Объяснение в ненависти - Владимирский Петр - Страница 9
- Предыдущая
- 9/67
- Следующая
Почему мальчик спустя три года снова решил уйти из жизни? Ведь восемнадцать — уже не пятнадцать, это возраст мужчины, а не бесплотного эльфа. Да и не было в Жене недоверия к жизни, страха перед ней, характерного для других пациентов, склонных к суициду. Тем более, вспомнила Вера, спустя полгода он прислал ей открытку, писал, что его возлюбленная с ним, они живут вместе, родители приняли их на удивление хорошо. Что жалеет о своем поспешном желании уйти, что все понял. Тогда это была просто любовная травма… Но сейчас — зачем он совершил непоправимое? А если прав Пашка Винницкий с этой своей «каплей крови не туда»? Кому понадобилось убивать глухонемого юношу? У Жени Цымбала не было врагов! Разве может его смерть быть убийством? Ох, сгущается вокруг тебя, Вера, что-то темное. Какой-то это неправильный калейдоскоп, неправильные стеклышки. И все как на подбор — черные.
Может быть, позже она пожалеет о том, что не сразу прислушалась к судмедэксперту. Но картонная трубка калейдоскопа уже повернулась, стеклышки и зеркальца с шорохом посыпались, образовался новый узор, а старый не повторится никогда.
Уютный и родной Киев, привычно удобный, как домашняя одежда, Вера покидала с облегчением. Будто занозу вытаскивала из ладони. Хотя обычно не советовала никому убегать от проблем, наоборот. «Стойте, — говорила, — иначе не сможете никогда остановиться, будете бежать отовсюду, от всех и от всего, превратитесь в вечного беглеца, пожизненного кочевника». Но какие уж тут советы, когда у самой пятки жжет!.. И не помогают ей правильные слова. Только другим. А сама-то, Вера Алексеевна? Всегда умела вдруг встать посреди разговора, посреди шумной компании — и уйти. И никто, никто не мог ее удержать, потому что гордость — этот крупный недостаток — был присущ ей в полной мере.
По дороге в гостиницу Веру развлекал Юрий Лученко. Правда, он и не догадывался, что веселит ее, — просто ворчал и бубнил. Вера неосторожно сказала, что мечтает наконец посмотреть город Бабеля и Ильфа с Петровым, и его тут же «понесло». Дескать, в этом приморском городе летом живут только мазохисты, мечтающие переболеть парочкой инфекционных заболеваний, обожающие тучи мух и комаров, тухлую рыбу и сгнившие фрукты. И только ненормальные романтики надеются, что на каждом углу их подстерегают герои Куприна. Той Одессы уже давно нет, она умерла или уехала за рубеж; та, что осталась, — это грязный, тяжелый город, где не хочется жить, где коверкают русский язык, где нет горячей воды, свежего воздуха и квадратного метра без пыли.
Вера смотрела в окно автобуса, молчала и мечтала, как бросит в номере сумки вместе с бывшим мужем, ныне просто соседом по коммуналке. Не спросила даже: что ж ты так рвался сюда вслед за мной, если Одесса такой ужасный город? Пусть болтает, пусть токует, как тетерев. И еще она думала о том, что говорить с любым городом нужно на одном языке. И дело вовсе не в одесском чувстве юмора. Просто в чувстве. В жадном любопытстве. В интересе и уважении. Если этого нет, то все попытки увидеть живую душу города — это старания хомячка оценить творчество Бетховена. В холле гостиницы «Аркадия» ждали всех приглашенных компанией «Океанимпэкс». Президент компании, высокий худощавый эстонец Янис Пылдмаа откинулся на спинку необъятного кожаного дивана и оттуда, поворачивая голову то вправо, то влево — ну точно орел на вершине! — наблюдал за происходящим. При виде Веры Пылдмаа стремительно подошел к вновь прибывшим.
— Здравствуйте, Вера! — улыбнулся он. — Добро пожаловать!
— Добрый день, Янис. Спасибо за приглашение.
Она протянула ему руку. Рука была маленькая, с нежной кожей и очень прохладная. Мужчина галантно поцеловал эту руку и, задержав ее в своей широкой ладони, весело прибавил:
— А вы стали еще красивее, чем десять лет назад!
— Познакомьтесь, это Юрий, мой муж, — представила своего спутника Вера, с трудом выговаривая последние два слова.
Эстонец слегка кивнул мужу и вновь улыбнулся идеальной светской улыбкой.
— Очень приятно. Ваша жена рассказывала о начале нашей бурной деятельности? О том, что десять лет назад у нас была одна маленькая комнатка, один компьютер и крохотная коптильня, которую можно было спрятать в чемодане?
