больше мне ничего и не надо, потому как грамоте я толком не обучена.

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая