Факел чести - Аллен Роджер Макбрайд - Страница 31
- Предыдущая
- 31/73
- Следующая
— Я — Терренс Маккензи Ларсон, командир флота Республики Кеннеди, личный номер 498245.
Из динамика послышался вздох.
— Не морочьте нам голову. Теперь правила игры будем диктовать мы. А если вам вздумалось действовать по ветхим законам вроде Женевской конвенции, могу напомнить: солдат, который оказался без формы в момент сдачи в плен, — шпион, а, по обычаям, шпионов расстреливают без суда и следствия.
Тут впервые заговорил второй силуэт — более усталым, сочувственным, мягким голосом:
— Командир, рассудите здраво. Нам уже известны ваше имя, звание и номер. Нам обоим известно, что есть способы заставить вас отвечать, и обещаю вам: мы не станем терять время, делая их более приятными. Итак, какова численность войск Лиги, откуда они взялись?
— Я — Терренс Маккензи…
— Довольно, мы все поняли, — прервал первый голос. — Хватит разыгрывать героя. Если нам вздумается, через десять минут вас расстреляют как шпиона.
Я промолчал — угроза оказалась слишком действенной.
— Это ваш последний шанс, командир.
Я молчал.
— Ладно, начнем эксперимент. Капрал, вы готовы?
Позади послышался неясный шум. Внезапно мне в руку вонзилась игла. Через несколько секунд голова закружилась, перед глазами все поплыло и потеряло резкость.
На флоте Республики Кеннеди много внимания уделяли изучению методов «допроса с пристрастием» — вплоть до демонстрации, что значит подвергаться влиянию «препаратов истины». Наставники объясняли нам, как избежать этого влияния, и теперь я силился вспомнить давние уроки.
Как только препарат начал действовать, я воспользовался его влиянием, чтобы защититься. «Препараты истины» не делают человека более откровенным, просто затуманивают сознание, добавляют пассивности и сговорчивости. И потому я приказал себе стать пассивным, не обращать внимания на окружающий мир, ничего не слушать и не слышать. Я велел себе замкнуться и подольше оставаться в таком состоянии. Я чувствовал, как от препарата становлюсь беспомощным, и сделал последнюю попытку скрыть истину в воспоминаниях и мучительной паутине мыслительных ассоциаций.
Учитель задал мне вопрос о преамбуле Конституции Республики Кеннеди. Я поднялся и заговорил, но неожиданно изо рта полились совсем не те слова:
Класс взорвался дружным смехом и воплями, а учитель, на котором вдруг оказался серый мундир, хлестнул меня по щеке…
…Я пошевелил пересохшими и потрескавшимися губами. Некто пытался загадать мне загадку, упорствуя и желая, чтобы я самостоятельно ответил на вопрос: сколько людей может поместиться в чемодане? Я знал ответ, но почему-то не мог произнести его, как ни пытался…
…Мир неожиданно стал огромным, но тут же я вспомнил, что я еще ребенок. Я шел по длинным коридорам госпиталя, где работали врачами мама и отец, и разыскивал их. Странно, но все палаты были пусты — совсем недавно я видел здесь множество больных. Прикоснувшись к собственному лицу, я понял, что его прикрывает маска хирурга. В таком виде меня никто не сможет узнать, и я только порадовался этому Никто не узнает меня и не остановит в такой маске. Я шел по коридорам госпиталя, поднимался и спускался по лестницам, но вокруг было совершенно пусто. От усталости я наконец присел в углу и расплакался. Спустя некоторое время я услышал приближающиеся торопливые шаги. Подняв голову, я обнаружил, что по коридору идет безобразный старик в сером мундире. Я так перепугался, что мысленно стал отгонять его. Старик превратился в симпатичную медсестру Вглядевшись, я понял, что это Джослин — она идет ко мне, чтобы предупредить: я должен молчать, просто молчать, и все будет хорошо…
…И все-таки, где же мама и отец?
