История германского фашизма - Гейден Конрад - Страница 19

Такова в особенности та публика первых послевоенных лет, которая никак не желала мириться с жребием судьбы, решившим войну не в пользу Германии. Для этих людей величие, проявленное Германией в грандиознейшей из всех войн, шло насмарку, если нельзя было объяснить поражение какой-либо магией. Все легенды о добродушном богатыре и коварном карлике, оказывается, были предвидением этой судьбы Германии, этого падения мировой империи в результате чего-то незначительного, презренного, незамеченного, в результате конгресса талмудистов в Базеле. Признаться в честном поражении в великой борьбе не желали; почему-то считали, что почетнее быть сраженными не мечом, а жалким червем. «Виноваты евреи» — так утешала себя эта публика. Нотабене: таков был народный антисемитизм первых послевоенных лет. Наряду с ним имелась и более глубокая трактовка проблемы; в частности, ее культивировала впоследствии берлинская группа национал-социалистов, возглавлявшаяся Отто Штрассером.[45] Но Розенберг стоял за правоверную версию, он верил в чудо «сионских мудрецов» буквально.

Мастер слова

Приведенная выше цитата проливает яркий свет на психику Гитлера как «человека инстинкта». Трудно представить себе более печальное заблуждение инстинкта. Задача заключалась в том, чтобы открыть глаза обманутым рабочим. Как же это делается? Гитлер рассказывает им, что евреи пятьдесят лет водили их за нос. Он рассказывает это, можно сказать, эффектно. Но если бы даже он преподнес это в сто раз эффектнее, это должно было лишь теснее сплотить рабочих вокруг старых вождей. Человека нельзя заставить отказаться от своей партии, своих убеждений, своих товарищей, заявляя ему, что все покоилось с самого начала на лжи. Такого рода заявления вызовут только возмущенные протесты. Нет, рецепт должен быть другой. Надо было заявить своим слушателям: ваши стремления, ваши взгляды были и остаются правильными, но изменники воспользовались вашей верой и погубили дело. По этому рецепту поступали впоследствии оба брата Штрассеры и имели по крайней мере частичный успех. Гитлер же, «рабочий вождь», которому осталась совершенно чуждой душа рабочего, не понял, что оскорблял своих слушателей если вообще у него были рабочие слушатели. На самом деле они к нему не явились. Газета «Фелькишер беобахтер» жаловалась однажды, что партийная нагайка марксистов с успехом удерживает рабочих от посещения национал-социалистических собраний.

Слова Гитлера к рабочим выражали чаяния и мысли совершенно другого общественного слоя. Но об этом речь впереди.

Кто захочет открыть секрет ораторского искусства Гитлера, тот найдет в цитированном отрывке уже все элементы этого искусства. Прежде всего фабула: мировой заговор. Уже одна эта тема наполовину обеспечивает успех. Огромнейший интерес вызывает, во-первых, объект заговора — это сами слушатели; во-вторых, утонченность его методов. Авторы заговора — люди, которым всегда более или менее сознательно приписывали такую утонченность, — евреи. Результаты заговора сказываются на самых противоположных концах; тема охватывает «весь мир». Враги оказываются также там, где их меньше всего можно было ожидать, так сказать у себя же под носом. Разжевав все это в двух-трех версиях, Гитлер несколькими мастерскими мазками набрасывает яркую картину, являющуюся действительно как нельзя более удачной иллюстрацией к его аргументам насчет обоих братцев — Мозеса и Исаака Кон. Конечно, внимательный читатель, оставшись сам с собой, без особого труда может распутать этот узел с помощью логики; но массу это гипнотизирует, она легко попадает во власть этих приемов, покорно принимает их на веру.

Блестящий финал — это всегда шедевр у Гитлера. Так, например, он восклицает: «Что такое интернационализм? Кто должен быть интернационалистом? Конечно, немецкий рабочий. Он должен быть «братом» китайского кули, малайского пароходного кочегара, неграмотного русского сплавщика леса; все эти люди, видите ли, ближе ему, чем его немецкий работодатель. Дорогие друзья, не возражайте, вам действительно десятки лет рассказывали эти басни, и вы верили им. На самом же деле существует только один единственный интернационал, да и то только потому, что он построен именно на национальной основе, — это интернационал еврейских биржевиков и их диктатуры».

