Родина слонов - Калганов Андрей - Страница 26
- Предыдущая
- 26/95
- Следующая
— Ну что, вломим?
Артельщики отводили взгляды, не отвечая здоровяку, отчего на лице парня возникло недоумение.
— Ну вломить, что ли? — плевался Бык. — Атамана обижают? Зачем обижают? Дай вломлю.
Братья, стоящие за спиной недоросля, уже готовили веревки.
— Ты, ведун, — нахмурился Жердь, — чем стращать, лучше покумекай, как малой кровью дело уладить. Вишь, сколько нас, раздавим твоих, не заметим. Дай, кто Купавку умыкнул, и разойдемся миром...
От ведуна за версту разило медовухой и цибулей, а всем известно, что ведун, откушавший хмельного, во сто крат опасней, потому как себя не контролирует. Артельщики забеспокоились, кое-кто попятился. Один и вовсе задал стрекача — парень решил, что ведун принялся ворожить, а он-то на деле всего лишь стал загибать поочередно пальцы, чтобы унять гнев.
— Верно, не знаешь, — пророкотал чернобородый, — не своей волей, а Перуновой сестрицу твою забрали. Велел бог, чтобы наготу свою она явила, за то дождь обещал.
Жердь свирепо ухмыльнулся:
— Чегой-то не видно дождя-то... Не блазни перед обществом. Как вдарим, мокрое место останется.
Никакого желания связываться с ведуном у Жердя не было, тем более что за спиной у чернобородого — закаленные в боях вой. Не для того от Истомы ушел, чтоб в тот же день от меча пасть или же от порчи исчахнуть. Хотел получить, что причитается за обиду, и только. А угрожал для солидности. С колдунами только так и надо, страх выказывать никак нельзя, потому как через страх в душу они забраться могут. Бабка у Жердя была не то чтобы ведунья, так, знахарка мелкая, но через нее много атаман разных премудростей насчет чародеев узнал.
Бык же не знал про планы атамана и в ведунах мало смыслил. Услышав знакомое словцо, решил, что Жердь дал сигнал к атаке.
— Вдарим, вдарим, вдарим! — радостно затараторил дитятя и попер на ведуна, рассекая воздух дубиной.
Братья запоздали, не успели скрутить подопечного, и тот обрушил немереную мощь на чернобородого.
Все произошло настолько быстро, что артельщики едва успели всколыхнуться. Ведун отшатнулся. Присел и, хитро крутнувшись, взвалил Быка на спину.
— Перун дал мне силу! — Дитятя грянулся оземь. Бык со стенаниями отполз к братьям:
— Вдарил, ведь вдарил?
Братья молча посторонились, пропуская младшенького.
Жердь со злости плюнул и обругал недоросля, а Колченог, поддерживая хозяина, отчаянно заверещал. Все дело Бык испортил, теперь у ведуна появился повод для обиды. Мол, стою, никого не трогаю, беседу мирную веду, а тут на меня с дубиной ни с того ни с сего бросаются... И коль начнет ведун в эту сторону дело гнуть, наверняка свои требования выскажет, еще и Перуна приплетет. Жердь наморщил лоб, соображая, как поступить.
— Постреленок один, — издалека начал атаман, — видел, как двое парней Купавку уволокли, а потом худое над ней учинили.
— Худого не чинили, — проговорил ведун, обводя свирепым взглядом артельщиков, — обряд тайный, спасительный люди мои творили.
Жердь подумал, что ведун попался не такой ушлый, как это обычно бывает, и успокоился. Вытребует положенное, уважения себе прибавит, мол, не только лихостью, но и умом атаман крепок. На всякий случай Жердь решил изменить тактику — не переть напролом, а брать хитростью. В конце концов коровенка артельщикам достанется. За обиду вытребуют или в уплату за услугу.
— А чегой-то Перун так прямо на Купавку и указал? — хитро сощурившись, поинтересовался предводитель.
— Может, и указал...
— Стало быть, тебе и видение было?
— Может, и было...
— Стало быть, сказал тебе бог, что коли Купавку оголишь да водицей поганой из болотца окатишь, то дождь пошлет.
— Ты куда гнешь, — рявкнул ведун, — не мне перед тобой ответ держать. Я ведь и вовсе могу не разговаривать с тобой, превращу всю вашу компанию в жаб да змей ползучих и к деревьям привешу. — Будто услышав про жаб и змей, лягухи задали оглушительный концерт.
Артельщики заволновались, а Жердь подумал, что с ведуном надо быть настороже. «Ишь слабину учуял, — ухмыльнулся атаман, — враз с угрозами полез».