Я сидел в катапультируемом кресле, ожидая, когда сработает механизм и меня выбросит неизвестно куда, чтобы освободить место для следующего курсанта. Но очевидно, что-то случилось с механизмом. Откуда-то снаружи ко мне подкатили массивный аппарат тестирования. Я понял, что просидеть здесь придется целый день, но решил терпеть, прикусил губу и замер в ожидании. Вспомнив, я потянулся, чтобы отключить внутреннюю связь, но мои руки оказались прикованными к этому проклятому креслу.
…К креслу? Силуэт застекленной кабины управления исказился и стал расплываться. Кресло подо мной изменило форму — оно стало деревянным, а я был привязан к нему Только аппарат тестирования остался прежним, и я узнал в нем паукообразную штуковину, которая раньше стояла в углу. Суставчатые лапы паука обхватили мою голову. Каждая лампа оканчивалась зондом, испускающим багровый луч. Лучи упирались мне в голову Голова раскалывалась от нестерпимой боли, нос наполнился слизью и кровью.
Человек в неряшливой форме, под глазами которого набухли темные мешки, а волосы торчали во все стороны, наблюдал, как техники настраивают аппарат. Он заговорил, и я узнал голос второго из людей, которые допрашивали меня.
— Похоже, ты заставил нас работать всю ночь. — Он кивнул на паукообразную машину — Пока ты приходил в себя, мы вживили совсем крохотное, микроскопическое устройство тебе в кровь. Оно уже достигло мозга. Этот «терновый венец» предназначен, чтобы поместить приборчик как раз туда, куда мы хотим. Не беспокойся, эта штучка так мала, что пройдет сквозь любой кровеносный сосуд и просто растворится — примерно через девятнадцать часов. С твоими мозгами ничего не случится. С другой стороны, предстоящие часы покажутся тебе не особенно приятными. Полагаю, ты слышал о прямой стимуляции мозга? Мы действуем по тому же принципу.
Он повернулся ко мне спиной и отошел.
Минуту спустя он присоединился к своему партнеру за стеклянной стеной. Из динамика послышался невнятный от усталости и раздражения голос:
— Пройдет еще минута, всего лишь минута, и ты станешь умолять, чтобы тебе дали шанс ответить на вопросы, — но прежде тебе придется кое-что вытерпеть.
— Он говорит правду, командир. Прежде, чем мы пойдем дальше, отвечай: откуда взялись войска?
— Я — Терренс Мак…
Мир вокруг меня взорвался. Мои руки, глаза, мозг охватили пляшущие языки пламени. Мир исчез, вытесненный болью и огнем. Комнату наполнял рев пламени и удушливый густой дым. Стоящие поодаль охранники ярко пылали, огонь лизал их мундиры.
Переведя взгляд, я увидел, как горит моя грудь, и почувствовал запах паленого мяса. Глаза жгло невыносимо, я ощущал, как веки съеживаются от нестерпимого, убийственного жара…
Внезапно он прекратился.
Я замолчал, только тут поняв, что несколько последних минут кричал не переставая. Я обмяк на стуле, по телу проходила судорога. Но физически я остался невредим.
— Видишь, на что мы способны? Мы можем повторить то же самое, когда захотим. Устройство в твоем мозгу было помещено в тот центр, стимуляция которого вызывает ощущение огня и боли. — В голосе первого из моих мучителей сквозило злорадное удовольствие. — Расскажи нам все, что тебе известно, иначе ты снова вспыхнешь и будешь гореть до тех пор, пока не пожелаешь, чтобы огонь этот стал реальным, чтобы он убил тебя и прекратил боль. Но боль не прекратится, пока ты не ответишь нам. Откуда взялись войска?
Может, я и ответил бы, если бы мог говорить. Но я был не в состоянии шевельнуть языком.
Пламя вспыхнуло вновь. Казалось, на этот раз вынести его будет уже легче — ведь теперь я знал, чего ждать, но все оказалось гораздо хуже.
Огонь охватил мои внутренности. Я чувствовал, как от жара обугливаются и превращаются в пепел мое сердце, легкие, кишки, желудок.
Ноги превратились в два бьющихся в агонии полыхающих бревна, боль в которых должна была прекратиться лишь со смертью.
Под черепом бушевало пламя, мозг и глаза горели, чернели, обугливались — долгое время после того, как им следовало бы превратиться в пепел…
- Предыдущая
- 31/73
- Следующая