Ветер с Итиля - Калганов Андрей - Страница 55

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая

Иван достал котелок, плеснул в него немного воды из пластиковой бутылки, бросил какого-то снадобья из увешанного кожаными шнурками мешочка и повесил на палку, закрепленную меж двух рогатин, над огнем. Надел шкуру и принялся кружиться у самого огня и бить в бубен, то ускоряя, то замедляя темп. Овечьи ноги растопырились вокруг Ивана сюрреалистическим веером, Степану на миг показалось, что его приятель вот-вот оторвется от земли и полетит, как вертолет в знаменитом американском фильме про Вьетнам, только вместо раскатов Вагнера – удары бубна и завывания. «Ничего себе психическая атака. Вьетконговцы бы оценили».

Бубен отстукивал удары сердца, нет, это стучит его, Степаново, сердце. В соснах возник силуэт черной птицы, на мгновение замер и вдруг исчез. С Ладоги повеяло холодом.

Степан смотрел мутным взором, как над варевом поднимается зеленоватый дым и стрелкой уходит в темнеющее небо. Удары бубна все учащались. За деревьями мелькнула массивная фигура. Степан посмотрел на темную стену сосен. Ничего. Между тем он отчетливо слышал, как хрустнули ветки.

Шаман вдруг перестал кружиться и снял с огня котелок. Степан отметил про себя, что Иван держит раскаленную посудину голыми руками, но почему-то это казалось совершенно естественным. Бурят отхлебнул варева (и это опять не показалось Степану странным, хоть оно и бурлило) и поднес котелок к губам Белбородко.

– Ты должен отправиться в путешествие, – сказал бурят, – ты должен отнять свою душу у черного шамана.

Горло обожгла лава, она растеклась по телу, разрывая его болью, Степан даже не предполагал, что бывает ТАКАЯ боль. Тело распадалось на атомы…

Он вдруг понял, что его, Степана Белбородко, больше нет. Он стал деревьями, которые окружали опушку, звездами, озером… Совсем рядом опустилась большая черная птица и, склонив голову набок, взглянула в упор. Степан почувствовал, как неумолимая и безразличная сила подхватила его. Белбородко стремительно затягивало в птичьи глаза, как в омут, он не смел противиться, не мог. Птица взмыла в ночное небо, и Степан увидел раскинувшуюся внизу Ладогу. По берегу то тут, то там чернели домишки, утлые лодчонки щепками покачивались на воде…

Внезапно Степан обнаружил, что вновь сидит у костра. Языки пламени, извиваясь, тянулись к ночному небу. Иван-бурят дубасил в бубен, завывая и приплясывая. Вот шаман подскочил к Степану и запихнул ему в рот какой-то сушеной дряни, ради чего на время прекратил терзать музыкальный инструмент.

«Наверное, мухоморы, – мрачно подумал Степан, – сейчас опять начнется».

Накаркал.

Тело с удивительной скоростью обросло мохнатой шкурой, руки и ноги превратились в могучие лапы, из подушечек пальцев высунулись когти. Белбородко опустился на четвереньки и, свирепо рыкая, пошел на шамана…

Когда мухоморы отпустили, над озерной гладью уже медленно поднималось солнце.

Степан сидел на бревне совершенно голый, руки и ноги связаны. Костер потух, котелок валялся на углях, рюкзак растерзан, всякая туристская мелочь разбросана по траве, а на раздвоенном сосновом стволе двумя перочинными ножами – его и Ивана – распят прожженный на груди тельник.

От гриппа не осталось и следа, в голове же шумело…

За спиной послышалось шевеление. Степан обернулся – из палатки выполз Иван. Вид у Ивана был неважнецкий – на лице синяк, щека распухла, одежда превратилась в хлам: правый рукав ватника полуоторван, обе штанины в дырах, и все – от кирзовых сапог до воротника – жутко, по-бомжацки грязное. Иван держался за правое плечо.

– Еле угомонил, однако, – обиженно сказал бурят.

Степан помнил события минувшей ночи довольно смутно:

– А чего было?

– Да как дух в тебя вошел, так ты и взбесился, однако… Сам-то ты был в нижнем мире, душу свою вызволял, а тело твое здесь осталось.

– И что здесь тело мое делало? – настороженно спросил Степан.

