Канцлер Империи - Величко Андрей Феликсович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/71
• Следующая

Так что мне оставалось только ждать хоть каких-нибудь новых вестей из Георгиевска.

Во второй половине дня они появились, но яснее от этого не стало. Лейтенант-камикадзе политикой особо не интересовался, правда, какой-то его дальний родич еще до японской войны стал инвалидом, невзначай попав под взрыв эсеровской бомбы, так что в симпатиях ко всяким левакам заподозрить его было трудно. Характер всегда имел замкнутый, а последний месяц, по мнению сослуживцев, это даже усилилось. Сирота.

Действия же аэродромного начальства, то есть оперативного дежурного, были ярким образцом бестолковости. Получив донесение о том, что в назначенное время «Кошка» не появилась над полигоном, он почему-то поднял в воздух не дежурную пару «Ишаков», а «Тузика» с наблюдателем. Полчаса этот самолетик — один! — утюжил воздух между аэродромом и полигоном, пока летнаб не заявил однозначно, что никакой катастрофы тут не было. Тем временем из Подольска сообщили, что над городом, направляясь в сторону Москвы, пролетела «Кошка» номер семьдесят три, и только тогда дежурный поднял на перехват «Ишаков». Но при всем своем преимуществе в скорости догнать беглый бомбер они никак не могли… А оперативный все тянул и тянул с докладом наверх, и решился на это только примерно тогда, когда «Кошка» уже завершила свое последнее пике. В общем, почему он застрелился, особых вопросов не вызывало. Но что-то мне показалось в представленной картине неполным…

Сирота. А жил он где, кто его растил и воспитывал? Не из-под забора же он попал в авиацию! Будем надеяться, что в следующем докладе это прояснится — заглянуть в личное дело нетрудно.

К обеду следующего дня в Кремль явилась Татьяна с докладом. Некоторое время она с любопытством оглядывалась, ибо и в Кремле вообще, и во дворце в частности была впервые в жизни, но быстро перешла к делу.

— В общих чертах дело можно считать раскрытым, — сообщила она, — правда, тут есть интересные частности, с которыми придется повозиться. Надеюсь, что это вы поручите именно мне.

— И долго еще интриговать меня будете? В конце концов, мне тоже интересно, кто заварил всю эту кашу. Неужели Пакс до наших пилотов дотянулся?

— Вот это и есть те самые тонкости, в которых надо покопаться, но не они являются основной причиной. Шеф, мне даже как-то неудобно… Однако, похоже, что главная причина — вы сами. Ваша статейка в «Ведомостях» — помните? Да, та самая, про комиссаров.

Видя, что я по прежнему далек от полного понимания сути проблемы, Татьяна продолжила:

— Давайте я все по порядку изложу. Итак, родители Конькова умерли от тифа, когда ему было четыре года. Мальчика взял в семью двоюродный брат его отца. А в начале июня вы послали в Москву очередного своего комиссара, разобраться, почему полиция ничего не может или не хочет сделать с Хитровкой. Этот комиссар энергично взялся за дело, но девятнадцатого июля с ним случилось досадное происшествие — под колеса его автомобиля попал человек, вам про это наверняка докладывали.

Помню, подумал я, было такое. Комиссар сбил какого-то рабочего, у пострадавшего несерьезные травмы, его тут же доставили в больницу, а к вечеру урегулировали вопрос с компенсаций. Более того, я вспомнил, что в той аварии явно виноват мой комиссар, потому как пешеход находился на одном из имеющихся в Москве семи пешеходных переходов. Однако групп разбора ДТП в Москве еще не было, они пока имелись только в Георгиевске и в Питере. В принципе, надо было, конечно, поглубже поинтересоваться подробностями, но ведь дело происходило через день после Тунгусского бабаха!

— Итак, — продолжила Татьяна, — у пострадавшего были переломы руки, двух ребер и сотрясение мозга. Предложенная комиссаром Ладейниковым компенсация в двести рублей его вполне устроила, но через три дня он внезапно скончался в больнице. Так вот, этот пострадавший был приемным отцом Конькова. Да, и еще один штрих. Ладейников ехал со встречи с Гиляровским, где, по словам последнего, каждый из них употребил грамм по двести водки.

