Наместница Ра - Ванденберг Филипп - Страница 42

• Предыдущая
• 42/54
• Следующая

— А туда очень далеко? — спросил Тутмос, со всей силой налегая на весло, чтобы выгнать ладью на стремнину. — Дней пять или больше?

Амсет беспомощно воздел руки.

— Мой отчим Птаххотеп прошел расстояние до дельты за три дня, когда отправлялся в поход на азиатов. Только там были совсем другие корабли!

Ладья тем больше набирала ходу, чем дальше уходила к середине Великой реки. Тутмос восхищенно крикнул:

— Амсет, смотри! Течение само несет нас. Хапи, бог Нила, на нашей стороне!

— Хорошо, если ты окажешься прав! — ответил Амсет, но на его лице был написан страх: как бы приключение не кончилось катастрофой.

Много дней мальчики совещались, как Тутмосу повидаться с его матерью. Сененмут обещал помочь, но потом Амсет разочаровался в отце. Тогда-то и созрел у них безрассудный план, как освободить Исиду собственными силами. Обстоятельства складывались удачно: Хапусенеб, верховный жрец, отбыл с Хатшепсут в страну Пунт, а Сененмут, Величайший из великих, дни и ночи проводил в горах запада, где из земли вырастал новый храм. А поскольку и Пуемре, второй пророк Амона, тоже был занят на строительстве, то обоим мальчишкам было нетрудно увести бараноголовую ладью, на которой царица-фараон обычно переправлялась на другой берег Великой реки.

До сих пор ни один из них не правил судном, но Амсет, более живой и бесшабашный, решил, что сможет с этим справиться, если им удастся вывести ладью на стремнину. И вот судно неслось вниз по Нилу, и удерживать его стоило немалых усилий. Один из них сидел у руля на носу, другой — на корме, и оба все больше впадали в задумчивость. Когда в храмовых архивах мальчики тайком изучали папирусы и прикидывали свои шансы на благополучное прибытие в Бубастис, все казалось так просто, но теперь…

— В моих жилах течет кровь Амона! — громко крикнул Тутмос, храбрясь. Но очень скоро силы его иссякли и направлять ладью по курсу не получалось. Тутмос отпустил длинное тяжелое весло, и ладья мгновенно развернулась боком, угрожающе накренившись. Тут уж и Амсет бросил свое весло и кинулся к кожаному мешку с водой и узелку с хлебом и фруктами, их провианту, ибо припасы едва не выпали из плоской ладьи.

Судно завертелось в бурном потоке, как пустая скорлупка, а бараноголовый Амон на носу нырял вверх-вниз в бешеном ритме.

— Как только пройдем поворот, — бодро произнес Амсет, — течение станет спокойнее. Ложись на дно, чтобы усилить центр тяжести.

Тутмос повиновался.

Теперь, когда вышедшая из повиновения ладья с неимоверной скоростью неслась прямо на берег, Амсет пожалел, что вообще ввязался в эту опасную авантюру. Ведь даже если они найдут мать друга, что им делать потом? Привезти Исиду назад они не могут — Хатшепсут снова выгонит ее. К чему тогда все это? И, смахивая воду, хлещущую ему в лицо, Амсет принялся молиться Амону, дабы бог простер над ними свою длань.

Только Амон не спешил помогать, и злая сила все сильнее гнала их к берегу. Уже показались черные пещеры, которые поток вымыл на излучине; под ними камни разбивались в щебень, а суда в щепу, и только во время Шему, когда уровень воды падал, они открывались взору.

— Боишься? — спросил Амсет, глядя на дрожащие губы Тутмоса.

— Очень, — жалобно ответил юный фараон и теснее прижался к папирусному днищу.

— Я тоже, — признался Амсет. — Это я виноват. Я должен был знать…

— Чепуха. Ты, как и я, не виноват. Если на ком и лежит вина, так это на Хатшепсут, фараонше. Это она отправила мою мать в ссылку. Только поверь мне, Амсет, Мааткаре не вечно править! — Тутмос приподнялся на локтях. — Придет день, и она предстанет перед Осирисом. И он положит на весы Маат все доброе и злое в ее жизни, и зло глубоко утянет чашу весов.

— Как ты можешь говорить такое о Мааткаре, фараоне?!

— Я знаю, что говорю! — Глаза Тутмоса гневно сверкнули. — Однажды я сяду на трон Гора. Вот тогда и посчитаюсь с ней за все, что она сделала. Клянусь отцом моим Амоном, господином Двух горизонтов!