Вера в Агасфера

Гитлер проделал известный путь развития. Это был немалый путь. Но был ли это путь к лучшему? Критики в рядах его собственной партии противопоставляли его примитивности «принципы», пытались подвести определенную программу под озлобление буржуазии, выразителем которого явился Гитлер. Было ли это к лучшему? Их антисемитизм направлен уже не против заговора нескольких десятков раввинов, а против пагубного влияния «еврейского духа» на всю нашу культуру и хозяйство. Разумеется, такого рода антисемитизм скорее находит отклик у «чистой публики», быть может также у противников. Но он удаляется от духа политики, которой нужен конкретный враг, точно так же как социализм теряет свою силу, если обращается против капитализма вообще, а не против конкретных эксплуататоров-капиталистов. Имеются основания предполагать, что хотя Гитлер, выйдя в люди, прибегает теперь в своих речах к более дипломатическим приемам, он не отказался от своей веры в то, что все зло воплощено в «еврействе». Еще в 1925 г. он не моргнув глазом восклицает: «Франкфуртская газета» то и дело плачется перед миром, что протоколы сионских мудрецов — фальсификация; эти ее фокусы — вернейшее доказательство, что протоколы подлинны». Раз человек верит в заговор раввинов, эту веру вряд ли истребит в нем процесс превращения в зрелого человека.

Впрочем, как ни далеко это миросозерцание от действительности, оно представляет столь цельную картину, так умело скомпановано, что оставило далеко позади все предшествующие построения в том же духе. Отдельные краски взяты с чужих палитр, но объединение их в одно целое — дело недюжинного ума, который создал таким образом, конечно, не картину действительности, но весьма своеобразную выдумку. Создатель этой системы торжествует в ней над фактами.

Мастер-неврастеник

Вместе с тем Гитлер торжествует также над собственными недостатками. Этот человек с надрывом, этот хрупкий характер, столь слабый перед сильными, в то же время усилием своего интеллекта главенствует над всеми. Человек, который в часы досуга кажется робким и застенчивым, который перед незначительными посетителями даже не пытается становиться в позу Вильгельма, который, не рисуясь, дает полный простор своим настроениям, который запускает свою работу и месяцами откладывает решение по ряду второстепенных вопросов, который из простой халатности выпускает из рук важные участки организации, — этот человек в решительную минуту превосходит всех своих сотрудников также своей силой воли. В таких случаях он целыми днями и неделями обдумывает заранее свое поведение и тактику, рассчитывает один за другим свои выпады, удары и ответные удары; он точно подбирает круг участников, сталкивает одних противников с другими, преисполняется соответствующим настроением — и, прежде чем дело дойдет до борьбы, спор уже решен. В таких случаях он умеет оседлать свой не знающий удержу темперамент для одной нужной цели, умеет использовать, где следует, как свою неврастению, так и свои ложные знания, когда же он беснуется, умные не противоречат.

Это-то ему и нужно. Пусть в спокойные моменты более хладнокровные люди болтают всякий вздор и заставляют его действовать по-своему; в конце концов они нуждаются в его санкции, без него они ничто. Благоговеющие перед ним сотрудники, как, например, молодой Эссер, восхваляют его быстроту в решениях. Но эти люди и не представляют себе, что кто-либо может пролежать всю ночь не смыкая глаз, а на утро преподнести удивленному совету вождей готовое решение.

Недовольные в свою очередь жалуются на обратное. Они заявляют, что от Гитлера чрезвычайно трудно услышать его подлинное мнение, что областным руководителям (стало быть, высшим партийным инстанциям) приходится по месяцам добиваться этого. Возможно, что со стороны партийного вождя это в самом деле не идеальное поведение. Но это добродетель повелителя. Не иначе обращался Тиберий со своими любимцами, Фридрих Великий — со своими помещиками, Наполеон — со своими маршалами. Правда, такая медлительность мало годится для современной государственной машины, которой после Бисмарка нужен не повелитель, а смазчик. Но национал-социалистическое государство — а партия, как мы увидим, уже теперь обнаруживает многие черты его — находится в настоящее время только в своем феодальном периоде, в лучшем случае это султанат с довольно самостоятельными визирями. Как, собственно, представляют себе критики управление этим волнующимся морем из одного центра по мановению волшебного жезла? Медлительность здесь не личный недостаток, а практическая государственная мудрость; она необходима, чтобы справиться со всеми этими Махмед-Али национал-социалистической партии, которые в редких случаях желают именно то, что желательно вождю. Это в лучшем случае на одну треть слуги дела, а на две трети честолюбивые сатрапы, думающие только о себе самих.