Тайна заброшенной часовни - Брошкевич Ежи - Страница 33

• Предыдущая
• 33/54
• Следующая

— В чем дело? — спросил он. — Чего надо?

— Я… я… — заикаясь, пробормотал магистр.

— Вижу, что это вы. А если еще раз увижу, пеняйте на себя! — пригрозил Толстый.

Потом повернулся к смущенному — без видимых оснований — капралу Стасюреку.

— В чем дело, начальник? — взревел Толстый. — По какому праву какие-то психи вламываются в чужие дома и подозревают невинных людей в каких-то произведениях искусства? А?

— Ого! — прошептал Пацулка.

Толстый осекся и дико посмотрел на Пацулку, а тот нахально подмигнул ему левым глазом. Тогда Толстый вдруг закашлялся. Он кашлял так сильно, что из глаз у него ручьем полились слезы. Выглядело это очень смешно, и капрал явно почувствовал себя увереннее.

— Вам что, гражданин, демократия не нравится? — печально спросил он. Потом, внезапно оживившись, строго добавил:

— И не шумите, не пугайте детей. Будут потом заикаться и писать в штаны.

Толстый перестал кашлять.

— Вы, может, думаете, что у меня нет детей? — гораздо вежливее спросил он. — Есть у меня дети, и я прекрасно знаю, что нельзя их пугать. Но почему этот магистрат Потомок…

— Магистр! — рявкнул магистр.

— Ладно, магистр, — поморщился Толстый. — Почему он клеветает на безвинного человека?

— Клевещет, — вздохнул магистр.

— За мной никакой вины нету, — продолжал Толстый. — И подозревать себя я никому не позволю. А вы, начальник, если пожелаете… с ордером или без ордера… можете осмотреть мою хату. Сами увидите…

Тут следует упомянуть, что в эту минуту начался четвертый пятничный ливень. Дождик, который практически не чувствовался, в мгновение ока превратился в весьма ощутимый — холодный, сильный и противный — дождь. Тем не менее никто не обратил на него внимания. Катажина и Влодек успели присоединиться к Ике и Брошеку, и вся четверка, затаив дыхание, молча ждала дальнейшего развития событий. А магистр Потомок, услыхав предложение Толстого, превратился в изваяние — очень мокрую статую Дон Кихота.

Только Пацулка и капрал Стасюрек не растерялись. Пацулка с удовлетворением чихнул, вытер нос и поудобнее уселся на завалинке. А капрал Стасюрек подошел к Толстому.

— Ну, если вы настаиваете… — сказал они и исчез в сарае.

Магистр, еще не совсем оправившийся от изумления, направился было вслед за капралом, но Толстый преградил ему путь.

— Стоп! — сказал он. — Начальник сам управится. Начальник имеет право, а кроме него — никто. Я к себе больше никого пусть не желаю, — заявил он и скрестил на груди руки.

Дождь тем временем так разошелся, что капли, отскакивая от лысой макушки магистра Потомка, вздувались аккуратными пузырьками, за которыми Пацулка наблюдал с живым интересом исследователя.

Ливень, естественно, заглушал все звуки внутри сарая. Судя по неторопливому движению луча света от фонарика, капрал обыскивал сарай очень тщательно.

— Найдет? — шепнула Ика Брошеку.

— Тихо! — прошептал в ответ Брошек.

— Должен найти, — беззвучно заявил Влодек.

— Ой ли? — усомнилась Альберт.

А Пацулка улыбался. Правда — что необходимо подчеркнуть, — мысленно.

Наконец капрал Стасюрек появился на пороге сарая. Привычным движением поправил ремешок под подбородком и уверенно заявил магистру:

— Никаких искусств там нет. — Но потом, видно, пожалев старого человека, который при этих словах вдруг еще больше постарел, добавил уже гораздо мягче: — Попрошу вас в понедельник зайти в отделение. И не волнуйтесь, гражданин.

Сказав так, капрал взял велосипед под мышку, козырнул всей компании и загадочно произнес:

— Получится так получится.

Эта фраза решительно никакого смысла не имела. Капрал снова козырнул, кажется, на этот раз только Толстому, и, широко шагая, направился к мосту.

— Мое почтение, мое почтение, — кланялся капралу в спину Толстый.

Потом, задрав голову, посмотрел магистру в глаза.

— Ну что? — спросил он с издевкой. — Прокол? А?

Магистр низко опустил голову.

— Простите, — голосом совершенно раздавленного человека произнес он, — но эта скульптура очень много для меня значила. Простите.

Толстый пожал плечами, но ничего больше не сказал. И дверь за собой закрыл очень осторожно — отчаяние магистра тронуло даже его.

А магистр решил скрыть свое горе от чужих глаз. И, согнувшись в три погибели, стал протискиваться в палатку, что при его росте было делом нелегким.

Но тут проявил инициативу Пацулка. Дернув магистра за полу плаща, он протянул руку в направлении часовни.

Магистр не понял.

— В чем дело, дитя мое? — спросил он, вытирая мокрое (возможно, не только от дождя) лицо.

Но Пацулкина физиономия выражала явное нежелание что-либо объяснять. Он и так слишком много говорил в тот день. К счастью, в отличие от магистра, остальные его поняли.

— Ах, пан магистр! — воскликнула Ика. — Вы же собирались починить стену в часовне!

— Мы уже инструменты приготовили… — сказала Катажина.

— Давай быстрее, — шепнул Влодеку Брошек. — Только это может вернуть ему душевное равновесие.

— Sure, — пробормотал Влодек. И крикнул магистру: — Бегу за ящиком!

Магистр колебался. У него было очень тяжело на душе и не хотелось жить на свете. Но девочки просто-напросто взяли его в плен. Вцепившись одна в правый, другая в левый рукав, они потащили магистра к часовне. И он сдался. Он даже подумал, что, пожалуй, лучше заняться делом, чем в одиночестве предаваться отчаянию.

— Не удивляйтесь моему странному поведению, друзья, — сказал он, когда они вошли в часовню, и ребята принялись раскладывать на полу инструменты. (В ящике с инструментами — поскольку он принадлежал великому Альберту — можно было найти практически все, от примитивного молотка до инженерного циркуля и логарифмической линейки.) — Не удивляйтесь, — продолжал магистр, — дело в том, что украденная скульптура… ммм… принадлежала мне…

Все, конечно, принялись всячески выказывать удивление, издавать недоуменные восклицания и засыпали магистра вопросами. Один Пацулка, сберегая силы, сохранял невозмутимое спокойствие и дожевывал остатки бобов.

— Да, да, — пустился в объяснения магистр. — Вы удивлены, хотя на самом деле ничего удивительного тут нет. Я уже упоминал о циничных преступниках, которые охотятся за ценными произведениями искусства и грабят старые костелы, кладбища и часовни. Так вот: из газет я узнал, что в Черном Камне сделано интересное открытие, и приехал сюда охранять часовню, не надеясь на расторопность официальных лиц. Увы! — печально вздохнул он. — Злоумышленники меня опередили. Часовня была обворована до моего приезда.

— Как это? — удивились ребята. На этот раз искренне.

— А вот как, — с грустью сказал магистр. — Прибыв на место, я не обнаружил никаких бесценных творений — в часовне были всего лишь две ничего не стоящие фигурки неизвестного происхождения. Видимо, преступники подбросили их, чтобы замести следы.

Из угла, где сидел Пацулка, донеслось сердитое фырканье.

— Ты что-то сказал, дорогой? — со сладкой улыбочкой осведомилась Ика.

Пацулка ответил что-то невразумительное, но явно не слишком вежливое, однако магистр не обратил внимания на этот незначительный эпизод.

— И тогда я вспомнил, — продолжал он, — что преступники обычно возвращаются на место преступления — проверить, не упустили ли они чего. Так, по крайней мере, утверждают авторы детективных романов. И я решил убрать эти фигурки…

— Те самые, ничего не стоящие? — невинно спросила Ика, покосившись на Пацулку.

Магистр тоже поглядел в ту сторону и изумился.

— Что с этим ребенком? — спросил он.

А дело было в том, что Пацулка в ответ на Икину реплику высунул язык до самого подбородка; взгляд магистра застал его врасплох, и он не успел спрятать язык обратно. И застыл, глупо хлопая глазами.

— Пустяки, не обращайте внимания. Этот ребенок — страшный болтун, и у него часто устает язык. А это такая специальная гимнастика, — любезно объяснила Ика.

Разъяренный Пацулка спрятал язык и со стуком сдвинул челюсти.

• Предыдущая
• 33/54
• Следующая