— А ты не пужай, волчья сыть, — облаял Жердь собеседника. — Гляди, как бы самому не претерпеть. Небось, чтоб заклятие сотворить, время надобно? Как думаешь, може, доберемся до тебя, пока заклятие в силу не вошло, а? — Ведун хмуро молчал, а парни за его спиной изготавливались к бою. — Да ты не боись, — с наглой усмешкой заявил атаман, — мы божьих людей без нужды не трогаем. Ты вот спросил, мол, гну куда. А вот куда. Коли Перун тебе приказал Купавку уволочь, в том обиды для нас нет, с тем мы согласные.
— Ну и чего надо? — озлился ведун.
— Стало быть, на общество она потрудилась, пользу принесла, значит, обществу. И коли Перун дождь пошлет, то пользу немалую — Куяб-то небось только дождем и можно потушить, ишь дымище валит. Вот и выходит по Правде: за пользу ту Купавкиным родичам заплатить треба. Много не прошу — коровенку — и разойдемся миром. Ну и еще тот хлопец, что неволил девку, должон жениться. Так уж у нас, у буевищенских, повелось...
Ведун задумчиво покачал головой, поскреб кудлатую бороду. Все это Жердь счел добрым знаком:
— Вели Купавку привесть!
Питомец Жердя вновь заверещал. Ведун хмуро кивнул и так зыркнул на Колченога, что бедный крыс обгадился.
Вскоре сеструха появилась из-за могучих спин кметей.
Была Купавка простоволоса, в длинной рубахе с мокрым подолом. Баба ничуть не выглядела испуганной.
— А, приперлись, кобели недюжие! — Многие артельщики потупили взоры. — Не уберегли девку, отдали на поругание! Вам бы только кулаками махать почем зря. Морды свои разбойничьи уродовать. А чего уродовать, упыри и то краше... Погань бестолковая, помет куриный! Была одна девка на деревне, Купавка, — и ту проглядели! Тьфу на вас, чернобожье семя! Чтоб вам хорьки в кишки забрались!
— Убережешь тебя, сама на рожон лезешь! — буркнул кто-то из артельщиков.
Напрасно буркнул.
Баба враз нашла вольнодумца и, бойко работая локтями, растолкала толпу.
— Тю, пень болотный, — протянула она, — никак ноженьки твои куриные вновь ходить стали...
Мужик не знал куда деваться:
— Брось, Купавка!
— Я те брошу! — заорала тетка. — Так брошу, всей артелью не соберут. Ты ж, мерин недюжий, чего пасть раззявил? Ты про что обществу намекнуть хотел? Что я с тобой, пустобрех плешивый, на сенце валялась? Да тебя ж на бабу, хошь чего делай, не подымешь. Ты, поди, и забыл, из какого места хрен мужицкий растет? — Тетка размахнулась и заехала мужику в глаз.
Жердь попытался утихомирить сродственницу, но та показала норов.
— А-а!.. — верещала тетка. — Родич выискался, волк лесной и то ближе будет. Забыл тятькин дом... Нет от тебя вспоможения, вся измаялась одинешенька...
Тут тетка принялась несвязно орать и рвать на себе рубаху.
— Уймись, Купавка, — испуганно озирался Жердь, — по-хорошему говорю, уймись. Не позорь перед обществом.
— А-а!.. Людей стыдишься, паскудник, ты меня постыдись. В рубище хожу, кореньями питаюсь, в яме сырой живу... Крыса тебе сестры родной дороже!
Колченог обиженно пискнул.
Тут Жердь наконец не выдержал и вцепился в сестрины космы:
— Ах ты, сучка блудливая, мало тебя учил, еще поучу! Думала, людей постыжусь, на-ка, гляди, как я стыжусь. Не уймешься никак! Другие девки как девки, а эта яма неуемная, мужиков досуха выпивает, и мало ей. Полвеси силы лишила, стерва. Уймись, Купавка, не то не погляжу, что кровь родная...
— Так ее, — гудели артельщики, — давай, Жердь, учи дуру.
Атамана не надо было подгонять, видать, накипело У мужика.
— Ты ж, гадюка подколодная, всю душу мне вынула, нутро искромсала... А я тебя сколько пристроить хотел?
— Ой, много!.. — выла тетка.
— Я ж тебе каких женихов подыскивал?
— Аи, пусти!..
— А ты, кобыла, их всех перепробовала, да так, что они едва ноги опосля волокли. Тебя ж никто знать не желает!
- Предыдущая
- 26/95
- Следующая