Иван невесело засмеялся:

– Сильно бузил, однако, голым по лесу скакал, на елки кидался, тельник свой в костре душил, меня по земле валял, убить хотел. Не убил, только плечо вывихнул, рукой пошевелить не могу, болит очень.

– И как же ты от меня отбился?

– Да мы привыкшие, – потер скулу Иван, – камушком стукнул тебя легонечко и к соснам прислонил. Так что ты ничего дурного не сделал. – Иван на мгновение замолк, посмотрел через смотровые прорези в лице и многозначительно добавил: – Хотя и мог бы, однако… Очень сильного духа в себя впустил. Ты, Степан, тоже шаман. Скоро зов услышишь, однако. Твой эрен – медведь, скоро позовет тебя.

Судя по разрухе, которая царила вокруг, Иван несколько преуменьшал его «подвиги».

– А нечего было мухоморами кормить, – злобно сказал Степан. – Руки-то развяжи…

Через несколько дней Иван уехал на родину… А плечо ему Степан вправил прямо на полянке.

Степан стоял на бережку и чувствовал, что вот-вот отправится в «путешествие». Эта сомнительная перспектива его, мягко говоря, не вдохновляла, и он из последних сил пытался собрать себя из разлетающихся осколков.

Степан вроде бы понимал, кто он, и что он, и где он. Белбородко Степан Васильевич, 1969 года рождения, уроженец города Одессы, русский, не судимый, не женатый, по всей вероятности, бездетный, почти не пьющий, психиатр и колдун-экстрасенс в анамнезе, ныне же черт знает кто, человек, в общем-то, неплохой, если зрить в корень, хоть и прохиндей, каких мало, авантюрист и любитель женского пола, проще говоря, бабник…

И местность тоже понятна – берег Днепра, разжаревший на солнце, а на берегу этом – колченогий клоун в блестящем бутафорском костюме. Клоун поскакивает на одной ноге и машет сабелькой. Чуть поодаль ворочается мерин, который еще совсем недавно был жеребцом, отходит от действия «наркоза». Двое недорослей плехаются в прохладной воде. Еще бы им не плехаться, он и сам бы в такую-то жару с превеликим удовольствием бултыхнулся…

По отдельности все вроде бы ясно и понятно, но как свести разрозненные картинки вместе? Сие для Степана было великой тайной.

Другой, не менее великой тайной было дикое желание оторвать кому-нибудь голову, причем в прямом смысле оторвать. Ему нестерпимо хотелось увидеть на этом мирном бережке корчащиеся тела, чтобы вокруг были кровавые лужи и шматы внутренностей плавали в них…

«Во мне два „я», два полюса планеты, два разных человека, два врага, – вспомнились стихи Владимира Высоцкого, – когда один стремится на балеты, другой стремится прямо на бега…»

И еще вспомнилось, что Зигмунд Фрейд утверждал: человек по своей природе зол – готов убить, изнасиловать и съесть… Прав, ох, прав был отец-основатель. Степан наблюдал за своим вторым «я» как бы со стороны, не переставая удивляться тому, сколь оно кровожадно.

За спиной послышалась возня. Степан упруго развернулся, изготовив палицу для смертоносного удара. Тело вдруг превратилось в послушную боевую машину. «Ух ты, – подумал он, – как это я так?»

Человек, который стоял перед Степаном, был ему хорошо знаком, кажется, этот человек даже спас ему жизнь или что-то в таком роде, но вот где и когда?!

– Ты это, Стяпан, – с опаской сказал бородач, – с дубиной-то поосторожней, зашибешь ненароком!

– Ы-ы-ы… – ответил Белбородко.

Бородач сокрушенно покачал головой:

– Переборщил я с порошком, похоже. Ты посиди, посиди маненько, а с этим, – он показал на хромого латника, – я и сам управлюсь, чай, не впервой…

О чем говорит этот странный человек?! Степан понял только, что это как-то относится к его, Степанову, недавнему прошлому. Порошок? Какой еще порошок?! Не было никакого порошка!

В глазах знакомого незнакомца темнела тревога. Белбородко хотел его успокоить, хотел даже поблагодарить, правда, хоть убей, не помнил за что, но вместо этого вдруг зарычал… Прямо напасть какая-то?!

– Ну что ты тут поделаешь? – донеслось до Степана. – Теперя мучайся с ним, проклятущим…

• Предыдущая
• 55/77
• Следующая