Соблюдая приличия, Юрий Лученко ответил на улыбку и на рукопожатие:
— Она у меня скрытная женщина… Ничего не рассказывает, — проговорил он.
— Вера Алексеевна просто очень скромный человек, но великолепный специалист! Я до сих пор помню ее ролевые игры и тренинги, все эти «ворчалки», «пыхтелки», «кричалки».
— Надо же, — улыбнулась Вера, — приятно, что кто-то еще помнит ту давнюю работу.
— Вы нам тогда помогли набрать основной костяк компании! — сказал с гордостью глава «Океанимпэкса».
Он смотрел на Веру с нескрываемым интересом. Как же он не разглядел десять лет назад эту русалку с сиреневыми глазами? А Вера отметила, что эстонский бизнесмен стал еще большим европейцем, чем был в девяностых годах. Тогда он предпочитал черные джинсы и свитера домашней вязки, а теперь стал совсем денди. Ну прямо бери его отсюда и переноси в Канны, на вручение Золотой пальмовой ветви. Лакированные туфли, темно-синяя бабочка на белоснежном стоячем воротнике рубашки, аромат дорогой туалетной воды… Парфюм эстонца вызывал ассоциации со скольжением серфингиста по высокой морской волне, с постоянством и силой океана. Ну конечно, вспомнила она, ведь Янис заядлый яхтсмен. Его лицо было уже бронзового цвета, хотя лето еще не началось, светлые брови и волосы оттеняли загар. За выгоревшими ресницами пряталась ирония треугольных рысьих глаз. Единственное, что не изменилось за эти годы, был его мягкий балтийский акцент. Вместо одной буквы «д» он произносил две «т», а вместо «е», протяжное «э». Оттенок ближнего зарубежья.
— Чем вы в ттанный момент занимаетэ-эсь? — поинтересовался Пылдмаа.
— Работаю в клинике, — ответила Вера, стараясь не спрашивать себя: работаю ли? — Я ведь психотерапевт, у меня; пациенты.
— А бизнес-тренинги? Консалтинг? Забросили? — удивленно поднял белесые брови ее собеседник. — У вас так хорошо получалось.
— Знаете, Янис, со временем я поняла, что мне намного больше нравится работать не с группой, а с отдельными людьми.
— Жаль, очень жаль, — протянул он.
К ним торопливо подошел парень с прилизанными волосами и что-то негромко сказал шефу.
— Извиниттэ! Я ттолжен идти. Эще увиттимся! — Он отошел в сторону, где уже стояла группа сотрудников компании.
— Почему я ничего не знаю о твоих тренингах? — процедил Юрий.
— Потому что еще на заре нашей «счастливой» семейной жизни ты объявил, что все свои проблемы я должна оставлять за порогом нашего дома. Ты говорил, цитирую: «Мне не интересны твои психи! Меня не волнуют твои пациенты! И если ты будешь мне рассказывать о них, я задумаюсь о твоем психическом здоровье. Говорят, у всех психиатров рано или поздно едет крыша!» Вспомнил?
— Но ведь это совсем другое дело! Ты проводила какие-то деловые игры с нормальными людьми, а не с психами, получала, наверное, хорошие деньги и при этом даже не сочла нужным посвятить меня в свою работу.
«В жизни всегда приходится расплачиваться за все, — подумала Вера. — За доверие — тройной счет. Еще несколько дней назад, когда я ушла от Андрея и вернулась домой, ты ползал у меня в ногах. Говорил, что мой уход — это прежде всего твоя ошибка. Обещал полностью измениться. Просил, чтобы наша жизнь вернулась в прежнее русло. Выклянчил, чтобы мы вместе поехали на это десятилетие «Океанимпэкса» в Одессу. И вот, пожалуйста, все как всегда!»
— Не собираюсь я тебя ни во что посвящать, — ровным голосом проговорила Вера.
И она отправилась на прогулку, исправлять испорченное настроение. В Одессе Вера очутилась впервые. Одни привозят из путешествий посуду, другие — камушки-сувениры, третьи — просто шмотки. Вера всегда собирала наблюдения. Картинки жизни. Она просто всматривалась и вслушивалась, избрав самый лучший способ знакомства: отправиться бродить куда глаза глядят. А уж город сам оплетет тебя неожиданными историями, влезет в уши случайными диалогами, окутает запахом акаций и закружит голову. Гири проблем исчезли, она стала легкой как перышко. Морской весенний бриз, казалось, способен был подхватить ее и унести с собой куда-нибудь в счастливую страну, где нет измен, а есть покой!.. Уж если даже ее любимый Пушкин утверждал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля», — то что уж говорить о простых смертных…
- Предыдущая
- 9/67
- Следующая