Хотя ладья и вертелась подобно певице из храма Амона в Карнаке, Амсет не выпускал из виду пещеры на берегу, к которым несло их все стремительнее.

Браться за весла не было смысла — все равно их сил не хватит, чтобы изменить направление. Это был вопрос нескольких мгновений. Барку или затянет в одну из пещер, или разобьет об отвесный скалистый берег. Она перевернется и утонет, как кроты на полях, которых в месяце тот накрывает разлившийся Нил.

«Мешок с водой!» — невесть откуда донесся до ушей Амсета голос. Мальчик схватил кожаный мешок, выдернул затычку и вылил воду, потом набрал в легкие воздуха и принялся надувать его. Закупорив мешок снова, он протянул его другу.

— Держись за него крепче, когда мы перевернемся!

Тутмос отчаянно замотал головой:

— Нет! А ты?

Амсет силой сунул ему мешок в руки и сказал:

— Я ухвачусь за лодку.

— Амон, да простирает он свою длань…

Дочитать свою молитву Тутмос не успел. В то же мгновение баранья голова на носу ладьи «боднула» скалу, волна развернула судно боком, высоко подняла и вытряхнула мальчишек за борт. Тутмос, вцепившись в надутый кожаный мешок, еще услышал короткий вскрик Амсета, будто того сразила стрела, а потом все вокруг потонуло в громком рокоте вод.

О Великая Эннеада богов! Он и в самом деле не собирался с ней спать. Он разыскал ее, чтобы сообщить, что Амсет ему все рассказал, и теперь он чувствует себя обязанным позаботиться о сыне. Но лишь только Руя вышла навстречу Сененмуту и обняла его, он почувствовал исходящее от нее тепло, какого не знал уже много лет. Руя, конечно, не стала моложе, однако морщинки, собравшиеся вокруг глаз, не делали ее менее желанной, а округлости тела возбуждали еще больше, чем прежде, — меж ее полных грудей мужчина мог бы забыть времена Ахет, Перет и Шему, вместе взятые.

— Ну почему, во имя богов, ты ничего не сказала мне? — спросил Сененмут, удовлетворенно отпуская ее тело. — Мое сердце исполнилось бы гордости, если бы я узнал, что стал отцом такого замечательного мальчика.

Руя, подобно юной деве, стеснительно прикрыла руками грудь, будто не хотела, чтобы ее видел чужой мужчина, и ответила:

— Я боялась скандала. Я хотела для Амсета отца, который был бы всегда рядом, жил в семье, а не того, кто проводит ночи с царицей.

— Ну что ты, — смущенно пробормотал Сененмут. Тогда все сложилось бы иначе.

Руя рассмеялась.

— Легко говорить, когда время прошло. Если мужчина подпадает под чары женщины, никого другого для него больше не существует. А если эта женщина — владычица Обеих земель, то и у самой Хатхор не осталось бы шанса.

— Ты просто обиделась…

— Обиделась? — горько усмехнулась Руя, натягивая тонкий плиссированный калазирис. — Такова была моя участь — стать нелюбимой женой нелюбимого мужа, ибо этого брака пожелали мои родители. Не так уж необычно для нашего времени — во многих семьях происходит то же самое. Беда моя в том, что я встретила мужчину, которого полюбила больше всего на свете, мужчину, вложившего в меня свое семя. Но он отвернулся от меня ради женщины, равной которой нет на земле.

— Прости меня, Руя! — Голос Сененмута звучал нежно и искренне.

— Мне нечего прощать, — ответила она, но Сененмут увидел, насколько уязвлена эта женщина. — Я не красавица, да и летами постарше тебя, а уж с золотом мне с той и состязаться нечего.

— Замолчи! — не сдержался Сененмут и чуть погодя добавил извиняющимся тоном: — Я чувствую себя подлым пришельцем, который отнял у мужа жену, посадил ей на шею ребенка — и был таков. Меня нисколько не удивит, если ты меня за это возненавидела.

Руя присела на краешек постели и покачала головой.

— Ты не крал у мужа жены. Во всяком случае Птаххотеп не потерял меня, потому что никогда не владел мною.

— Зачем, о боги, ты сказала ему, что не он отец Амсета?

— Так вышло. Птаххотеп ума лишился от ревности. Каждый раз, отправляясь в поход, он терзался одной лишь мыслью: с кем теперь его Руя делит ложе?

• Предыдущая
• 42/54
• Следующая