Тайна старинного рояля - Бонзон Поль-Жак - Страница 20

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая

По приказу комиссара человек достал пачку американских сигарет и с презрением бросил их на столик.

— И что это доказывает? — процедил он. — Многие курят иностранные сигареты. Этот человек ошибается. Где я с Ним мог познакомиться?

— У меня дома! — горячо отозвался слепой. — Вы несколько раз приходили ко мне с просьбой продать рояль!

Подозреваемый помедлил с ответом. Кажется, он решил сменить тактику.

Возможно, это и так. Я занимаюсь разными видами бизнеса и действительно когда-то интересовался старинными роялями. Но если я и приходил к этому человеку, какая может быть связь между этим фактом и покушением на убийство?

И все же связь существует, — ответил комиссар.

Какая же?

В — Вот это мы и хотим от вас узнать.

— Но это же бред! Кому могла прийти в голову такая глупость?

щ — Этим мальчикам, и мы им поверили. Человек взглянул на нас с отвращением.

Их я вообще впервые вижу. Полиция теперь верит россказням каждого сопляка?

Вчера вечером они слышали ваш разговор с сообщником — вот с этим человеком. Они наблюдали за вами через окно виллы. Разговор происходил около шести, в вашем кабинете.

Негодяй наградил нас злобным взглядом; Курчавый и его сообщник опустили головы.

— Если у вас такая короткая память, — снова заговорил комиссар, — двое из мальчиков могут слово в слово повторить все, что было сказано вами.

Человек в сером пальто на миг потерял самообладание. Снова изменив тактику, теперь он предпочел отмалчиваться. Тогда комиссар обратился к Курчавому:

— Какова ваша роль в этом деле?

Курчавый понимал, что полиции известно слишком много и провести комиссара будет трудно, но все же решил притвориться, будто знать ничего не знает.

— Я вообще не в курсе дела! Я прогуливался по набережной, когда меня арестовали — я так и не понял, за что.

Не сдержавшись, я закричал:

— А собака слепого, а моя собака? Их-то кто украл?

Курчавый немного подумал и, сообразив, что кража собаки не такое уж тяжкое преступление, пробормотал:

Да они вечно шастали по двору, надоели хуже горькой редьки… Вот я от них и отделался.

А кто подпилил перила на пятом этаже?

— Перила? Понятия не имею!

Конечно, зачем ему признаваться? Он ведь знал, что свидетелей не было!

Комиссар начал нервничать. Он обратился к третьему мужчине. Тот, разумеется, тоже не понимал, за что арестован. В том доме он никогда не был, а сегодня утром, спокойно гуляя по набережной, заметил слепого старика, который никак не мог перейти улицу. Как было ему не помочь?.. Он действительно проживает на улице Ансьен-Шеналь, но с Курчавым никогда не встречался.

— Я не понимаю, господин комиссар, — возмущался он, — как вы можете верить бредням этих глупых мальчишек!

Мы буквально кипели от негодования. Комиссар жестом призвал нас вести себя тихо.

А вам есть что сказать? — спросил он элегантную мадам Марнье.

Нет, — спокойно ответила она, — кроме одного: вы заблуждаетесь.

В гостиной воцарилось тягостное молчание. Неужели комиссар готов поверить этим людям? Неужели склонен предполагать, что мы все это выдумали?

Он мерил шагами гостиную, потирая лоб, а затем вдруг обернулся к своим подчиненным.

Обыщите дом. В первую очередь кабинет, потом другие комнаты, с подвала до чердака.

Нет! — запротестовала мадам Марнье. — Вы не имеете права!

— Замолчите!

Пока длился обыск, комиссар, прохаживаясь по комнате, продолжал допрос, все больше и больше мрачнея. Какова реальная причина покушения на слепого? Кому было выгодно, чтобы нашего старого друга не стало? Разумеется, это связано со старинным роялем. Да, это очень дорогой рояль; однако как бы бандиты завладели им, если бы убили старика? Тайком его не унести: слишком громоздкий предмет.

Разумеется, подозреваемые молчали в ответ на эти вопросы. Возвратились полицейские. Они были во всех комнатах, обшарили все ящики, особенно тщательно, в кабинете, но не нашли ничего интересного. Оставалась гостиная, где мы находились.