— Та-а-к, — начал потихоньку звереть я, — а вот про это мне никто не докладывал. И насчет легких травм, от которых люди мрут, тоже…

— Коньков, судя по характеристике и словам сослуживцев, — продолжила Татьяна, — был человеком очень обстоятельным и необдуманных решений не принимал. Так что он три недели ждал вашей реакции на это происшествие… Но комиссар выполнил свое задание и уехал в Питер, а через несколько дней появилась ваша статья, где вы разъясняли обществу статус своих комиссаров. Что за некоторые нарушения законов, если будет доказано, что предотвращенный ими вред значительно больше причиненного, они ответственности не несут. А за нарушения, не связанные непосредственно с их заданием, ответственность на общих основаниях, но всегда по верхнему пределу. Так вот, Коньков ждал еще две недели. Увидев, что ничего не происходит, он, видимо, сделал окончательный вывод, кто виноват во всей этой истории.

У меня появилось большое желание прямо тут же попросить Танечку устроить несчастный случай всей дирекции моего комиссариата. Но, пожалуй, лучше сначала узнать ее мнение…

— Директору — пора, — без особых сомнений заявила дама. — И даже не по результатам этой некрасивой истории, а вот из каких соображений. У ваших комиссаров очень большая власть, но не своя, а отраженная от вашей, так сказать. В комиссариате нет ни оперативных, ни силовых подразделений. Когда они бывают нужны, просто временно задействуются люди полковника или мои. Так вот, директор недавно родил приказ о кадровом резерве, скоро принесет вам на подпись. Суть его в том, что лица, по тем или иным причинам не попавшие в школу комиссаров, могут поступить на службу в так называемый отряд кадрового резерва. Откуда якобы, если вдруг появится вакансия, можно поступить в школу… А на деле — обычное вооруженное формирование.

Через четыре дня в малом конференц-зале Гатчинского дворца состоялась встреча канцлера с общественностью. В качестве нее выступали полтора десятка репортеров обоего пола от газет разных направлений, трое летчиков из Георгиевска и представители политических партий.

Я кратко изложил предысторию вопроса. Народ начал с интересом рассматривать комиссара Ладейникова, сидевшего под охраной в углу зала.

— Данное деяние, — продолжил я, — было совершенно вне всякой связи со служебными обязанностями. А, значит, совершивший его подлежит суду на общих основаниях, но никакой меры наказания, кроме максимальной, суд назначить не имеет права. В случае непредумышленного убийства это семь лет. Господин Ладейников, у вас есть фантазия или вам рассказать, как отнесутся хоть уголовники, хоть политические к оказавшемуся в их компании бывшему комиссару?

Судя по виду комиссара, фантазия у него была.

— Однако, — продолжил я, — учитывая ваши прошлые заслуги, принято решение предоставить вам выбор, который вы и сделаете прямо сейчас.

Ладейников оторопело уставился на протягиваемый ему одним из охранников пистолетик двадцать второго калибра.

— Там один патрон, — пояснил я.

Несколько минут в зале стояла мертвая тишина, а потом ее прервал негромкий хлопок выстрела. Один из репортеров дернулся было вперед, но застыл, увидев направленные на него пистолеты охраны.

— Можете подойти и убедиться, — разрешил я, — фотографировать тоже можно, на это вам дается три минуты.

— Да, и еще одна новость, — продолжил я по истечении этого срока. — Сегодня ночью от острой сердечной недостаточности скончался директор Государственного Комиссариата господин Загрядский, царствие ему небесное. В некрологах же можно отразить следующую мысль…

Я отпил воды из стакана и продолжил:

— Комиссар неподсуден, пока он действует в рамках своего задания. За совершенное вне этих рамок он получает максимальное наказание. Если же упомянутый комиссар действует против государственных интересов, руководствуясь какими-то своими, то живет он ровно до того момента, когда его художества станут известны вышестоящему начальству.

• Предыдущая
• 15/71
• Следующая