— Нет, нет! — еще яростнее возмутилась мадам Марнье. — Это моя комната, я запрещаю вам!..

С видом праведного негодования она прислонилась к стене и, скрестив руки, устремила на полицейских ненавидящий взгляд.

— Мне очень жаль, — сухо произнес комиссар и, обернувшись к полицейским, приказал: — Продолжайте работу.

Через несколько мгновений вся роскошная гостиная была вывернута наизнанку. Кафи, глядя на меня, как будто спрашивал: «Неужели все эти люди сошли с ума?»

Неожиданно женщина, все еще стоявшая со скрещенными руками на том же самом месте, потеряла самообладание. Прочтя в ее глазах внезапную тревогу, комиссар приблизился к ней.

— Отойдите в сторону!

Она отказалась сдвинуться с места. Тогда комиссар велел двум полицейским взять ее под руки и отвести в сторону, а сам осмотрел место, где она только что стояла. На стене висела картина с видом Лиона в золоченой рамке. Комиссар снял ее, провел рукой по обоям, покрытым крупными серо-желтыми узорами… Обернувшись к женщине, он бросил:

— Теперь я понимаю, почему вы встали именно здесь, у этой стены.

Резким движением руки он сорвал кусок обоев; под ними обнаружилось что-то вроде ниши, откуда комиссар извлек деревянную шкатулку.

Человек в сером пальто и его жена побледнели. При всеобщем молчании комиссар поставил шкатулку на столик и открыл ее. Денег в ней не было, одни бумаги, которые он просмотрел одну за одной, и вскоре мы увидели, как комиссар покачал головой.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Чтобы найти ключ к загадке, нам не хватало вот этой улики!

И он поднял над головой какую-то бумажку. Затем, повернувшись, торжественно прочел то, что было на ней написано:

— «Я, нижеподписавшаяся Женевьева Воклен, проживающая в Лионе, улица Сен-Бартелеми, заявляю, что в случае, если я переживу своего брата, Антуана Воклена, я отказываюсь от принадлежащего ему и завещанного мне рояля в пользу мсье Шарля Марнье, проживающего на улице Драгонн, в квартале Сент-Фуа-де-Лион, в знак признательности за бесценную услугу, которую он оказал моему брату.

Лион, двадцать третьего июля тысяча девятьсот…»

Не успел комиссар дочитать это заявление, как наш старый друг, побледнев, встал с места. Его била дрожь.

— Это подделка! — воскликнул он. — Ни я, ни моя сестра не были знакомы с этим человеком! У меня с собой одно из писем сестры. Вот, сравните почерк…

Он протянул Мади портфель, та передала его комиссару, который достал оттуда письмо, подписанное Женевьевой. Воцарилось напряженное молчание; можно было услышать, как муха пролетит. Один из сыщиков, стоявших за спиной комиссара, наклонился покачал головой.

Нет, — пробормотал он, — почерк идентичен. Оба документа написаны одной и той же рукой, и подписи совпадают.

Но это невозможно! Совершенно невозможно! — в отчаянии повторял наш старый друг, снова упав в кресло. — Или моя сестра стала жертвой гнусной махинации…

Сжав голову руками, он задумался.

— Какое там число? — спросил он наконец. — Каким числом, вы говорите, подписано заявление?

— Двадцать третьим июля прошлого года.

Слепой повторил эти слова таким голосом, будто они имели какое-то особое значение, и неожиданно воскликнул: —Ах, кажется, я понял! Да, я понял… Дорогая моя, бесценная моя сестрица! Она сделал это для мое го спасения. Прошлым летом я был тяжело болен. Чтобы обеспечить мне лучший уход, сестра отказалась положить меня в городскую больницу и устроила меня в частную клинику. Я не хотел этого, я знал, что мы ограничены в средствах… Тогда она сказала мне, что тайком скопила немного денег. Скопила!.. Нет, у нее ничего не было, но я был так болен, что поверил ей не раздумывая. Теперь я уверен, что этот человек предложил ей мерзкую сделку. Считая, что я смертельно болен, он заплатил ей, чтобы она подписала эту бумагу…

Старик не мог продолжать: слезы душили его. Комиссар обратился к так называемому бизнесмену:

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая